Избранное. Фреска. Лань. Улица Каталин. Романы. - Магда Сабо

Скоро двадцать лет, как Приемыш попал в их дом; недавно в самом низу коридорного шкафа Янка наткнулась на черную соломенную шляпу; эта шляпа была у Приемыша на голове, когда Папа на руках вынес мальчика из коляски и, донеся до столовой, поставил его на пол перед ними. На Арпаде тогда были большущие, на вырост, башмаки на толстой подошве, черная трикотажная рубаха и синие штаны, а на голове — черная широкополая соломенная шляпа. Аннушка какое-то время пристально разглядывала новичка, даже обошла вокруг него — будто любопытный зверек. Еще до того дня, как он водворился в доме, они знали, что он должен приехать, и ждали его, потому что тетя Гизелла, вдова папиного младшего брата, утонула в Тисе, а сына ее, их двоюродного братца, Папочка привезет к ним домой. «На время!» — пояснил Антал Гал, который тогда отбывал у них последний год своей службы. Аннушке в ту пору исполнилось девять, ей самой — почти двадцать, Арпаду шел пятый годик. Папа сказал, что она, Янка, должна заменить Арпаду мать, и Янка тотчас бросилась на поиски съестного, чтобы покормить мальчика, так как ничего более путного не пришло ей в голову, Аннушка же снова уселась за свой столик, за которым она готовила уроки, и не проронила ни слова. Арпад поел сладких галушек — она помнит даже, что именно готовила в тот день; вот ведь удивительно, сама она не большая охотница до еды, но кушанья всегда помнит досконально, — затем, когда Папа оставил их одних, Приемыш подошел к Аннушке. Аннушка на него не взглянула, она писала. Арпад схватил у нее учебник, но там не было картинок, и он бросил книгу. Янка подняла хрестоматию с пола и вытерла. Тут Арпад потянулся за карандашом, и Аннушка оторвала глаза от тетради: карандаши были ее самым большим сокровищем, она никому не позволяла притрагиваться к своему пеналу. Арпад попытался открыть пенал, Аннушка хлопнула его по руке. Арпад заревел, вбежал Папа, и Аннушка схлопотала затрещину; Папа сказал, что для такой жадной и бессердечной девочки, как она, самым подходящим наказанием послужит отдать насовсем все свои карандаши бедному сиротке. Арпад перестал хныкать, не сводя круглых, зареванных глаз с пенала. Аннушка прижала карандаши к груди и заявила: «Не дам». Боже, какой это был ужасный вечер! Аннушка брыкалась и царапалась, когда Папа отнимал у нее пенал. Тогда ее отодрали по-настоящему, дело уже не могло обойтись лишней затрещиной. Ужин проходил при общем молчании, Аннушку в наказание отправили ужинать на кухню, а Приемыш сидел на аннушкином месте и ел, поразительно много и поразительно неряшливо. Поглощая куски, он чавкал, и Папа тихо заметил Янке, чтобы та попробовала отучить Приемыша от дурной привычки. Ночевать его уложили вместе с ними в спальне, они с Аннушкой спали на двух больших кроватях, а Приемышу постелили на диване. Карандаши он на ночь засунул под диван, Аннушка же в тот вечер не пожелала прочесть молитву, она сразу ткнулась ничком, зарывшись лицом в подушку.

Янка с робким удовлетворением припомнила, что она первая в доме заметила, что Арпад ворует. Не при каждой возможности, боже упаси! Лишь в тех случаях, если ему не удавалось подольститься и выпросить желаемое, он брал тайком, самовольно. Сколько раз приходилось ей сгорать со стыда, если кто-то неожиданно заглядывал в дом и Янка решала попотчевать гостя домашним компотом. В кладовой она залезала на самую верхнюю полку, вровень с постоянно открытым оконцем, чтобы достать оттуда ореховую палинку или засахаренные фрукты, и вот тут ей предстояло воочию убедиться, что бутыль из-под палинки стоит пустехонька, да и банки с компотами остались нетронутыми только в первом ряду, а задвинутые вглубь горшки и пузатые кринки зияют пустотой. Гораздо проще было сразу давать Арпаду все, что тот ни попросит; ей казалось, что эта мера отвратит Приемыша от дурных наклонностей. Как она могла убедиться, Папа прибегал к этому же способу воспитания. Когда выяснилось, что Арпад никому из родни не нужен, а реформатский церковный приют и мог бы его принять, но на паству подобный шаг произвел бы неблагоприятное впечатление, согласись он отдать в приют Арпада, тогда Папа безропотно принял на себя все бремя заботы о Приемыше. Янка или Аннушка вольны были ходить в заплатанных башмаках, но Арпаду покупались новые. «Сирота», — кратко изрекал Папа, сводя воедино все доводы. «Сирота», — звучало в оправдание, если Приемыш разбивал оконное стекло, если раскрывался очередной его обман, если он проваливался по-латыни. Бедный сиротка! Наказывать Арпада? Сиротку, приемыша? Кличка прижилась и осталась за Арпадом; Аннушка, та за все годы ни разу не назвала Приемыша по имени, и даже она, Янка, которая терпеть не могла прозвища, ловила себя на том, что про себя и за глаза зовет Арпада только так: «Приемыш».

