Неизвестный Кожедуб. Служу Родине! - Иван Кожедуб

Начальник говорит:

– Товарищи! Машины были законсервированы на зиму. Каждая летная группа приведет свой самолет в порядок.

Строем идем к ангару. Открываем дверь – в тени поблескивают настоящие самолеты. Нас подводят к «По-2» с хвостовым номером «4». Вот они, наши «живые» самолеты, с которыми мы пока знакомились только по учебникам!

Осторожно притрагиваюсь к плоскости. Немного разочарован: самолет не такой массивный, как я представлял, изучая его в классе по деталям.

Очевидно, у всех ребят такое же впечатление от первого знакомства с машиной. На лицах удивление. Только круглая физиономия Петракова сияет:

– Смотрите, ребята, он как живой дышит!..

– А он не развалится в воздухе, как вы думаете? – говорит кто-то.

– Ерунда! – кричит Кохан.

Техник нашей группы – пожилой человек в замасленном комбинезоне. Он давно работает в авиации, имеет большой опыт. Лицо у него добродушное, но говорит он с напускной строгостью. Он четко подает команду: где браться за самолет, как его поднимать. Мы слышим новые термины. Самый сильный из нас, Петраков, поднимает хвост самолета на плечо, и мы осторожно выкатываем наш «По-2» на красную черту. Там, по порядку летных групп, крыло к крылу, выстраиваются все машины.

Техник всем дает работу:

– Вон там, у ангара, – ведра, тряпки, мочало. Двое, – он показал на меня и Петракова, – принесут воду. Берите тряпки и начинайте обтирать фюзеляж. Смотрите поаккуратней!

Мы принесли воду и начали старательно мыть самолет.

Техник выполняет свою работу, но нас из виду не выпускает.

– Хвалить сразу не положено, но видно, что в вашей группе сачков нет! – замечает он, и мы еще старательнее вытираем и моем самолет.

– А что такое сачки? – вдруг спрашивает вполголоса Петраков.

– А это такой авиационный термин, – отвечает техник посмеиваясь. – Сачок – это лентяй и прогульщик. Понятно? Кстати, сбегай-ка в каптерку, принеси ведро компрессии.

Мы переглянулись. Техник был для нас лицом авторитетным, но мы отлично знали, что компрессия – это сжатие газовой смеси в цилиндре мотора. Правда, за эти два дня нам встретилось столько новых понятий, что мы побоялись попасть впросак и промолчали. Петраков помялся, но в каптерку побежал: приказание мы обязаны выполнять немедленно.

Вернулся Петраков быстро:

– Товарищ техник, каптерщик меня на смех поднял. Я ведь знал, только думал…

Техник расхохотался:

– Думал, знал, а сам побежал! Все вы, новички, такие! Учить вас надо!

У машины мы работали до темноты. На ночь вкатили самолет в ангар. Я не чувствовал усталости, хотя день был трудный.

14. Необходимые навыки

Мы привыкли к жизни нашего маленького аэродрома и к новым обычаям. Работали добросовестно. Самолет требует бережного отношения к себе, приучает к дисциплине. Даже Петраков стал неузнаваем – куда девалась его лень! Правда, ему было трудно – сказывались пробелы в теоретических знаниях, к которым он еще недавно относился с пренебрежением. Теперь он расплачивался за это. Во время наземной подготовки Петраков часто допускал ошибки, и ему чаще, чем другим, доставалось от инструктора.

Мы долго возились с посадкой в самолет. Сначала садишься неуклюже, делаешь много лишних движений. Надо знать, куда ставить ногу, как влезать в кабину, садиться.

– Это должно стать привычкой, – твердил Кальков. – Нужно на земле отработать все необходимые навыки, научиться правильно вести себя в полете, потому что в воздухе нельзя тратить время на размышления, жечь бензин впустую.

Наземная подготовка проходила так. Подойдешь к самолету и обращаешься к инструктору по всем уставным правилам:

– Товарищ инструктор! Учлет Кожедуб. Разрешите садиться?

Кальков медленно повернет голову, осмотрит с ног до головы и скажет басом:

– Садитесь.

Привяжешься, быстро осмотришь кабину, проверишь сектора, приборы; движениями руки и ног, на ощупь убеждаешься в исправности рулей управления.

– Товарищ инструктор, – рапортуешь снова, – учлет Кожедуб готов к полету. Разрешите выруливать?

Инструктор отвечает в рупор:

– Выруливайте.

Благодаря ежедневной наземной тренировке я уже чувствовал себя в самолете уверенно и привык все делать по порядку. Достиг того, что называется автоматизацией движений.

Синяя книжечка «КУЛП» («Курс учебно-летной подготовки») изучена мною от корки до корки.

