Русский крест: Литература и читатель в начале нового века - Наталья Иванова

Постсоветскую литературу формируют в том числе и те писатели старших поколений, кто никогда не разделял догм соцреализма. Постсоветская литература в значительной степени зарождается внутри советской литературы, русской литературы советского времени (многие постсоветские писатели легально публиковались и при советской власти, в своей стратегии сочетая официальные публикации с сам– и тамиздатом). Накануне отмены цензуры постсоветская литература уже была явлением. Историческим был сам момент легального выхода в печать литературы андеграунда (конец 80-х). Однако постсоветская литература возникала изначально как параллельная советской словесности: через неформальные кружки и компании, частные чтения и перформансы на квартирах. С конца 60-х годов шел непрерывный процесс становления литературы, не подчиняющейся цензурным запретам. Именно здесь активно реализовывалась память об эстетических достижениях русской литературы 20-х, здесь происходило развитие модернистской, а затем и постмодернистской эстетики, шла непрекращающаяся литературная эволюция, разрабатывались новые языки и стили.

Постсоветская литература (как и русский постмодернизм, в силу своей антитоталитарности предельно политизированная [23] ) стала полем идеологической гражданской войны «неозападников», группировавшихся вокруг толстых журналов «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов» (а также еженедельников «Московские новости», «Огонек», «Литературная газета») с «неославянофилами», объединившимися вокруг журналов «Наш современник» и «Молодая гвардия» (и еженедельника «Литературная Россия», газет «День» и «Московский литератор»). Оппозицией, размежевавшей литературу по эстетическим принципам, стала оппозиция между традиционалистами (сюда входили представители как «неозападников», так и «неославянофилов») и антитоталитарными, антиавторитарными эстетически постмодернистами (Дмитрий А. Пригов, Тимур Кибиров, Лев Рубинштейн, Елена Шварц, Саша Соколов, Владимир Сорокин, Виктор Пелевин, Вик. Ерофеев, Владимир Шаров, Нина Садур, Анатолий Королев и др.).

Постсоветская литература уничтожила границы и сняла деление на эмигрантскую литературу и литературу метрополии: не только сами писатели из эмиграции постоянно приезжают на родину, где выходят сравнительно большими тиражами их книги, но и печатные периодические издания (например, «Континент») стали издаваться после 1991 года в России. Но в ней возникли иные деления.

Постсоветская литература состоит из писателей и писательских групп, исповедующих разные принципы, вплоть до взаимоотрицающих. В нее входят: 1) массовая литература – с расцветом жанров современного бытового детектива (Александра Маринина), псевдоисторического детектива (Б. Акунин с его серией книг о сыщике Фандорине и монахине Пелагии), политического детектива (Лев Гурский, Эдуард Тополь), триллера (В. Доценко), фэнтези (Ник. Перумов), любовного романа и т. д.; 2) высокая словесность, прозаики и поэты разных поколений, от Александра Солженицына до Людмилы Петрушевской, Владимира Маканина, Олега Чухонцева, Максима Амелина и др.; сюда входят по направлениям – кроме реализма – постмодернисты-концептуалисты разных поколений [24] , соц-арт [25] , входящий отчасти в понятие концептуализма, но не до конца с ним пересекающийся, необарокко [26] , ярче всех представленное в прозе Андрея Битова, Саши Соколова, Татьяны Толстой, прозоэссеистике Дм. Галковского; 3) беллетристика, самой успешной представительницей которой стала Людмила Улицкая. Реалистическую традицию продолжает неонатурализм («чернуха» в прозе Сергея Каледина, «новая женская проза» Светланы Василенко, Нины Горлановой, Марины Палей, драматургия Николая Коляды), сопряженный с неосентиментализмом (Алексей Слаповский, Марина Вишневецкая) постреализм, формирующийся как новая художественная система (например, «новый автобиографизм» пьес и прозы Евгения Гришковца), «новый реализм» молодых (Олега Павлова, Романа Сенчина, Сергея Шаргунова), гипернатурализм новой русской драмы – М. Угаров, братья Пресняковы и др.

Литература постмодернизма из маргинальной в течение 90-х годов переходит в ранг актуальной и (или) модной. Литература, продолжающая классические традиции, вытесняется наступлением, с одной стороны, масскульта, с другой – постмодернистской словесности, принципиально не различающей «массовое» и «элитарное» (проект «Б. Акунин» Григория Чхартишвили).

