Журнал Наш Современник 2007 #2 - Журнал Современник

Удивительным фактом является то, что некоторые польские офицеры, числившиеся в немецком эксгумационном списке, на самом деле оказались живы после окончания войны. Факт существования в Польше “живых мертвецов” из Катыни подтверждает публикация В. Шуткевича “По следам статьи “Молчит Катынский лес”, в которой приводится письмо подполковника в отставке, бывшего офицера Войска Польского Б. П. Тартаковского. Борис Павлович пишет, что, когда их часть стояла в польском городе Урсус, в дом, рядом с которым квартировал Тартаковский, “вернулся майор Войска Польского, фамилия которого значилась в списках офицеров, расстрелянных в Катыни” (“Комсомольская правда”. 19 апреля 1990 г.).

Такие случаи не единичны. Достаточно напомнить судьбу выдающегося польского юриста, профессора, подпоручика Ремигиуша Бежанека, числившегося в списках катынских жертв под N 1105, но прожившего в Польше после войны долгую и счастливую жизнь. Немцы в Катыни “опознали” трупы и других вернувшихся после окончания войны в Польшу людей. Например, на одном из трупов в Катыни были найдены документы известного по своим послевоенным публикациям в польской печати Францишека Бернацкого. В катынских списках числился и Марьян Яняк, умерший в Познани в 1983 г. (это отец председателя Национального Совета Швейцарии в 2005-2006 гг. Клода Жаньяка), и др. Однако большая часть поляков, оставшихся в живых после Катыни, предпочитала не привлекать внимание к своей судьбе.

Российский журналист, 26 лет проработавший в Польше, в частной беседе заявил авторам, что в 1960-70 годы его несколько раз знакомили с живыми поляками из катынского эксгумационного списка, но те категорически отказались от дальнейших контактов с советскими корреспондентами, как будто от этого зависела их жизнь.

К вышесказанному следует добавить, что из первых 300 номеров первоначального эксгумационного списка, обнародованного в апреле 1943 г., позднее по неизвестным причинам исчезли 84 фамилии опознанных польских офицеров. Возможно, часть из них оказалась живыми, а другие не “вписывались” в немецкую версию “Катынского дела”.

Кто оставил улики в Катыни?

По немецким данным, в Козьих Горах в марте — июне 1943 г. было эксгумировано 4 143 трупа, по польским данным — 4 243 (Катынский синдром. С. 366). По немецким данным, 2 815 (67,9%) из них были опознаны с полным обоснованием. Польские данные и здесь разнятся от немецких — ПКК поначалу заявил об опознании 2 730 человек, но опубликованный поляками в 1944 г. в Женеве официальный список опознанных катынских жертв содержит только 2 636 имен.

Опознание проводилось по найденным на телах документам и предметам с именами владельцев. Обычно это были офицерские удостоверения или другие именные документы (паспорта, индивидуальные жетоны, финансовые аттестаты, наградные удостоверения, свидетельства о прививках и т. д.). На трупах также были найдены крупные суммы денег, множество ценных вещей и предметов военной амуниции. Необходимо заметить, что в советских лагерях польским военнопленным категорически запрещалось иметь при себе деньги на сумму свыше 100 руб., или 100 злотых, ценные вещи, воинские документы, предметы военного снаряжения и т. д.

В частности, пункт 10 “Временной инструкции о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД” от 28 сентября 1939 г., в соответствии с которой содержались в Козельском лагере пленные поляки, предписывал: “Принятые лагерем военнопленные перед тем, как разместить их в бараки, проходят осмотр… Обнаруженное оружие, ВОЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ и другие запрещенные к хранению в лагере предметы отбираются”.

Категорическое требование о безусловном и тщательном изъятии любых вещей, позволяющих опознать личность расстрелянного, содержалось и в должностной инструкции НКВД СССР по производству расстрелов, которой сотрудники наркомата неукоснительно придерживались при любых условиях и в самых тяжелых ситуациях.

К примеру, немцы летом — осенью 1941 г. в пропагандистских целях публично вскрывали в оккупированных советских городах могилы, в которых были захоронены люди, действительно расстрелянные сотрудниками НКВД. Однако никаких документов или именных вещей в тех могилах обнаружить не удалось — жертвы опознавались только на основании показаний родственников или знакомых.

