По обе линии фронта - Александр Марков

Раввины кружились в танце с несколькими солдатами, читали молитву: «Чтобы я не сделал, все это во имя бога». Но у большинства солдат религиозные агитбригады вызывали раздражение. Сергей читал это на их лицах.

— Да зачем нам нужны они? — сказал Сергею один из солдат. Он лежал на газоне и пытался отдохнуть, но концерт раввинов ему мешал. — У нас с боевым духом все в порядке.

Над ними пролетел маленький спортивный самолет. Ярко-желтая его раскраска была слишком заметной. Она привлекала к себе внимание. Из-за нее казалось, что самолет должен участвовать в какой-то рекламной акции, но вопреки ожиданиям никаких фигур высшего пилотажа он показывать не стал. Ему всего лишь надлежало разбросать над ливанскими поселениями листовки. В них содержался вовсе не призыв сдавать оружие, а сообщение, что поселения будут скоро бомбить и мирным жителям лучше их покинуть. Предупреждение о готовящемся налете получали и боевики «Хезболлы», так что если израильтяне хотели их уничтожить во время бомбежки, то затея эта становилась неосуществимой. Точно так же они заранее предупреждали палестинцев в Секторе Газа — какой дом намереваются разрушить грядущей ночью, потому что получены сведения о скрывающихся в нем боевиках «Хамас». Даже если сведения были верными, то ко времени обстрела боевики уже успевали дом покинуть.

По телефону Сергей выяснил, что творится по другую сторону границы. Кирилл вкратце рассказал ему, что самолеты разбомбили электростанцию возле Сайды и нефтехранилища. Город остался без света, тысячи тонн горящего топлива ползут по земле, будто расплавленная магма. Хорошо еще, что не на город. Стекают они в Средиземное море, но не затухают, а продолжают гореть. Никто тушить пожар не пытается. Вовсе не потому, что с пожарами нефтехранилищ справится крайне сложно, их надо заливать пеной, а оттого, что боятся попасть под новые бомбежки. Похоже, поту сторону границы все было очень скверно.

— У нас со связью могут быть проблемы, — сказал Кирилл, — передающая антенна разрушена. У вас-то как дела?

— Получше, чем у вас, — сказал Сергей.

Подробнее рассказывать было риском, а рисковать он не собирался. За такие разговоры и вправду могли задержать, как шпионов.

— Ого, — только и мог сказать Сергей, увидев группу военных, которые стояли на обочине дороги, окружив высокого парня, обвешанного фотоаппаратурой. Военные кричали на парня, а тот слабо отмахивался от них, жестикулировал, всем своим видом показывая, чтобы от него отстали. Это не помогало. В покое его оставить никак не желали. То ли аккредитации у журналиста не было, то ли снял он что-то слишком секретное, такое, что не разрешалось даже при наличии аккредитации. Неподалеку стояли два внедорожника — один выкрашенный в желтый цвет, а другой — в белый, очевидно на нем и ехал журналист, когда его остановили военные.

— Остановить? — спросил Игорь и, не дожидаясь разрешения Громова, чуть притормозил.

— Да, — сказал тот. — Надо посмотреть.

На остановившуюся рядом с ними машину с надписью TV военные не обратили никакого внимания. Опасности они не чувствовали. Ну, в самом деле, не станут же вновь появившиеся отбивать своего коллегу?

Приглядевшись к высокому журналисту, Громов его узнал и вновь пробормотал:

— Ого…

Он познакомился с ним несколько лет назад в Кабуле. Звали парня Грегори. Очевидно, родители его были поклонниками Грегори Пека и думали, что если они назовут этим именем своего сына, то из него получится превосходный актер, от которого с ума будет сходить множество женщин. Актера из Грегори не получилось, хотя он какое-то время пробовался на эпизодические роли в плохих сериалах, благо природа внешностью его не обделила. И все-таки имя повлияло на его судьбу, ведь Пек играл роли героев, которые оказываются в очень опасных ситуациях. К примеру, на острове Наварон, где немцы установили дальнобойные орудия, которые мешали британским кораблям. Впрочем, этот Грегори пока еще был Пеком не образца «Пушек острова Наварон», а тех времен, когда снимался «Вертикальный взлет». Кстати, и тот и другой фильм получили «Оскара». Так вот и Грегори, когда он стал фотокорреспондентом, тянуло в самые опасные места. Если где-то начиналась война, то можно было с уверенностью сказать, что на нее приехал и Грегори. Причем страха он не ведал и лез буквально под пули для того, чтобы заполучить эффектные кадры. Делал он это не из-за денег, которых мог заработать гораздо больше, отслеживая личную жизнь какой-нибудь звезды, а если бы охранники попробовали разбить ему фотоаппарат, так он запросто мог дать им сдачу.

