Журнал Наш Современник 2007 #2 - Журнал Современник

Пытаясь убедить мировое сообщество в своей объективности, нацисты постарались максимально привлечь иностранные и международные организации к работам по эксгумации тел, захороненных в Катыни. Однако Международный Красный Крест (МКК) отказался участвовать в расследовании.

Несмотря на отказ МКК, нацистам удалось организовать Международную комиссию из представителей 11 подконтрольных Германии стран и Швейцарии. 28 апреля 1943 г. эта комиссия прибыла в Катынь и уже 30 апреля подписала свое заключение, утверждавшее, что расстрел польских офицеров был произведен советскими властями. Заключение опубликовали в мае 1943 г. в газетах, а в сентябре 1943 г. — в “Официальных материалах о массовых убийствах в Катыни” (Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. С. 114-118).

Польская сторона в катынском вопросе идеализирует нацистов, предпочитая забыть те провокации и преступления, в результате которых Польша лишилась 6 миллионов своих граждан. Выводы немецких экспертов относительно катынского преступления принимаются поляками безоговорочно.

Польские историки особо подчеркивают, что нет никаких оснований сомневаться в честности и профессионализме доктора Бутца. Правда, они забывают указание Геббельса о том, чтобы руководство процессом эксгумации в Катыни взяли на себя “исключительно политически подготовленные и опытные” немецкие офицеры. Вряд ли доктор Бутц хотел иметь неприятности с гестапо или с ведомством Геббельса, особенно в вопросах, находящихся на личном контроле у фюрера.

Не случайно Франтишек Гаек, чешский профессор, доктор судебной медицины, один из одиннадцати международных экспертов, работавших в Козьих Горах 28-30 апреля 1943 г., в своих “Катынских доказательствах” утверждал, что “Каждому из нас было ясно, что если бы мы не подписали протокол, который составили проф. Бутц из Вроцлава и проф. Орсос из Будапешта, то наш самолет ни в коем случае не вернулся бы” (http://katyn.ru/index. php?go=Pagesamp;in=viewamp;id=739amp;page=1).

Тот же проф. Орсос в 1947 г. в доверительной беседе с югославским разведчиком Владимиром Миловановичем, которого он считал ярым антикоммунистом, сообщил, что на основании того, что немцы показывали, а в основном — что скрывали, в Катыни, он пришел к выводу, что польских офицеров расстреляли нацисты (“Вечерне новости”. Белград, март 1989 г. А б а р и н о в. Катынский лабиринт. Глава “Лжеэксперты”).

По решению Польского Красного Креста (ПКК) 29 апреля в Катынь прибыли 12 польских экспертов, составившие Техническую комиссию ПКК. Польская комиссия была демонстративно названа “технической”, дабы подчеркнуть её неофициальный характер. Руководил комиссией доктор судебной медицины Марианн Водзинский. Она работала в Катыни (Козьих Горах) до 9 июня 1943 г. (Катынь. Расстрел. С. 428, 480, 487).

Вот как ситуацию с участием поляков в немецкой эксгумации описывает участник этих событий представитель Главного управления Польского Красного Креста в Варшаве в 1943 г. Грациан Яворский в своей справке-отчете, в 70-х годах тайком переправленной на Запад: “Эксгумация производилась под надзором немецкой жандармерии, а также какой-то польской жандармской части. (В ее состав входили молодые люди, главным образом из Львова, в немецких мундирах, но без немецких гербов на головных уборах.)…

Эксгумационные работы проводил доктор Водзинский, явно выраженный наркоман…

С немецкой стороны мы испытывали постоянное давление, чтобы мы четко сказали, что преступление — дело рук НКВД. Мы отказались сделать такое заявление. Но не потому, что у нас были какие-то сомне-ния, виновник был очевиден. Мы не хотели, чтобы нас использовали в гитлеровской пропаганде” (журнал “Zeszyty Historyczny”, Paris (France), N 45, 1978, стр. 4).

В то же время Леопольд Ежевский в своей книге “Катынь” утверждает: “Все показания членов польской комиссии свидетельствуют, что немецкая сторона предоставила им большую свободу исследований и выводов, не оказывая на них никакого давления (Е ж е в с к и й. Глава “Расследование и политика”).

О “свободе исследований” поляков при эксгумации в Катыни свидетельствует отчет Технической комиссии Польского Красного Креста, в котором говорится: “Члены комиссии, занятые поиском документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только упаковывать следующие документы: а) бумажники…; б) всевозможные бумаги…; в) награды…; г) медальоны…; д) погоны…; е) кошельки; ж) всевозможные ценные предметы” (Катынь. Расстрел. С. 481).

