Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

—  Как это произошло? — спросила я.

Петра покачала головой, отмахиваясь от моего вопроса и дальнейшей беседы о Миллисент.

—  Я уже сказала больше, чем следует.

Она отвернулась от меня и легла. Ее волосы мерцающей паутиной рассыпались по подушке. Вокруг в своих кроватях ворочались другие девушки. Их тяжелое дыхание напомнило мне о том, что мы одни и что я должна тщательно взвешивать каждое свое слово.

—  Петра? — прошептала я.

—  Хм-м-м?

—   Возможно, для королевы еще не все потеряно. Я буду за нее молиться.

Я не ожидала ответа, но через несколько секунд тишину снова Нарушил шепот Петры.

— Мой отец говорит, что это семейное проклятие. Снова и снова судьба королевства зависит от жизни единственного мальчика. Отец короля был единственным оставшимся в живых сыном своих родителей, так же, как и его отец до него. Король и принц Бауэн и первыми за много поколений братьями, которым удалось дошить до взрослого возраста. Все думали, что благодаря им нас ждет Новая эра процветания. Но оба до сих пор бездетны.

Я выросла в большой семье и привыкла к крику, болтовне и детскому плачу. Возможно, именно из-за отсутствия этих звуков огромные и молчаливые коридоры замка казались мне такими зловещими?

— Если у короля так и не родятся дети, наследником престола Станет принц Бауэн? — спросила я.

— Наверное, да.

— Бедная королева Ленор. Теперь я понимаю, почему она так грустна.

Чего я тогда не знала, так это того, что страдания королевы были гораздо более мучительными, чем можно было предположить. В своем юном возрасте я не понимала, как сияющая красавица невеста из рассказа Петры превратилась в ту замкнутую женщину, которую я видела перед камином. И я даже не догадывалась, на что способно толкнуть отчаявшуюся женщину страстное желание родить ребенка.

На следующее утро я осторожно вошла в покои королевы, как только первые лучи солнца осветили ее окна. Сама королева виднелась всего лишь как небольшое возвышение посреди кровати, почти полностью скрытое расшитым покрывалом. Я на цыпочках обошла ее личную служанку, Ислу, похрапывающую на соломенном тюфяке, на полу, и начала выметать из камина вчерашний пепел. Стараясь не шуметь, я положила в камин свежие поленья и развела огонь. Когда пламя разгорелось, я вышла в коридор и вернулась с ведром воды, чтобы наполнить элегантный фарфоровый таз, стоявший на длинном столе у окна. Пока вода лилась в таз, мой взгляд упал на клочок пергамента на столе. Я лениво читала и перечитывала слова, написанные аккуратным и изящным почерком.

Где расцветала любовь,Она должна увянуть,Оставив лишь воспоминанияОб аромате...

— Девушка.

Я, вздрогнув, обернулась в страхе перед наказанием за праздность. Королева Ленор сидела в постели и в упор смотрела на меня. Ее темные глаза покраснели, а щеки были мокрыми от слез.

— Подай мне платок, — приказала она.

Из-за акцента ее слова прозвучали неожиданно мелодично.

Взяв свернутый четырехугольник ткани из стопки возле таза, я протянула его ей. Она провела тканью по глазам и под носом, прежде чем вернуть ее мне. Когда она протянула руку, рукав ее сорочки распахнулся, обнажив багровый рубец на внутренней стороне предплечья, рану, которая начала затягиваться совсем недавно. Как могла женщина, живущая в роскоши и неге, получить такое ужасное ранение?

Я должна была молча взять платок из рук королевы и столь же безмолвно исчезнуть. Но ее измученное лицо заставило меня замешкаться и попытаться отвлечь ее от ее горя.

— Мадам, стихотворение, — произнесла я, оглядываясь на пергамент на столе. — Это вы написали?

Ее глаза широко раскрылись от изумления, но она кивнула.

— Оно очень красивое, — произнесла я.

— Ты умеешь читать? — В ее голосе не было ни следа насмешки. — Как тебя зовут?

— Элиза.

— Можешь идти, Элиза.

