Дуб и кролик - Мартин Вальзер

Алоис. Это очень по-христиански сказано, господин директор.

Горбах. Ах ты хитрая бестия!

Одновременно появляются: слева — Потц и Шмидт, справа — Земпер и Блаб.

Алоис, пересчитай еще раз. А потом намалюй что-нибудь на этом месте, где доска висела, чтоб не бросалось сразу в глаза.

Алоис. Так точно, господин директор.

Земпер. Стой, Блаб. Дальше мы не пойдем навстречу брецгенбуржцам.

Потц (Шмидту). Стойте, коллега. Мы тоже не будем спешить им навстречу.

Горбах. Вы позволите хозяину угостить вас по случаю примирения?

Блаб. Поскольку я неподкупен, я говорю «да».

Горбах уходит.

Земпер. Не садиться, Блаб! До тех пор, пока все спорные вопросы не будут разрешены. Так или этак, понятно?

Потц. Итак, братья по пению из Кретценберга и Бремберга! Я слышу, что нам в последнюю минуту ставят какие-то условия.

Земпер. Первый пункт касается участия доктора Тони Церлебека, мне очень тягостно, так или этак, но наш кружок обязан целиком директору Хартштерну, которому мы чрезвычайно благодарны. Заводы Хартштерна вообще очень... очень с нами связаны, так или этак, понятно?

Потц при упоминании имени Церлебека отворачивается и отходит. Земпер следует за ним. Шмидт и Блаб подходят ближе друг к другу. Как только спорящие взглядывают на них, они отодвигаются друг от друга.

Потц. Но это же прошлогодний снег, господин Земпер.

Земпер. Для меня, для вас, Потц. Но, может быть, вы сами знаете, что такое чувствительность. Людям пришлось бежать. Теперь они вернулись. Мы не можем от них требовать, чтобы они все понимали, так или этак, понятно?

Потц. Тогда разъясните этим людям, наконец.

Земпер. Так или этак, Потц, если ваш доктор Церлебек начнет петь вместе со всеми, господин директор Хартштерн не преминет отказаться от личного присутствия на празднике и все может кончиться скандалом, так или этак, понятно? Мы не можем рисковать, и поэтому для нас, кретценбержцев, это главное условие, так или этак, понятно?

Потц. Коллега Шмидт, что вы по этому поводу скажете?

Шмидт (подойдя к Потцу). Без сомнения, это проблема.

Входит Горбах, неся на подносе наполненные стаканы, бутылку и закуску.

Горбах. Уважаемые господа, за чудо святой троицы!

Шмидт. Для нас, певцов, оно не является чудом.

Горбах. Потому что у нас у всех один общий язык.

Блаб. За пение!

Потц и Земпер с официальным видом чокаются и обмениваются холодным «Ваше здоровье».

Земпер. Речь идет только о его прошлом, я это совершенно ясно подчеркиваю.

Потц. Уважаемые господа, мы с вами братья по искусству, мы говорим друг с другом абсолютно откровенно и честно. Откровенно и свободно. Я сам, вы знаете, был сочувствующим — глупым, слепым, жалким сочувствующим. Но я искупил свою вину. Пять лет без хора! Вместо этого я работал в деревне, чистил хлев и даже рубил дрова. Этими руками!

Горбах. Еще стаканчик, господин старший школьный советник? (Беспрерывно предлагает всем закуски.)

Потц (раздраженно). Для немца существует иногда нечто более важное, чем стаканчик.

Блаб. К сожалению.

Потц. Например, честь товарищеского сообщества.

Земпер. Мы к ней даже не прикоснулись.

Потц. Так! А что произойдет, если доктор Церлебек не сможет петь вместе с нами? Что произойдет, господин коллега Шмидт?

Горбаху удается налить вина в его стакан.

Шмидт. Н-да, это действительно проблема.

Потц. Его оклеветали. Хорошо, вы скажете, что ему не повезло. Рассмотрим этот вопрос политически, как воспринимает его господин директор Хартштерн. Преступления, бесчеловечность, ужас этих лет, скажет он. Так точно. Мы это знаем.

Земпер. Мы тоже.

Потц. Мы не оправдываем их.

Земпер. Мы тоже.

Потц. Но какой же выбор был у такого человека, как Церлебек? Красное или коричневое, господин Хартштерн, мы все стояли перед таким выбором. Ваше счастье, наше общее счастье, господин Хартштерн, что сегодня у нас такое государство, которое умеет избегать красной опасности. Национал-социализм стал ненужным и лишним. Это анахронизм. Но кто остался, спрашиваю я?