Идеологическое противостояние сменяется деидеологизацией. Идеологическая и политическая дискуссия, для которой литература была темой и поводом, сменяется литературной. Начало эстетической полемике положила статья Виктора Ерофеева «Поминки по советской литературе» [27] , отмежевавшая «новую» (другую, вторую и т. д.) литературу от трех потоков литературы советской: официальной, либеральной и «деревенской». Постсоветская литература позиционирует себя как явление, дистанцируясь от «прогрессивных» шестидесятников. Новое размежевание, уже внутри либеральных изданий, происходит в период острой дискуссии о постмодернизме – поддерживающие новую, модернистскую и постмодернистскую эстетику «Соло», «Вестник новой литературы», «Новое литературное обозрение» противостоят в первой половине 90-х традиционализму «Нового мира», «Континента».

В постсоветской литературе происходит размывание сверхповествования, диффузия и сокращение присутствия традиционных прозаических и поэтических жанров (романа, повести, рассказа, поэмы, стихотворения), их вытесняют промежуточные (термин Л. Гинзбург), гибридные образования. Специфической чертой интертекстуальности русского постмодернизма является жанрообразующий принцип ризомы, примечаний к примечаниям, перечня, осуществленный в целом ряде произведений, выполненных в жанре бесконечных комментариев («Бесконечный тупик» Дм. Галковского, «Близкое ретро» А. Битова, «Приключения зеленых музыкантов» Евг. Попова и т. д.), наборов «фантиков» и «марок» («Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» М. Харитонова, «Альбом для марок» А. Сергеева), одного романоподобного по объему комментария («Расставание с Нарциссом» А. Гольдштейна). На границе прозы, fiction и non-fiction, документальной литературы и эссеистики возникают тексты, использующие разные стилевые возможности («Конец цитаты» Михаила Безродного), возникают новые гибридные жанры (филологическая проза Александра Гениса). Осколочность, фрагментарность, мозаичность и минимализм, центонность, игра с чужими стилями окрашивают не только постмодернистскую, но и традиционную прозу и поэзию.

Феномен постсоветской литературы 90-х годов в целом получает разные литературно-критические оценки – вплоть до взаимоисключающих («Замечательное десятилетие» – Андрей Немзер, «Сумерки литературы» – Алла Латынина).

В период перестройки влияние литературных ежемесячников на общественное сознание усиливается, однако затем журналы теряют свою влиятельность, тем не менее продолжая играть важную роль консолидатора литературного процесса, являясь местом встречи писателей разных поколений, но близких литературных убеждений и общественных умонастроений. Критика перестала осуществлять идеологические функции, формировать и направлять общественное сознание, утратила позицию диктатора в сфере оценки новых литературных явлений, однако в процессе формирования феномена постсоветской литературы ее роль весьма значительна. Конец литературоцентризма привел к сокращению влиятельности толстожурнальной критики и к расцвету газетно-литературного журнализма. Реальная критика, непосредственно откликавшаяся на жизнь, анализирующая изменения общества, регистрирующая его подвижки, не исчезла. Однако новые критики (А. Немзер, А. Архангельский, А. Агеев, Б. Кузьминский и др.) начали работать по контрасту с критиками 60-х годов. Стратегической линией поведения избрана независимость от идеологии, эстетическая независимость. Для критиков начала 90-х характерна корректирующая ирония, постмодернистская чувствительность с особой манерой письма, которую можно назвать «метафорической эссеистикой», феноменом «поэтического мышления», техника «намека». Критика включена в общее поле постмодерна как важнейшая составляющая и направляющий вектор развития, в том числе и по ее собственной поэтике. Критические тексты – в процессе утраты литературоцентризма – обрели самодостаточность и особую художественную самостоятельность. Чем дальше интерпретация отходила от интерпретируемого текста, тем большую самостоятельность обретала литературно-критическая деятельность, сами тексты критиков становились существенными литературными фактами. Исходя из идей Умберто Эко о пределах интерпретации и тезиса Поля де Мана о неизбежной ошибочности любой критической интерпретации текста [28] , можно утверждать парадоксальную плодотворность эпидемиологической неуверенности, приведшей критику к выходу за пределы жестко регламентированной оценки, к мощному вторжению эссеистического письма новой критики, дискурс которой порой соперничает с дискурсами художественными. Если постмодернистская проза осознает мир как текст и, используя двойное кодирование, постоянно комментирует сам процесс письма (см. сочинения Дм. Галковского, А. Королева, В. Шарова, Ю. Буйды, В. Пьецуха и др.), – постмодернистская литературная критика осуществляет симбиоз теории и вымысла, в самой эссеистичности изложения используя повествовательные тактики постмодернистского письма. Показательно и постмодернистское движение критиков в сторону территории самой художественной прозы – Вяч. Курицын работает в прозе под псевдонимом Андрей Тургенев (роман «Месяц Аркашон»), Вл. Новиков выступает как романист под своей собственной фамилией («Роман с языком»).