Обитель спящих - Торн Стюарт

Не успело солнце пройти половину пути от зенита до горизонта, как все было кончено. Подсчитав убитых, Конан обнаружил, что не менее десятка номадов все же сбежало, но после такого урока они уже не представляли опасности. Потери же туранцев составляли только несколько ожогов да одна-две царапины. Их смазали остатками масла, известного своим целительным воздействием, и, отмыв кое-как в ручье почерневшие от копоти лица, двинулись обратно к дороге.

Степь горела, но в это время года все еще были часты дожди по утрам, и потому Конан, оглянувшись, махнул рукой. Он смертельно устал.

ГЛАВА 4

Шторм

Чтобы не сойти с ума в кромешной тьме среди мертвого холодного золота, Раина говорила сама с собой. Она отлично знала, что ее жестокий хозяин слышит каждое слово, даже если греется на солнышке наверху, и потому ее беседы более всего походили на жалобы.

— Ну и пусть, — говорила она, бесконечно повторяя эти слова, — ну и пусть, ну и пусть. Проживу и одна. Правда, недолго. Сколько может жить хрупкая девушка без воды и пищи? Без пищи, говорят, дней десять. А без воды — не более трех.

При мысли о том, что ей суждена смерть от голода и жажды, сердце ее сжималось в комочек, а голос начинал дрожать от слез.

— И пусть, и пусть, — снова повторяла она. — Пусть.

Если долго повторять одно и то же слово, начинаешь забывать его значение, а если повторить его тысячу раз, уже не сможешь остановиться и так и будешь твердить, гипнотизируя себя до состояния полубреда-полутранса. Что-то подобное и происходило с Раиной.

— Ла-ла-ла, — говорила она, — скоро я сойду с ума. — Тут она истерически хихикнула. — И пусть, пусть-пусть-пусть. Он узнает, как доводить меня до слез. О, как он будет плакать сам, когда увидит, что я умерла. Кто будет петь ему? Никто. Никто не скажет ему доброго слова. Пусть ищет себе новую дурочку. Конечно, дурочку! Разве ты не дура, Раина? Разве можно слушать его речи? Чем он прельстил тебя? Сокровищами, бессмертием. «Ты будешь жить вечно, ты будешь вечно сыта и одета, мне же нужны только твои песни!» Ах, ах, какой благородный, подумала глупая Раина и дала себя уговорить! Она привыкла жить как принцесса в своем доме, ей не нравился толстый шемит, она готова была броситься на дно морское, лишь бы избавиться от этого грязного вонючего насильника! Но лучше бы она бросилась на дно морское…

Тут она снова заплакала. И в самом деле лучше бы ей было погибнуть в той буре, ведь тогда она не ожидала ничего другого. Сейчас ей казалось, что раз уж она была готова к смерти, то надо было умирать. Знай она, что за ужасы ждут ее в оставшейся жизни, сама бы бросилась в воду!

— Смерть, смерть, везде смерть, — всхлипывала она. — Что за судьба выпала тебе, несчастная! Ни родных у тебя, ни близких, ни друзей, ни любимого… Один желтоглазый изверг!

Нащупав что-то холодное и тяжелое, она швырнула это в ту сторону, где, наверное, был выход из пещеры. Металл загремел о камни, под потолком захлопали крылья вспугнутых летучих мышей. Раина испуганно закрыла голову руками. Вот уже и здесь эти противные мыши! Больше всего на свете она боялась мышей, змей и насекомых. И темноты. А сейчас на нее навалилось все вместе — и мыши, и темнота, и голод.

Голод? Неужели началось? Неужели она начинает умирать от голода? Так быстро? Да что же это такое! Ей жадно захотелось всего сразу: фруктов, меда, белого хлеба. Хотя бы корочку…

Она с опаской привстала и пошарила вокруг себя. Еще утром где-то здесь была корзина, полная еды — он принес ей всяких лакомств вместе с зеркалом, он всегда приносил ей с кораблей чего-нибудь вкусненького… Но корзины либо не было, либо она стояла слишком далеко. Раина не решилась вставать с места и уходить дальше, чем на три шага. Она боялась, что, отойдя от своих подушек и тюфяков, потом не сможет найти их и будет блуждать и блуждать по кругу, как слепая Кладбищенская Лошадь. О Старой Кладбищенской Лошади не раз рассказывала ей мать, желая унять раскричавшегося ночью ребенка. «Слышишь стук копыт на кладбище? Это идет она, слепая и глухая. Когда-то на ней ездил Ночной Охотник, но потом купил себе жеребца из табунов Нергала. Они едят только раскаленные уголья и пьют души умерших, если на Серых Равнинах становится слишком тесно после великих побоищ. А Кладбищенская Лошадь с тех пор все ходит и ходит, и ищет своего хозяина среди надгробий, и тот, кто не успеет от нее убежать, будет ездить на ней, приклеившись к седлу, пока не рассыплется прахом! Спи, не то она заглянет и сюда и унесет тебя к могилам и склепам!»

— Нашла, что вспомнить, — пробормотала Раина, ежась от страха. И тотчас ей то ли почудилось, то ли наяву услышалось негромкое «кроп-кроп-кроп» старых стертых копыт, спотыкающихся о камни. — Не-е-ет! — истошно завопила она, — не-ет! Я буду послушной, я буду хорошей, только вернись, не бросай меня больше в темноте одну!

Ответа не было.

Тогда Раина сжалась в комочек, обхватив плечи руками, и тихонько сказала:

— Я есть хочу… Пожалуйста…

И снова в тишине звучало только ее испуганное дыхание. Тогда она отерла слезы и взялась за арфу. Уверенная, что он ее не только слышит, но и жадно ловит каждый звук, Раина сказала нарочито задумчиво:

— Ну, не сидеть же тут просто так. Я не хочу петь ему, но почему бы мне не попеть себе? Надо уметь занять себя, ты ведь уже не маленькая девочка.

Прочтя эту нотацию, она тихо, словно и в самом деле для себя, запела:

Деревья высоки, трава зелена,О, риллари, эллари, лэй.Я знала любовь, нынче мне лишь однаПечаль до скончания дней.Отец мой, отец, что выдумал ты,За кого меня замуж отдать?Он мальчик совсем, ему не женой,Ему меня матерью звать.Он мал, он еще растет.Дочь моя, дочь, славно выдумал я,Он знатного нобиля сын.Назовет «госпожой» мою милую дочь,Всех окрестных земель властелин.Он мал, но он быстро растет.Отец мой, отец, раз ты так решил,Значит, тому так и быть.Я в волосы гребень волшебный воткну.Чтоб ему меня не позабыть.Он мал, он так быстро растет!Пусть едет со свитой юный мой мужВ столицу, где правит король.Пусть учится биться и ездить верхом,Его сын во мне зреет доколь.Он мал, но он быстро растет.Я ждала его год, ждала его два,Глядя вдаль с зубчатой стены.Подрос его сын, отрада моя,Но мой муж не вернулся с войны.Тринадцати от роду зим женат,Пятнадцати — сына отец,В шестнадцать он в землю сырую лег,Смерть не смотрит, кто стар, кто юнец!Деревья высоки, трава зелена,О, риллари, эллари, лэй.Я знала любовь, нынче мне лишь однаПечаль до скончания дней…

Он и в самом деле слышал каждое слово. Закрыв глаза, он внимал музыке ее песни, но не торопился прервать наказание. Пусть думает, что он спит. Пусть испугается и проголодается как следует.