Всё это складывалось в конверты под номерами, они укладывались на подвижном столе, и два раза в день, в полдень и вечером, их отправляли мотоциклом в бюро секретариата тайной полиции. Предварительное изучение документов и установление фамилий жертв хоть и проводилось в присутствии поляков, но позднее и в другом месте, куда упакованные конверты доставлял, как отмечалось выше, немецкий мотоциклист (Катынь. Расстрел. С. 482).

Особо следует подчеркнуть, что в нарушение элементарных канонов эксгумаций немецкие эксперты при составлении официального эксгумационного списка катынских жертв умышленно не указывали, из какой могилы и какого слоя были извлечены трупы польских военнопленных.

Подобная система позволяла манипулировать вещественными доказательствами. Необходимо заметить, что эксгумацию в Катыни немцы начали 29 марта 1943 г., то есть ещё за полмесяца (!) до приезда первых представителей Технической комиссии ПКК.

К приезду поляков немцы уже “идентифицировали тела N 1-420” и, надо полагать, соответствующим образом обработали вещественные доказательства с этих эксгумированных трупов, которые можно было бесконтрольно использовать для фальсификации результатов эксгумации (Катынь. Расстрел. С. 483).

Причем, как свидетельствует участник немецкой эксгумации в 1943 г. М. Г. Кривозерцев и жительница Катыни Н. Ф. Воеводская, технология эксгумации первых 300 трупов поляков кардинально отличалась от последующей. В первые дни раскопок немцы возили трупы из Козьих Гор в деревню Борок, где их исследовали, после чего “вываривали в огромных металлических чанах, стоявших прямо на улице деревни” (Ж а в о р о н к о в. О чем молчал Катынский лес… С. 56. Сборник воспоминаний “Дорогами памяти”. С. 4).

Вещественные доказательства, найденные на трупах, немцы первоначально помещали не в бумажные пакеты, а складывали в маленькие деревянные ящички с надписями на немецком языке, якобы для передачи родственникам погибших в Польше.

Известный французский писатель и тележурналист, авторитетный историк и политик (бывший заместитель министра иностранных дел Франции) Ален Деко в своей книге “Великие загадки XX века” в главе “Катынь: Гитлер или Сталин?” рассказал о судьбе француженки Катерины Девилье, перед войной попавшей в Польшу, потом в СССР и ставшей лейтенантом Красной Армии. Она написала статью “Что я знаю про Катынь”, одну из первых статей на катынскую тему во французской прессе.

В отношении советских руководителей К. Девилье не питала иллюзий. Она писала: “Советы лгали не меньше немцев”. После освобождения Смоленска Девилье, разыскивая своего пропавшего дядю, в составе делегации от польской армии З. Берлинга одна из первых посетила ещё сохранившийся немецкий музей “советских зверств” в Катыни.

В Катыни в списках расстрелянных весной 1940 г. К. Девилье увидела фамилию не только дяди Христиана, но и своего друга Збигнева Богуславского, который, как она точно знала, в апреле 1941 г. находился в заключении в Брест-Литовской крепости и по этой причине никак не мог быть расстрелян в Катыни весной 1940 г. Позднее выяснилось, что в Козельском лагере в 1940 г. содержался ещё один Збигнев Богуславский, полный тезка друга К. Девилье, но в музейной ячейке с вещественными доказательствами Катерина обнаружила фотографию именно своего знакомого и копию его письма матери от 6 марта 1940 г. с подписью Збигнева, которую она узнала.

Далее А. Деко пишет, что Катерина, “Вернувшись в Польшу, встретила фронтового товарища (3. Богуславского), который был поражен странным обстоятельством — письмом, которое он якобы написал своей матери. В тот момент, когда письмо было написано, он находился где-то в хабаровских рудниках и вряд ли мог писать вообще что-либо. Но подпись под письмом, вне всяких сомнений, была его собственная. “Вот только письмо… Но я никогда не писал его!” И в этот момент она поняла, что Катынь — дело, целиком сфабрикованное немцами” (Д е к о. Великие загадки… С. 272, 273).

Ален Деко в своей книге немного приоткрывает тайну, окутывающую процесс фабрикации нацистами “доказательств” в Катыни. Он пишет: “В 1945 г. молодой норвежец Карл Йоханссен заявил полиции в Осло, что Катынь — “самое удачное дело немецкой пропаганды во время войны”. В лагере Заксенхаузен Йоханссен трудился вместе с другими заключенными над поддельными польскими документами, старыми фотографиями…” (Д е к о. Великие загадки… С. 274, 275).

В Катыни выяснилась ещё одна странность, не характерная для НКВД. Трупы расстрелянных людей сотрудники НКВД, как правило, беспорядочно сбрасывали в заранее вырытые ямы. Это подчеркивали в своих показаниях многие свидетели, в том числе бывший начальник УНКВД по Калининской области Д. С. Токарев.