Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи - Джейк Джонс

мы опускаем носилки на другом конце тоннеля, бригадир вспоминает, что у него есть небольшая мототележка, которой мы могли бы воспользоваться. Мы все стараемся не зацикливаться на этой мысли.

Поднимаемся вверх на лифте, выходим на улицу, грузим Гэри в машину, которую перегнали по нужному адресу, и пациента с его болтающейся грудной клеткой мчат в сторону травматологического отделения, где его уже ждет целая команда специалистов. Не знаю, с чем остаются мои пессимистичные голоса, но если Гэри будут нормально лечить, то у него все будет хорошо.

* * *

После отъезда скорой наступает удивительное затишье. За несколько минут улица пустеет. Возбуждение сменяется безмолвием. Я иду по улице к первому входу, чтобы забрать вещи: мои инструменты до сих пор где-то там, внизу. Насколько я помню — до сих пор в яме.

Но кто-то работает слишком усердно: двор опустел, и ворота заперты. Только что пробило три часа ночи, а мой ящик с инструментами на глубине 200 метров под землей. Я провожу пятерней по волосам и вижу, что после этого рука черная от сажи. Пора найти какого-нибудь человека, у которого есть ключ…

Отец спасает парня от попытки суицида

Ничто так не способствует концентрации, как некоторая доза безрассудства. Мое обучение длится уже четыре месяца, а меня (я по-прежнему не могу отвлечься от этой мысли) до сих пор не разоблачили. Меня поставили на дежурство с опытной бригадой, которая направляет мои первые робкие шаги. Мне доверяют осмотр пациентов, но пока что не поручают лечение. И я до сих пор не могу отделаться от ощущения пассажира, который выиграл кругосветное путешествие, но забыл продлить паспорт.

МУЖЧИНА, 22 ГОДА. ПОВЕСИЛСЯ

Пока что я сполна насладился ощущениями от поездок с мигалкой и сиреной (быстро приедаются) и побывал на нескольких вызовах, внушающих оптимизм своей простотой. Анафилактический шок оказывается онемением губ и стеснением в горле. Молодой женщине без сознания просто стало дурно. Ребенок с затрудненным дыханием оказывается «горячей малышкой» — младенцем с непролеченной температурой. Такие вызовы прекрасно вписываются в мою зону комфорта, и у меня постепенно закрадывается чувство: может быть, у меня и вправду все получится? Но я знаю, что мне нужно дорваться до чего-то более катастрофического, пока я на попечении более опытных коллег и не отвечаю за всё сам.

ПЫТАЛСЯ ПОВЕСИТЬСЯ. ОТЕЦ ОБРЕЗАЛ ВЕРЕВКУ

Стоит ночь, и дороги на удивление пустые. Новобранцы часто рвутся на место происшествия, опьяненные ощущением срочности и героизма, но я стараюсь себя сдерживать. Я еще не совсем привык к изменчивой природе сообщений, появляющейся на экране нашего терминала. Часто по одному случаю поступает несколько звонков, и поэтому положение дел может за несколько секунд радикально измениться, вплоть до того, что сообщение об остановке сердца кончается отменой вызова.

ПАЦИЕНТ ДЫШИТ. СЕМЬЯ НА МЕСТЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

Трудно сказать, насколько плохо будет себя чувствовать этот пациент. То, что описывается на дисплее, часто дает совершенно не ту картину, которую мы обнаруживаем по приезде.

ВЫЕХАЛА БРИГАДА С ТРАВМАТОЛОГОМ. ПОЖАЛУЙСТА, СООБЩИТЕ С МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ

Мы берем базовое оборудование и переходим через парковку к квартирам. Подъезжает машина быстрого реагирования; за ней вплотную следует полиция.

Мужчина лет шестидесяти ведет нас к небольшой спальне. Он сжимает в руке ремень, его глаза широко распахнуты и выглядят больными. Я слышу в коридоре громкий крик. В дверном проеме закреплен турник, и нужно нагнуться, чтобы войти в комнату. В комнате, на полу, лежит молодой парень с бритой головой. Его лицо и вся голова темно-красного цвета — как палец, на который намотали нитку и туго затянули. Он дышит, но шумно, как будто его изнутри царапают чем-то жестким.

Все остальные немедленно переходят к действиям. Один нащупывает пульс, поддерживает голову, поднимает подбородок. Пациент не реагирует. Второй подключает кислородную маску и передает ее первому. Третий выводит отца в коридор, спокойно спрашивает его, что произошло. Несколько секунд я просто стою и гляжу в пространство: не то чтобы застыл на месте, но не могу угнаться за коллегами. Они действуют так интуитивно, как будто уже прорабатывали этот сценарий много раз, а я по-прежнему вбираю в себя все, что вижу, и пытаюсь понять, что произошло на самом деле. Про себя я думаю: «Воздуховод. Дыхание. Кровообращение», но ребята из бригады опережают меня на несколько шагов.

— Передай мне, пожалуйста, Гведела.

Я тупо смотрю на него. Я знаю, что это за штука. Мне просто нужна еще секунда.

— Орофарингеальный воздуховод.

Разумеется. Воздуховод Гведела. Орофарингеальный воздуховод.

— Да, конечно.

Небольшая штуковина, изогнутая, как коготь, убирающая язык из глотки и освобождающая дыхательные пути.

— Какого цвета?

— Давай попробуем розовый[6].

Я роюсь в мешке с кислородом. Естественно, розовый — единственный цвет, которого я не вижу.

— Ну как?

— Извини, розового нет.

— Тогда давай оранжевый.

— Э-э-э…

— Просто передай мешок мне, если хочешь.

Но я нахожу оранжевый воздуховод и передаю коллеге. Он вводит его в рот пациента, поворачивает — и дыхание немного успокаивается.

— Хорошо. Нам нужно кое-что измерить. Передай мне дефибриллятор[7].

Я беру прибор и пытаюсь передать его одним взмахом, но от волнения замахиваюсь слишком сильно, и он, звякнув, бьется о раму кровати.

— Полегче! Не суетись. Не нужно торопиться.

— Извини.

— Давай померяем сатурацию[8] и давление. Можешь подсоединить капнометр?

Давление и сатурацию я проверял всю неделю, а вот измерения уровня углекислого газа в крови с помощью капнометра внушают мне некоторые сомнения. Мне когда-то показывали капнометр, но я ни разу не применял его в настоящей работе с пациентом. Это небольшая трубочка, которую подсоединяют к носу и меряют уровень углекислого газа в воздухе, выходящем из легких пациента. Я смотрю в карманах чехла аппарата и надеюсь, что узнаю капнометр, как только увижу.

— Как дела?

— Я его здесь не вижу.

— Посмотри в верхнем кармане.

Я расстегиваю молнию. Ага.

— Вот он. Теперь включи его в сеть и закрепи на пациенте.

Я пытаюсь распутать трубки, но они еще сильнее запутываются, и внезапно у меня в руках оказывается кучка узлов. Я пытаюсь просунуть один конец обратно, но все запутывается еще сильнее.

— Извини…

Тут появляется рука моего наставника с еще одним, незапутанным капнометром. Я подключаю его к сети и пытаюсь зацепить его за нос и уши пациента, но к этому моменту у меня уже пальцы путаются от волнения, и, конечно, все застревает, крепление чуть-чуть не дотягивается до второго уха, я тяну