Я присела в реверансе и направилась к двери, запоздало испугавшись собственной дерзости. Я серьезно рисковала, но, к счастью, разговор сложился в мою пользу. Несмотря на злобные взгляды леди Уинтермейл, мое положение могло оказаться далеко не шатким. И последующие недели это доказали. Каждое утро я разжигала камин, королева просыпалась, и я подавала ей платок, которым она вытирала лицо, как будто не было ничего необычного в том, чтобы встречать каждый день слезами. День за днем мы следовали этому заведенному порядку. Королева произносила всего несколько слов, И я проводила в ее обществе лишь несколько минут, но моя привязанность к ней росла и набирала силу. Она излучала такое тепло, что я всем сердцем сопереживала ее беде, несмотря на огромную разницу в нашем возрасте и общественном положении. Подобно мне, она была здесь белой вороной, лишенной поддержки родных и близких, что сделало ее предметом безжалостных сплетен двора, при котором у нее не было ни единого искреннего союзника. Все же, как и моя мать, она держалась мужественно и с достоинством. Стоило ли удивляться тому, что меня так к ней влекло?

Как и предсказывала Петра, мое назначение в покои королевских фрейлин вызвало бурю жалоб, обрушенных на миссис Тьюкс моими завистницами, которые в иных обстоятельствах могли бы стать моими подругами. Антипатия других служанок была тем сильнее, что я понятия не имела о негласной иерархии, царившей в Нижнем Зале и представлявшей собой гораздо более запутанную систему, чем иерархия придворная. Однажды вечером, явившись к ужину и обнаружив скамью, на которой сидела Петра, полностью занятой, я села на свободное место за соседним столом. Сидевшие там женщины, совершенно очевидно, такие же служанки, как и я, поскольку все мы были облачены в одинаковые шерстяные платья серого цвета, молча покосились на меня, а затем переглянулись.

Я представилась, но ответом мне была гробовая тишина. В растерянности и смущении я опустила голову, уставившись в свою миску, и постаралась поесть как можно быстрее. Когда я уже выбегала из зала с раскрасневшимися от унижения щеками, меня окликнула Петра.

— Не обращай на них внимания, — беспечно заявила она, глядя, как я фартуком вытираю мокрое от слез лицо. — Все ошибаются.

— Почему они не пожелали со мной разговаривать?

— Это были швеи, — пояснила она. Увидев, что мое недоумение только усилилось, она вздохнула и принялась растолковывать: — Они считают себя лучше нас, потому что им никогда не приходилось выливать мочу из горшка. Воображают себя утонченными леди.

Я криво улыбнулась, и Петра продолжала, обрадованная моей реакцией.

— Они ведут себя так, как будто никто, кроме них, не способен даже вдеть нитку в иголку. Как будто я хотела бы целый день сидеть в швейной мастерской, согнувшись над панталонами леди Уинтермейл. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Вот посмотришь, все они станут горбуньями.

Я действительно хихикнула, и Петра потянула меня за собой, убеждая вернуться в зал. Она принялась вполголоса объяснять мне, кто, где и почему сидит. Пажи сидели рядом с камердинерами, но ни в коем случае не с лакеями. Лакеи изредка садились рядом с плотниками и другими рабочими, но если бы к ним рискнул присоединиться кто-то из конюшен, его бы встретили презрением. Исключение составлял главный конюх, чье общество для всех было честью. В качестве горничной я должна была сидеть с самыми юными и неопытными служанками. В крайнем случае мне позволялось присоединиться к старшим горничным, но если бы я стала злоупотреблять этой возможностью, меня сочли бы нахальной и самонадеянной особой. Личные служанки фрейлин сидели за отдельным столом и беседовали исключительно друг с другом, демонстративно игнорируя всех остальных.

К счастью, Петра отнеслась к моему появлению с любопытством, а не с раздражением. Похоже, половина прислуги замка состояла с ней в той или иной степени родства, и ей нравилось общаться с кем-то, чья жизнь представляла для нее какую-то новизну и загадку. Когда она расспрашивала меня о ферме, на ее лице появлялось мечтательное выражение, как будто она сожалела о том, что ей никогда не приходилось доить коров на рассвете. Я рассказала ей о маме и братьях, постаравшись сделать это максимально сжато, потому что эта рана еще кровоточила, и она оплакала их вместе со мной. Обнаружив, что я умею читать и писать, она попросила меня мочь и ей освоить грамоту. Наверное, такими и бывают сестры, — думала я, когда мы сидели рядом, склонившись над клочками пергамента, которые нам удалось выпросить у миссис Тьюкс. Без Петры моя жизнь была бы поистине жалкой, и всему, чего я добилась в замке, я в какой-то степени обязана широте ее души.

В те краткие мгновения, когда я заканчивала свою работу, а Петры готовой в любую секунду за меня вступиться, рядом не было, Околачивалась возле покоев королевы в надежде получить пусть ничтожное поручение, которое позволило бы мне ее увидеть, именно там я и столкнулась с женщиной, заинтриговавшей меня, к только ее имя сорвалось с губ Петры.