Дуб и кролик - Мартин Вальзер

Мартин Вальзер

Дуб и кролик

Немецкая хроника

Алоис Грюбель.

Анна, его жена.

Горбах, крейслейтер.

Потц, старший школьный советник.

Шмидт, школьный советник.

Доктор Церлебек, военный врач.

Машник, кельнер.

Мария, кельнерша.

Ежи, поляк.

Ценкер, член гитлерюгенда.

Блаб, член хорового кружка Бремберга.

Земпер, член хорового кружка Кретценберга.

Трое фольксштурмистов.

1. Апрель 1945 года.

Смешанный лес.

По крутым склонам, поросшим редкими деревьями, поднимаются Алоис и Горбах. Ярко светит апрельское солнце.

Алоис легко карабкается вверх, толстый Горбах еле поспевает за ним. На Горбахе форма крейслейтера. Через руку перекинута тяжелая шинель. Горбах весьма озабочен тем, чтобы шинель не волочилась по земле. Набитый доверху вещевой мешок висит у него на животе. При каждом шаге Горбаха мешок ударяется о гигантский бинокль, который крейслейтер тоже нацепил на себя. Ему также изрядно мешает планшетка. На Алоисе — рубаха в голубую полоску, сверху рабочая куртка. За спиной у него небольшой рюкзак, из тех, какие обычно берут в свои странствия любители природы. Необычна только его белая меховая шапка. Она явно бросается в глаза. Это высокая фуражка с козырьком, на которую нашиты куски белого меха. Между ними виднеется сукно фуражки.

Подъем по крутому склону не представляет для Алоиса никаких трудностей. Он почти совсем не пользуется альпенштоком. Он часто останавливается, поджидая Горбаха, разглядывает папоротник, листву деревьев и свистит, подражая птицам.

Горбах (тяжело дыша). Наш родной край, Алоис, чрезвычайно изрезан ущельями.

Алоис. Так точно, господин крейслейтер, одно удовольствие по нему бродить. Лес, господин крейслейтер, такой чудесный, немецкий лес. Прошу вас, подарите этому лесу хоть один взгляд. Смешанный лес, господин крейслейтер.

Горбах. Алоис!

Алоис. В лесу легче, господин крейслейтер. Вокруг немецкие деревья, немецкие стволы. Как шваб около саксонки, стоит бук рядом с елью — вот каков он, наш немецкий смешанный лес. Ах, господин крейслейтер, если бы я только смог запеть.

Горбах. Враг свалится нам на голову, как только ты запоешь.

Алоис. А когда война кончится, как вы думаете, мне можно будет петь?

Горбах. Я же обещал. Мое слово крепкое.

Алоис. И вы добьетесь тогда, чтобы меня приняли в хоровой кружок?

Горбах. Если ты оправдаешь мои надежды, Алоис, и если вообще будет существовать хоровой кружок.

Алоис. Ах, господин крейслейтер, хоровой кружок не может погибнуть!

Горбах. Я должен присесть, Алоис, передохнуть. (Садится.) Подумать только, как это все сразу на нас свалилось. (Пьет из походной фляжки.) На, выпей! (Протягивает фляжку Алоису.)

Алоис. За то, чтобы у вас родился сын, господин крейслейтер. (Пьет.)

Горбах. Еще год назад все выглядело совершенно иначе.

Алоис. Я уверен, что будет сын.

Горбах (смотрит вверх). Вороны. Бедная моя жена.

Алоис. Моя Анна поможет ей. Когда Анна при этом находится, все идет как положено, а не вкось и вкривь.

Горбах. Твоя Анна уже потеряла навык в этом деле. Ты не должен был допускать, чтобы она шла в прислуги. Такая акушерка!

Алоис. Вам легко говорить. Поначалу, как я вышел из лагеря и она заметила, что со мной насчет детей уже ничего не выйдет, так она тогда просто душу готова была положить за это акушерство. Я для нее больше никакого значения не имел. Только одни роженицы. До тех пор так шло, пока не появились близнецы у хозяйки «Льва». Они Анну и доконали. Этого она уже не осилила. Не захотела покинуть близнецов. Вот так она и осталась у хозяев «Льва» в услужении.

Горбах. Если бы, по крайней мере, я мог позвонить ей.

Алоис. Мужчина при этом, говорит Анна, так же нужен, как снег на пасху. А госпожа крейслейтерша всем известна как мужественная женщина.

Горбах. Мы должны теперь держаться друг за друга, Алоис. Мне так кажется. Ты ничего не имеешь против меня или я ошибаюсь?