Всю работу по обслуживанию самолета мы выполняли сами. Подготавливали материальную часть, проверяли приборы, под руководством техника ремонтировали детали, ежедневно мыли и обтирали машину, приводили в порядок инструменты. Группы соревновались между собой, и я испытывал большую гордость, когда наша группа попадала на красную доску. А это случалось часто.

Большинство учлетов успешно закончило наземную подготовку. Инструктор следил за каждым из нас, а с отстающими занимался отдельно. Но если он видел, что учлет работает плохо, то предупреждал:

– Не подтянетесь – отчислю. Даю неделю на испытание.

Двое из нашей группы были отчислены. Они упрашивали Калькова оставить их условно, дать испытательный срок, обещали подтянуться, но наш строгий учитель был неумолим:

– Толку из вас все равно не выйдет, даром бензин на вас жечь нечего…

А в техникуме в это время начались экзамены. Готовлюсь к ним ночами. И даже когда мы едем на аэродром, я повторяю в уме формулы, расчеты, правила, не имеющие ничего общего с авиацией.

15. Оторвались от земли

Недели через две после выезда на аэродром мы, как всегда, выстроились на линейке.

Инструктор подошел к нам, внимательно оглядел каждого и сказал:

– Вчера, товарищи, мы закончили наземную подготовку. Сегодня приступаем к полетам… Тише, тише, радоваться будете потом… Начнем с ознакомительного полета в зону[1]. Ваше дело только наблюдать и мягко держать управление самолета. Я буду управлять, а вы – знакомиться с поведением самолета в воздухе. Когда я учился, инструкторы делали фигуры пилотажа, не предупреждая курсанта. Если ученик явно струсит и растеряется… – Кальков помолчал и, хитро улыбаясь, посмотрел на нас, – инструктор бывало прекращает полет, высаживает ученика и отчисляет его. Теперь же мы предупреждаем о каждой фигуре, но зорко наблюдаем за учеником… Первым полетит со мной учлет Кожедуб, – неожиданно закончил он.

Завтрашний экзамен в техникуме вылетает у меня из головы.

Сажусь в машину, стараюсь не допустить оплошности, чтобы инструктор не отстранил от полета. Делаю все по порядку, как он учил нас. Кальков вырулил на старт, осмотрелся, поднял правую руку. В ответ стартер махнул флажком – взлет разрешен.

Инструктор дал сектор газа, и машина с нарастающей скоростью, покачиваясь, побежала по земле. Я чувствовал каждую кочку, на неровностях подбрасывало, и казалось, что самолет вот-вот зароется в землю. Моя рука невольно потянулась вперед – это инструктор нажал сектор газа. От земли самолет оторвался как-то незаметно, сразу. Я «мягко» держу управление. Вдруг самолет словно повис в воздухе. Я понял, что лечу. Земля медленно уплывала под крыло. Похоже было, что плывем на паруснике по широкому раздолью.

Мотор оглушительно ревет. Земля будто проваливается. Высовываюсь за борт. Ориентироваться трудно. Вон, кажется, техникум; зелеными пятнами сады, и среди них блестящая лента реки. Все словно масляными красками нарисовано. А особенно хороша яркая зелень озимых.

Подымаемся все выше. Становится прохладно. Да, совсем не то, что я испытывал раньше, когда влезал на верхушки деревьев или на церковный купол. Там не чувствовалось такого отрыва от земли.

Никак не могу уследить за быстрыми действиями инструктора. Вот ручка идет влево – и самолет идет влево. Но пока он идет влево, ручка уже пошла вправо. Потом я понял, что инструктор не только видит положение самолета в пространстве, но чувствует его всем телом, он «держит» самолет. Я старался проследить, как движутся ручка и педали управления, как сочетаются действия рук и ног.

Поток воздуха бьет сбоку, из-под козырька в лицо, перехватывает дыхание. Смотрю на приборы – мы уже на большой высоте. Вон синеет озеро Вспольное. В прозрачной пелене вижу сосновый лес, свою родную Ображеевку. Вот бы туда полететь, над домом покружить!

В кабине инструктора есть зеркало. Оно наклонено под углом в мою кабину, и инструктор видит в нем мое лицо. Я забыл об этом, вдруг слышу голос Калькова. Он кричит в переговорную трубку:

– Куда вы загляделись?

Снова смотрю на приборы. Мерно лопочет мотор. Инструктор кричит:

– Ну, держись, делаем срыв в штопор!

Он убирает газ. Теперь мотор еле работает, становится тихо. Вдруг самолет начинает валиться на крыло. Раздается какое-то завыванье. Сердце у меня замирает, по спине пробегают мурашки – такое ощущение, будто на качелях с высоты несешься вниз.

Земля завертелась. У меня задрожали ноги. Все кончено, гибнем! Но через несколько мгновений самолет пришел в прежнее положение. Вот он какой, срыв в штопор!