За всё заплачено - Анатолий Галкин

С Садового кольца Жулькин свернул в Ружейный переулок, проскочил Плющиху и, развернувшись около сквера Девичьего поля оказался в начале Хользунова переулка. Знакомые места. Ему приходилось часто бывать здесь в студенческие годы… На его юрфаке с женским полом была напряженка. Девушек мало, а значит, избалованы вниманием и носом крутят. Здесь же было раздолье – педагогический, два медицинских института. После занятий к метро по этому переулку шли толпы молоденьких студенток. И каждая вторая настолько привлекательна, что не оторваться. Но следующая еще лучше. Глаза разбегаются.

Первый раз Жулькина привели сюда друзья, решившие провести практические занятия. Им как раз читали «Основы оперативной психологии», где были разделы по тактике установления контактов, привлечения объекта на свою сторону, побуждения к откровенной беседе.

Начинал Жулькин очень робко. Но после первого десятка знакомств втянулся и это дело ему очень понравилось. Его практические занятия проходили настолько хорошо, что он чуть не вылетел из института за прогулы. Спасла его быстрая женитьба на москвичке с квартирой и заботливыми родителями…

Жулькин с трудом припарковался поближе к неприметному зданию. Никаких архитектурных излишеств. Простая высокая коробка из светлого кирпича. Тот стиль, в котором в семидесятые годы строили элитные дома. В народе их называли цековскими или совминовскими.

По обилию знакомых машин Жулькин понял, что следственная бригада работает на всю катушку. По усиленному варианту. Убитый Фролов был шишкой, хотя и не самой крупной.

Следователя Жулькин знал и мешать ему не хотел, хотя понимал, что через день – другой новенькое уголовное дело перейдет к нему и ляжет в сейфе рядом с такими же зеленоватыми корочками по Виноградову и Дубову.

Жулькин очень хотел сам посмотреть на место убийства до того, как увезут труп. Его интересовала всего одна деталь – во что был одет Фролов. И был ли он вообще одет.

Проводящий осмотр следователь сидел за письменным столом и почти не среагировал на появление Жулькина. Он приветливо кивнул головой и снова уткнулся в наброски протокола… Так же вели себя и другие знакомые оперативники и эксперты. Все были при деле: рыскали по шкафам и полкам, опыляли порошками дверные ручки и вещи, где могли остаться отпечатки. Сыщики понимали, что, если улики не собрать в первые часы, они в большей своей части исчезнут, испаряться.

Квартира была четырехкомнатной, но Жулькина интересовала лишь одна – спальня. Фролов лежал именно там, на полу перед широкой кроватью.

Убийство произошло в час дня, но Жулькин не удивился бы, если б жертва была в одежде Адама. Но нет, на Фролове были приличные брюки и белоснежная рубашка с ярко-красным пятном на спине. Правда, рубашка не была заправлена в брюки и распахнута, не застегнута ни на одну пуговицу. Она выглядела идеально отглаженной, но помятости в нижней части он заметил. Это порадовало Жулькина. Получалось, что Фролов начал в последний момент раздеваться.

Более того, труп лежал на красивой атласной тряпке. Это было покрывало, сорванное с кровати и торопливо сложенное в четыре или в шесть раз. Именно в этот момент Фролов и был убит – обе руки его сжимали края покрывала… Отлично! Все сходится. Смерть перед предстоящей постельной сценой. Как в случае с Дубовым. Да и первые два убийства похожи. Все, кроме Виноградовского.

Уходя, Жулькин отозвал в сторону знакомого криминалиста: «Ты вот что, Петя. Все, что здесь найдешь, все пальчики сравни в первую очередь с теми двумя совпавшими. Помнишь, по делу Ласкина и из Лесного городка».

Опять оказавшись в своем кабинете, Жулькин достал бумагу и в верхнем углу размашисто написал слово «План». Первые два пункта определились быстро. Там были ссылки на статьи законов и много всяких казенных слов из языка юристов: «… передать по подследственности» или «… за отсутствием состава преступления». Значили же они следующее – дело Фролова должен вести я, Жулькин, а Ласкина пора отпускать.

Дальнейшие пункты давались трудно. Смысл их сводился к тому, что следует прошерстить все окружение троих убитых и двух, якобы, самоубийц. Надо искать женщину, которая близко знала всех пятерых. Все они были мужиками любвеобильными. Могли передавать ее из рук в руки. И каждый ее при этом обидел. Вот она и разбушевалась…

Предстояли десятки опросов и допросов, неприятное копание в грязном белье покойников. Это вызовет протест вдов и родственников. Потом будет неудовольствие начальства «грубыми и топорными» действиями следователя Жулькина… Энтузиазма это не вызывало, но и не отпугивало. Надо искать ту женщину!