Алоис. Что вы, господин крейслейтер...

Горбах. Ты ведь знаешь, если бы от одного меня зависело, ты бы не попал тогда в лагерь. Но согласись, что ты дошел до крайности...

Алоис. Меня натравили, господин крейслейтер. Если человека натравить, то он готов на все. Собственный нос отрежет, если от него потребуют. А отчего? Да оттого, что даже собственный нос ему безразличен.

Горбах. Ты прав, к сожалению. Так создан человек! (Встает.)

Алоис. А теперь уж вы отдайте мне шинель, господин крейслейтер, я понесу. Она для вас тяжеловата... (Шутливо.) Весь авторитет в ней, вот она и весит так много.

Горбах. Мне было бы приятнее, если бы ты выбрал менее крутую дорогу. Из-за всех своих обязанностей я никогда не успевал заниматься туризмом.

Алоис. Вот теперь вы сами видите, как хорошо, что война к нам приблизилась.

Горбах. Ну-ка подержи шинель. (Расстегивает две верхние пуговицы, развязывает галстук и распахивает рубашку.) Вольно на марше, по форме номер два, Алоис. В такой глуши никто нас не видит.

Алоис. Мы находимся в настоящий момент на территории Кретценберга, господин крейслейтер.

Горбах молниеносно падает на землю и осторожно оглядывается по сторонам.

Горбах. Ложись, Алоис!

Алоис не спеша ложится.

(Резким шепотом.) Ты меня надул, заманил в ловушку, увел из подвластного мне района.

Алоис (тоже начиная шептать). Это кратчайший путь на вершину Дубовой горы. Всего каких-нибудь двести метров через Кретценбергскую область, господин крейслейтер. Я думаю, мы можем рискнуть.

Горбах. А если кто-нибудь из вайнрайховских молодчиков нас здесь поймает... Ах, Алоис, ведь я же взял тебя на работу, когда ты вернулся из лагеря. Заключенный концентрационного лагеря становится старшим дворником районного комитета национал-социалистской партии. Да к тому же еще бывший красный! Наверняка я уже давно бы стал гаулейтером, если бы не был таким простофилей. А теперь Вайнрайх станет гаулейтером. И этим я обязан только тебе. Если появится патруль и схватит нас здесь — я конченый человек. Я покинул свой командный пункт. Вайнрайх начнет издеваться, сошлется на приказ фюрера и повесит меня. Теперь мне понятно, почему ты сказал, что руководить обороной надо с вершины Дубовой горы.

Алоис. Давайте вернемся, господин крейслейтер. Через час господин крейслейтер снова будет в Брецгенбурге и еще сегодня встретится с французами лицом к лицу.

Горбах. Чтобы они меня расстреляли и Брецгенбург остался без районного руководителя! Я все больше и больше убеждаюсь, что тебе нет никакого дела до Брецгенбурга.

Алоис. А кто вам предложил вести защиту Брецгенбурга с вершины Дубовой горы?..

Горбах. Тише!.. Там... что-то прошумело...

Алоис. Ворона.

Горбах. Она привлечет сюда вайнрайховских людей. Наведет их на след. Я подстрелю ее.

Алоис. Лучше нам промаршировать обратно в долину.

Горбах. Но ты же сам говорил, что с Дубовой горы мы сможем обозревать все окрестности.

Алоис. Оттуда видно всю Тойтахскую долину до самого Кретценберга.

Горбах. Именно это преимущество я так трезво оценил, Алоис! Гора, с вершины которой я буду руководить битвой за Брецгенбург, не может быть слишком высокой. Тебе это понятно, Алоис?

Алоис. Значит, мы все-таки пойдем на Дубовую гору?

Горбах. Если бы я только мог тебе доверять, Алоис. Но ты даже не состоишь в нашей партии.

Алоис. Нет еще, господин крейслейтер. Но я, когда был в концлагере, уже изучил все, что должен знать член партии.

Горбах. Помни о Брецгенбурге, Алоис.

Алоис. И о моих кроликах.

Горбах. Настоящий патриот не думает в такую минуту о кроликах, Алоис.

Алоис. Мои ангорские кролики — это существенный фактор, господин крейслейтер, так вы сами сказали. В настоящий момент их девяносто одна штука. Но сегодня к вечеру их может стать девяносто шесть или даже сто — Юдифь никогда не приносит меньше пяти. А если француз войдет в наше положение и не сразу разбомбит Брецгенбург, завтра их уже будет сто пять или сто десять. Руфь, Рахиль и Сара тоже должны на днях принести приплод.