Когда-нибудь ему точно голову снесет, подумал Громов. Такие люди до старости редко доживают. Им без чувства опасности уже и жизнь не мила, а дерутся где-нибудь всегда.

Военные не пытались отобрать у Грегори фотоаппарат. Сергей прислушался к перебранке и чуть не засмеялся, когда понял о чем идет речь. Грегори был верен себе. Оказалось, что он не хочет надевать бронежилет. А военные следили за тем, чтобы все журналисты в местах боевых действий ходили только в них. От прямого попадания ракеты бронежилет не спасал, но от пули и осколков уберечь мог. Окинув беглым взглядом группу Громова, военные остались довольны. Все ее члены были в бронежилетах, показывая просто пример дисциплины. Тем самым у военных появился еще один козырь в споре. Наконец, Грегори понял, что лучше ему сдаться. Он пошел к своей машине, вытащил с заднего сидения бронежилет, напялил на себя, застегнул.

— Так? — спросил он.

— Да, — сказали ему военные и с чувством выполненного долга отправились дальше патрулировать местность.

— Привет, Грегори, — сказал Громов.

У Грегори память была фотографической. Лица он помнил очень хорошо. Имена, как оказалось тоже.

— Здравствуй Сергей, — фоторепортер заулыбался, протянул руку, но потом вспомнил, что русские, если рады встрече, здороваются обнимаясь и они обнялись.

— Куда едешь? — стал допытываться Сергей. — Что снял и где лучше снимать?

Грегори стал объяснять, что сейчас снимает портреты израильских военных. Как оказалось, даже когда его остановил военный патруль и потребовал надеть бронежилет, он и тогда несколько раз навел на лица солдат фотоаппарат, сделал несколько снимков.

— А кстати, — сказал он и, сняв бронежилет, забросил его на заднее сидение внедорожника.

— Ладно, не буду тебя задерживать, — сказал Сергей, они обменялись номерами телефонов, но так друг другу и не позвонили.

Едва сев в машину, Громов вдруг вспомнил, что в фалафельной они не заплатили за еду. Сверившись по спидометру, он выяснил, что они отъехали от закусочной на 150 километров. Сергей посмотрел на часы. Близилось время, когда ему надо будет отправлять в Москву сюжет и двух часов, чтобы вернуться в закусочную у него не было. Счет у них был невелик, не более десяти долларов, но все равно ощущение, что он кому-то остался должен, приятным назвать было нельзя.

Ладно, решил Громов, будем проезжать поблизости, обязательно заедем и расплатимся.

Они так и не заехали в закусочную. Многим позже, когда уже приехала смена, Громов показал место на карте, где находилась фалафельная, сообщил как она называется, оставил деньги и попросил, если будет возможность, за них расплатиться, но деньги ему потом вернули.

На обочине дороги они увидели машину поляков. Она стояла прямо на границе, точно ее специально здесь поставили, как ставят приманку на крупного зверя. Вдруг, боевики «Хезболлы» начнут ее обстреливать? Впрочем, тогда она должна быть пустой, а сейчас в ней находилась вся съемочная группа вместе со Збигневом. Сергей испугался, что с поляками приключилась беда, к примеру забарахлил двигатель в самый ненужный момент или колесо спустило, но нет, все колеса у машины были накачаны как надо. Корреспондент сидел в водительском кресле и еще прежде чем они заговорили, Громов понял, что он в доску пьян. Чтобы определить это — было достаточно взглянуть на его лицо.

— И что вы ту делаете? — спросил Сергей.

Видать, они так напились, что уже не могут дальше ехать. Впрочем поляки с видом бывалых вояк стали жаловаться, что война какая-то здесь ненастоящая. Похоже им хотелось, чтобы вокруг свистели снаряды и все взрывалось.

— Да ладно вам, — сказал Сергей. — Если война начнется, вы просто укроетесь в бомбоубежище.

Он понимал, что с пьяными спорить не стоит.

— А ты что такой смелый? — полез в бутылку Збигнев, вываливаясь из машины.

Ноги его не держали. Вот он упал на четвереньки, встряхнул головой, потом, опираясь о бок машины руками, стал вставать. В такой ситуации простая ссора могла перерасти в международный конфликт.

До драки дело не дошло, но слово за слово и вдруг оказалось, что Сергей с Ильей поспорили с поляками на ящик виски, что они пробегут по открытому для обстрела участку дороги. Ставка была бестолковой. Выигрыш все равно бы пришлось пить всем вместе, а если не успеют — то оставлять тем, кто приедет попозже. Война точно за несколько дней не закончится и не будет она называться «семидневной», а «двух-трех-четырехнедельная война» — не звучит. Ни в Москву, ни в Варшаву больше двух-трех бутылок тоже не повезешь. Зачем возиться с ними, сдавая в багаж? Могут разбить. Придется все здесь пить.