Не было найдено никаких документов, позволяющих установить личности, на трупах заключенных тюрем Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики, которых в конце июня — начале июля 1941 г. при отступлении в спешке расстреляли сотрудники НКВД и НКГБ по причине невозможности эвакуации. А в Козьих Горах на 2 815 опознанных трупах было найдено 3 184 предмета, позволявших установить личность погибших (Катынский синдром. С. 156).

Немцы в отношении пленных польских офицеров старались придерживаться Женевской “Конвенции о содержании военнопленных” от 27 июля 1927 г., статья 6 которой гласила: “Документы о личности, отличительные знаки чинов, ордена и ценные предметы не могут быть отняты от пленных”. Выводы напрашиваются сами.

Вместе с тем нельзя умолчать о главе “Мои катынские открытия” книги “Катынь” Ю. Мацкевича. В ней польский журналист из Вильно описывает свои впечатления от посещения Катыни в апреле 1943 г. Его поразило, что лес в окрестностях могил “был усеян множеством таких газетных лоскутьев, наряду с целыми страницами и даже целыми газетами… датировка этих газет, найденных на телах убитых, указывает, если рассуждать здраво и честно, на не подлежащее никакому сомнению время массового убийства: весна 1940 года”.

Ю. Мацкевич особо акцентирует значение газет как “вещественного доказательства в разрешении загадки: когда было совершено массовое убийство?”. Советские газеты, датируемые началом 1940 г., находили на катынских трупах повсюду — в карманах, в голенищах сапог, за отворотами шинелей. Уже упомянутый чешский эксперт Ф. Гаек отмечал: “Невозможно поверить, что по истечении 3-х лет их целостность и читаемость была такая, в какой их действительно обнаружили” (http://katyn.ru/index.php?go=Pagesamp;in=viewamp;id= 739amp;page=1).

В политдонесении из Козельского лагеря от 4 февраля 1940 г. сообщалось, что Козельский лагерь получал всего 80 экз. “Глоса Радзецкого” на польском языке, то есть 1 экз. на 55 человек. Газет на русском языке было еще меньше. При этом газеты пленным на руки, как правило, не выдавались. В основном они имелись лишь на специальных стендах и в виде подшивок в “красных уголках”. Остается только предполагать, откуда в таких условиях могли попасть в карманы трупов “сотни и сотни советских газет от марта-апреля 1940 г.”.

Газеты в катынских могилах могут быть как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством правоты свидетельств К. Девалье и К. Йоханссена о фальсификации немцами катынских вещественных доказательств.

Польская версия в основном построена на косвенных и двусмысленных доказательствах. К таким относятся показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет чуть ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.

Л. Ежевский в своем исследовании “Катынь” пишет, что после прибытия 29 апреля 1940 г. эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнёздово Свяневича перевели в другой вагон и заперли в пустом купе. “Проф. Свяневич взгромоздился на верхнюю полку, откуда через щелку мог видеть все, что происходило снаружи. …Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстрела находился в трех км от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все без исключения товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах” (Е ж е в с к и й. Глава “Смерть в лесу”).

Но что, собственно, видел Свяневич? Только то, что пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Куда? Если бы к месту казни, то, учитывая сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была бы предрешена. Он или разделил бы позднее участь своих товарищей, или сгинул навсегда в лагерях. То, что Свяневич остался в живых, вышел на свободу и был выпущен за границу, — весомое свидетельство в пользу версии, что поляков увозили не на расстрел, а в лагерь.

Эту версию косвенно подтверждает публикация в испанской франкистской газете “ABC” (от 27 апреля 1943 г.), в которой корреспондент, побывавший в Катыни еще до сообщения “Радио Берлина” 13 апреля 1943 г., упоминает найденные при раскопках дневниковые записи расстрелянного польского офицера о том, что на расстрел его товарищей уводили ночью из лагеря (ГАРФ, ф. 4459, оп. 27, ч. 1, д. 1907, л. 225).

Из предъявленных испанскому корреспонденту записей неясно, когда (в 1940 или 1941 г.) производился расстрел. Логично предположить, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нём указаний на события осени 1941 г. Заметка в газете “ABC” лишний раз свидетельствует о том, что обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца не выяснены.