Обитель спящих - Торн Стюарт

— Ну как? — Она водила руками по бедрам, животу, пощипывала соски маленьких грудей. — Когда-нибудь я дождусь от тебя слов — «Я тебя хочу»?

Глаза его затвердели, словно две золотые монеты. Он понял, что девица над ним просто потешается — какой бы визг она подняла, если бы и впрямь услыхала когда-нибудь от него что-либо подобное! Тогда он разозлился и решил ее проучить.

— Эта красная щель у тебя между ног, поросшая желтым волосом, просто отвратительна, — заявил он, повернулся и ушел, унеся свет. Пусть-ка посидит одна в темноте, может, станет поумнее.

Выбравшись наверх, он вдохнул ночной ветер, вошел в море и замер на мелководье. Он был обижен. Поистине люди — сквернейшие животные на свете. Что он ей сделал такого, что последние несколько лет она не перестает стенать и жаловаться? Или чары его теряют силы и Раина стареет?

Он закрыл глаза и словно наяву увидел, как, много-много лет назад, в одну из своих длительных вылазок во внешние моря, наткнулся на шемитскую галеру, штормом заброшенную чуть ли не к самой Вендии. Суденышко было обречено на гибель, мачта его была сломана, рулевое весло перебито.

На верхней палубе восседал злой, как демон Сета, хозяин галеры с плетью в руке. А перед ним, обливаясь слезами, пела дрожащим голосом моление Митре золотоволосая девушка, нагая и замерзшая. Голос ее срывался, пальцы едва перебирали струны маленькой арфы, но стоило ей затихнуть, как плеть опускалась на ее хрупкие плечи. Она взвизгивала и пела дальше. И как же она пела! Никогда в жизни не приходилось слышать ему такого голоса — чистого, звонкого, словно хрустальный колокольчик.

В два удара он пробил днище галеры, поднял гигантскую волну, длинный синий язык которой слизнул в море всех, кто был на верхней палубе. Судьба прикованных к скамьям гребцов его не интересовала. Он подхватил девушку на спину и умчался с нею к берегам Вендии.

Конечно, по дороге к его острову она не однажды пыталась бежать. Но он был настороже и всякий раз ловил ее. А поймав, начинал заново уговаривать, обещая безмерные богатства и бессмертие.

И ведь он исполнил все свои обещания! Чем же она теперь недовольна?

Раина была родом из Аквилонии, из маленького городка на берегах реки Тайбор, на границе с Офиром. Она никогда не рассказывала ему, как попала на шемитскую галеру, но пыталась уверить, что происходит из древнего баронского рода, а посему с ней надо обращаться соответственно. Он прекрасно понимал, что это ложь, но, посмеиваясь про себя, принял правила игры: девушка слишком хорошо помнила, что недавно была рабыней и хотела хоть как-то вознаградить себя за это.

Но так уж устроены люди, думал он, лежа в теплой воде и глядя на лунный восход. Раб останется рабом, а если притворится господином, то непременно чем-нибудь себя выдаст. Ни одна настоящая принцесса — если только она не была рождена от дворцового конюха — не позволит себе таких бесстыдных поз и таких оскорбительных слов.

Сказать по правде, он теперь и сам бы предпочел отпустить вздорную девчонку, но, во-первых, она была ему нужна, а во-вторых, куда она пойдет, отпущенная? Разве ей есть куда идти? Разве она знает языки восточных стран? Разве ее не ждет снова та же участь рабыни или портовой шлюхи?

Нет, он ее не отпустит. Пусть лучше посидит день или два без света и еды, тут же снова станет ласковой и послушной.

Он не был жесток. Ему вообще не были свойственны такие качества, как жестокость, глупость или упрямство. Их он считал чисто человеческими, а себя, разумеется, к людям не относил. Хотя он мог бы, наверное, из черной злобы или мстительности долго мучить кого-нибудь, не давая ни жить, ни умереть, не получая от этого удовольствия, а делая ради того, что сами люди считали это для себя жестокой пыткой. Но к Раине это не относилось. Жизнь одного была в руках другого и наоборот. Правда, Раина этого не знала. Быть может, именно поэтому она вела себя так гадко сегодня.

Он вздохнул и перевернулся на живот, задрав голову, чтобы не дышать под водой — он не любил это делать, хотя и мог. Пожалуй, он мог бы и вовсе не дышать, но ему нравилось втягивать влажный, пахнущий подгнившей тиной и рыбой морской воздух, нравилось ловить издали запахи костров и нехитрой стряпни рыбаков. Нюх у него был таким же острым, как и зрение, а зрение не уступало слуху. Вот сейчас он, например, слышал, что Раина, наконец наплакавшись, забралась под одеяло, свернулась в клубочек и заснула.

«Бедная, бедная, — подумал он с такой кривой усмешкой, что скажи он это вслух при Раине, она бы отшатнулась в ужасе. — И то ей не так, и это. Наряжаться ей не для кого. Вот погоди, моя девочка, приведу я тебе мужчину. Ты пользуешься тем, что я не могу тебя ударить, не оставив одного только мокрого места. Ну так я найду тебе молодца, который не позволит тебе вести такие речи. Ты, наверное, забыла, как с вами обращаются те, для кого вы так любите наряжаться».

Эта мысль его утешила. Снова перевернувшись на спину, он еще долго лежал в мелкой волне и смотрел, как движется по черному небу луна и кружатся в вечном хороводе звезды. На звезды, и море он мог смотреть часами, не уставая и не скучая. И то, и другое было непреходяще. Существовал еще закат, на него он тоже мог любоваться бесконечно, но после того, как он чудом выжил в Катастрофе, ему почему-то каждый раз казалось, что сегодня солнце садиться в последний раз и больше никогда не взойдет над морем.

«Завтра или послезавтра здесь будет еще один корабль, — думал он. Злость прошла, уступив место чему-то вроде мечтательности. — Я чую его отсюда. Завтра я на нем пошарю. И, если найдется хоть что-нибудь подходящее, желательно с тяжелой рукой, я непременно приволоку его сюда. Раина начала мне надоедать. Посмотрим, нельзя ли будет повеселиться как-нибудь по-новому».

Трое путников неторопливо ехали на восток.

Здесь, на южной стороне, горные вершины задерживали тучи с моря, заставляя их проливаться по ночам дождями. Солнце еще не успело иссушить землю, и хотя пора цветения прошла, сады и луга на обработанных террасах радовали глаз свежей зеленью. Останавливались друзья только на ночь, день же проводили в седле — лишь несколько полуденных часов загоняли их в тень, да и то больше для того, чтобы дать отдых разморенным лошадям.

Дорога постепенно выворачивала к северу, одновременно поднимаясь все выше, и к ночи второго дня пути трое странников были уже у перевала. Решив, что путь наезженный и сбиться с него невозможно, они все тем же размеренным шагом миновали перевал и заночевали уже с северной стороны гор. Под утро прошел теплый весенний дождичек, прибив к земле дорожную пыль и оставив в воздухе ощущение свежести и прохлады. Друзья не спеша поели и снова выехали на дорогу — и обнаружили, как и предсказывал Тай Юань, что не одиноки в своем стремлении попасть к северным островам Лемурийского архипелага.