К вечеру Жулькин подготовил бумаги по освобождению Ласкина и без особой надежды пошел к руководству. Все получилось, как он ожидал: «Не торопись, Жулькин! Посидит еще твой Ласкин. Это полезно… С такими уликами и отпускать. Кто же нас поймет? Да, дела эти связаны. Я тоже дедукцией владею. Но представь, что у Ласкина сообщница была. Он Виноградова шлепнул, а она всех остальных… Раз по Ласкину сомнения возникли, надо гибкость проявить. Я завтра в Бутырку позвоню – пусть его в более просторную камеру переведут…»

Мария Семеновна уезжала надолго, если не навсегда. Но вещи были собраны как на юг – чемодан и сумка. Все это стояло в холле рядом с входной дверью, напоминая немногочисленным гостям, что предстоит прощальный ужин.

Елизаров шутил со всеми, но было заметно, что он очень нервничает. Бегал по квартире, суетился, поглядывал на часы и каждые двадцать минут проверял в сумочке жены наличие заграничного паспорта, билетов и денег на первое время. Потом все это он передал Олегу, который и должен был сегодня сопровождать Марию Семеновну почти до трапа самолета.

Чтобы запутать вероятного противника, решили оставить Елизарова дома. И вообще – никаких провожатых. Только Олег… Выехать надо было заранее на неприметной серой «Волге» детективного агентства «Сова», покружить по городу, провериться и лишь после этого рвануть в аэропорт.

До выезда, до часа икс оставалось три часа – то самое время, которое следовало провести за столом, восхищаясь кулинарными способностями хозяйки, постепенно пьянея и снимая стресс.

Мария Семеновна готовила сама. Она знала многих своих богатых подруг, которые заводят приходящих кухарок или обеспечивают застолье ресторанной едой. Этого она не признавала.

Знала Елизарова и то, что там, за бугром не очень принята наша манера принимать гостей. У них стол не ломился от десятков салатов, мясных, рыбных и прочих закусок. От всего этого соленого, маринованного, копченого и печеного. И объемы должны быть такие, чтоб большая часть всего этого осталась на месте к тому моменту, когда хозяйка на огромном блюде торжественно внесет горячее. Не какие-нибудь тонюсенькие листочки постной говядины, а гору дымящейся золотистой свинины, или гуся, или баранью ногу.

Чувствуя, что это ее последнее русское застолье, Елизарова расстаралась. Несмотря на запреты мужа сама поехала на Черемушкинский рынок. Основная задача – ничего импортного. Только наше, исконное: маринованные боровички, соленые огурчики и квашеная капуста с брусникой, домашняя буженина, тамбовское сало с чесноком и все в таком духе. А на горячее – огромные ломти осетрины поджаренный в сухариках… Напитки тоже соответствовали: от ледяной водки до петровского кваса с хреном.

Елизаров усадил Олега по левую руку от хозяйки. Это был намек на его ответственную роль в сегодняшнем вечере. Не отпускай, мол, жену ни на шаг.

Знакомых за столом не было. Олег, правда, перекинулся парой фраз со вдовой Балабановой, с которой он недавно встречался. Роман же кроме самого Елизарова вообще никого здесь не знал. Да и ему не очень это надо было. Так получилось, что он пришел с Наташей. Хозяин настоял… Елизаров, вероятно, испытывал чувство неловкости, вспоминая, как он первый раз встретил Романа и Наташу. Не просто встретил, а, можно сказать, грубо вторгся в их личную жизнь. И в самый неподходящий момент. В полутемном подъезде на Фрунзенской.

Тосты произносились самые разные – от веселых грузинских до простых печально – прощальных. Особенно Роману запомнился спич соседки слева, Татьяны Балабановой. Она говорила долго, хотя ее почти никто не слушал. Застолье уже перешло в ту стадию, когда гости образовали несколько междусобойчиков и вели свои беседы, лишь для приличия поглядывая на тостующего и стараясь не пропустить его последней фразы с призывом выпить.

Татьяна Игоревна сначала пошутила по поводу смелости своей подруги Маши Елизаровой – уехать в неизвестность и оставить мужа без присмотра. Потом она не менее ехидно поинтересовалась таинственным конечным пунктом. Где обоснуются Елизаровы? Куда им письма писать? Или боятся, что мы к ним в гости заявимся? Дальше шла заготовочка: «Если решите в Америке проживать, советую купить домик в штате Канзас. Тогда я обязательно к вам приеду. Мы с Машей начали дружить в городе Каунас, а продолжим в штате Канзас. По звучанию похоже и почти одно и тоже. Заграница!»