Земпер. Враг!

Потц. Враг, наш общий враг! Враг доктора Тони Церлебека, мой враг, ваш враг, господин директор Хартштерн: красные.

Земпер. В Европе.

Потц. Так точно. (Милостиво позволяет налить себе вина.)

Земпер. То, что вы сейчас высказали, каждый из нас в свое время высказывал, так или этак, понятно. Но Хартштерн почти болезненно чувствителен в этом вопросе.

Блаб. Не можем же мы вечно копаться во вчерашней вражде.

Потц. Но именно эта самая вражда привела Азию на берега Эльбы! (Горбаху, который предлагает ему закуску.) С сыром, пожалуйста. (Ест и пьет, наверстывая упущенное.)

Земпер. Вам легко говорить.

Блаб. Боже мой! Когда вокруг столько народу, Церлебек может не попадаться на глаза Хартштерну.

Шмидт. Классическое решение. Ваше здоровье, господин Блаб.

Земпер. Согласен, если Церлебек обещает, что он будет держаться в тени. Но я прямо заявляю, что по второму спорному пункту не может быть никакого компромисса.

Все снова разделяются на две группы.

Блаб... давайте теперь говорите вы!

Блаб. Как известно, у вас здесь есть один тенор, мы все знаем, что он не так чист, как ангорский мех. Вы отстраняете его от участия в конкурсе, и мы приходим к полному согласию! Ваше здоровье!

Земпер. Так или этак, понятно.

Алоис, держа в руках краску и кисть, красит дуб. Все начинают говорить тише.

Блаб. У нас в Бремберге говорят: если они приведут на соревнование своего соловья, мы притащим дрозда из церковного хора.

Земпер. Это просто оскорбляет все естественные чувства.

Потц (приплясывая от возбуждения). Уважаемые господа! Уважаемые господа! Сколько лет я работаю? Тридцать лет. Мой самый лучший голос. Единственный голос, который у меня получился. Бедный, бедный Алоис. И его здоровье далеко еще не стабилизировалось. Последствия. Нет, господа, нет. Я протестую. Прошу вас, коллега Шмидт, принять на себя мои обязанности. Я ухожу в отставку.

Блаб. Вы выберете его почетным членом хорового кружка — это всегда самый лучший выход.

Земпер. И дадите ему золотой значок.

Потц. Нет, нет, нет! Я протестую.

Земпер. Давайте, наконец, сядем. Пожалуйста, господа. (Садится.)

Горбах приносит новую закуску. Все, кроме Потца, садятся.

Представим себе, что через час хор начнет петь. Слушатели поглощены музыкой, так или этак, понятно, и вдруг зазвучит этот достопримечательный голос господина...

Потц (указывая на Алоиса). Господина Икс, если позволите.

Земпер. Господина Икс. О чем тогда начнут думать наши слушатели? Я вас спрашиваю, господин Потц. Конечно, о том, что известно всем по поводу этого соловья из Брецгенбурга. И тогда каждый начнет думать о концлагере, о тех бесчеловечных временах, так или этак, понятно. (Закусывает.) Мы не должны забывать эти бесчеловечные годы. Я последний, кто скажет хоть слово о забвении. Но певческий праздник, троицын день, мы стоим и поем: «Подобно гордому орлу несется песня в небеса, и с ней возносится душа и радостно поет хвалу». А куда вознесется душа, если зазвучит вышеуказанный голос? К небесам вознесется? Вы знаете, господин Потц, куда этот голос уносит душу?! К колючей проволоке бесчеловечных лет! Этого вы хотите?

Потц. Нет, конечно, нет. Я постигаю. Но это трагично. Насколько это трагично!

Земпер. Мы должны принести жертву во имя великой гармонии.

Потц. Кто ему скажет? Кто осмелится это ему сказать?

Блаб. Его жена.

Земпер. Вы. Горбах. Мы. Все вместе.

Потц (испуганно). Он идет сюда.

Земпер. Вы не обязаны сразу говорить ему об этом.

Молчание. Входит Алоис.

Алоис. Ну как, хорошо посовещались?

Все вместе. Да, да. Конечно.

Алоис. Я заметил, что господа сделали перерыв, иначе я не осмелился бы вам помешать. Это по поводу краски. Как вы находите, будут ли вспоминать об этой позорной доске... или краска подходит?