Отгладить платье было нелегким делом, Янка задыхалась от тяжелого, влажного запаха краски, исходившего от распаренной ткани. Дочку она отогнала от стола из боязни, как бы этот удушливый запах не повредил ее легким. Время летит — не успеешь оглянуться, пора уже подавать обед. Счастье еще, что в день похорон не положено стряпать полный обед, иначе ей бы и вовсе не управиться. Сегодня она приготовит суп из цветной капусты, потушит картофель и поджарит побольше лука к нему; свежего мяса в доме нет. Бабушке, конечно, такая еда не по вкусу, но что поделаешь, если забой бывает только по субботам, да и то за мясом приходится отстаивать очередь.

Бедная Бабушка, в доме она никому не в тягость, но она здесь совсем чужая, а Янка, сколько себя помнит, всегда сторонилась чужих. Ей очень неловко, что на ночь Бабушку пришлось пристроить на раскладушке Кати, но как тут быть, если, кроме кухни, в доме не сыскать другого места! Сейчас, наверное, следовало бы как-то занять ее, уделить ей внимание; со вчерашнего вечера, с тех пор как Бабушка приехала, она, Янка, едва улучила минуту перемолвиться с ней словом, и разговор с Бабушкой поддерживал Ласло. Он всегда знает, как следует поступить. Аннушка тоже знала, хотя Аннушка наверняка не стала бы вступать в беседы с Бабушкой. «Да что же это за бабушка такая? — помнится, кричала над ухом у Янки десятилетняя Аннушка. — У других бабушки шлют внучкам подарки, а эта даже письма никогда не напишет, вместо того мы же посылаем ей деньги, а от нее и спасибо не дождешься». Вот разве что Жужанна выручит… Сусу согласилась выйти к Бабушке в сад. Янка поправила бант на фартуке дочери, сунула ей в руки куклу. Сусу не спеша направилась к выходу, но на пороге кухни остановилась.

— Сегодня среда, — сказала Сусу. — Если ты разрешишь мне разбить копилку, я возьму оттуда деньги, и на обратном пути, после похорон, мы могли бы выкупить книгу у тети Розики.

Янка низко опустила голову над клубами пара от траурного платья. Личико Сусу стало мудрым и всепонимающим, как у маленькой старушки. «Ты права, говорил взгляд девочки, будь у нас деньги, все равно не удалось бы нам обеим выйти из машины и отлучиться в такой день на барахолку!» Девочка подошла к матери и поцеловала ее. Янка прижала ее к себе, почувствовала теплоту родного, сладко пахнущего тельца. «Не бойся, только веруй!» — сказал ей Ласло много лет назад, за чаепитием в Женском обществе, когда уже в общем-то было решено, что Янка выйдет за него замуж. «Я есмь путь и истина и жизнь…»

Сусу вышла в сад, через окно долетал ее приглушенный расстоянием серьезный, как у взрослой, голосок: девочка заговорила с прабабкой. Продолжая гладить, Янка выдернула шнур из розетки, так как утюг слишком перегрелся. Странно устроен человек, она, к примеру, точно помнит целые фразы, но отдельно взятые слова для нее не имеют смысла. Ну что значит «путь и истина и жизнь»? Конечно, Папа мог бы растолковать ей, но из его объяснений Янка никогда ничего не понимает. Ласло и сам мог бы прояснить смысл фразы, но он сразу же сбивается на менторский тон, будто читает лекцию студентам. «Не бойся, только веруй». А Янка страшно всего боится и, сколько помнит себя, всегда боялась, словно ее денно и нощно подкарауливает неведомое чудовище. Всю свою жизнь она боялась, и страх отпускал ее, лишь когда Аннушка была рядом. Хорошо бы ей верить в бога, но папин бог как две капли воды похож на самого Папу, а Папу она боится, и у Ласло бог в точности такой же, как он сам, а она и перед Ласло испытывает только трепет. Арпад украл «Историю», тетушка Рози разбазаривает на толкучке их библиотеку, и эти неприглядные истины выпало обнаружить именно Жужанне… Куда могла запропаститься аннушкина серебряная ложка? «Не бойся, только веруй». Какое там «не бойся», ей, видно, до конца дней своих не изжить страха. Сусу… Может статься, именно в Сусу и заключен смысл таинственных речений: «путь и истина»? Потому что только Сусу она не боится и ей одной верит.

4

Болтовня Жужанны и старухи доносилась через открытую дверь веранды; Приемышу скоро надоело их подслушивать. Он решил, что до обеда никому не обмолвится о приезде Аннушки. Раньше времени говорить не стоит. К обеду и Папочка выползет из своего вдовьего затворничества, да и красный поп заявится домой. Нашел подходящее время околачиваться в Совете! Вот уж надуется, как мышь на крупу, когда узнает, что Аннушка все-таки приехала. Никто в этой семейке ни черта не смыслит в психологии. С полным душевным спокойствием порешили на том, что приличия ради известят о смерти всю родню, стало быть, Бабушку и блудную дочь, и пребывали в идиотской уверенности, что стыд помешает неугодным родственникам заявиться на похороны. Вчерашний приезд старухи взбаламутил весь дом. Папа явно чувствует себя не в своей тарелке, дергается и не переставая грызет кончики усов. Веселенькие похороны наклевываются, только бы не затянули слишком долго. К пяти ему надо успеть на собрание, и все у него будет в ажуре, если только у старика Такаро Надя хватит совести обуздать свое красноречие. Да и то правда — мало чего хорошего можно сказать о Мамочке, а плохое кто же станет поминать у могилы!