Тень гоблина - Валерий Казаков

Когда-то давно Знающие присматривались к нам и по только им ведомым признакам определяли, годны мы в приемники или нет. Разговор за разговором, шажок за шажком нас вели от света суетливой слепоты в вечный мрак прозрения. На свету видят только дураки, но полюбить пугающий профанов мрак и обрести новое внутреннее зрение удел немногих. Поверьте, это сложная и трудная дорога, вы же только в преддверии её, сделали, можно сказать, первые полшага. Что будет дальше, никто не знает…

— Даже вы?

— А что мы? Мы − лишь проводники на начальном и срединном этапах. Ещё раз повторю, многое, очень многое будет зависеть от вас и вашей веры в свои силы. Но это всё в будущем…

Иван Данилович замолчал. Тишина, как неожиданно свалившаяся тайна, неприятно резанула по ушам и до гула крови в висках напрягла нервы. Мысли, словно испугавшиеся света тараканы, разбегались в разные стороны.

Малюта не мог взять в толк, как отнестись к услышанному. Если это провокация, то чья и, главное, какова ее цель? Если это вербовка, то опять-таки чья? Его раздумья прервал спокойный старческий голос.

— Перестаньте себя мучить, терзаться сомнениями и догадками. Если всё будет нормально, вы получите ответы на все свои вопросы. Можете даже до поры забыть сегодняшний вечер, считать наш разговор причудами выживших из ума стариков, решивших в последние свои годы жизни создать в Кремле подпольную группу по спасению неизбежно гибнущей России. Сегодня, Малюта Максимович, важнее другое. Плавского должны в ближайшее время отстранить от всех должностей, мы даже не исключаем, что его могут арестовать.

— Как арестовать? Он же − третье лицо в государстве? — Малюта попытался подняться с кресла, хозяин жестом удержал его на месте.

— Давайте без излишних эмоций. Вопрос этот уже решён, на днях президентом будет подписан соответствующий указ.

— Но за что? Ведь благодаря Плавскому царь остался на своём троне, да и сегодня он делает, как мне кажется, всё для укрепления вертикали его персональной власти…

— Наивный вы человек. Власть не может быть кому-то обязанной, в противном случае она перестаёт быть властью и становится зависящей от кого-то шлюхой.

А уж если разговор заходит о личной власти, дело, как правило, кровью пахнет. В нашем случае, я думаю, обойдётся большой шумихой. Я предполагаю, что президент не в состоянии сейчас здраво оценивать свои действия, он очень слаб, болен и полностью зависит от ближнего круга, а Близкие решили, что Плавский представляет для них реальную угрозу. Вы такую фамилию — Амроцкий — слышали? — и, не дождавшись ответа Малюты, который из своих источников знал, что шефа и всесильного фаворита Кремлевского двора связывает какая-то тайна, старик продолжил: — Так вот, этот господин считает, что бесконтрольное усиление авторитета Плавского создает реальную опасность для той группы людей, которая сегодня фактически управляет страной.

— Иван Данилович, вы страшные вещи говорите! Если это действительно так, необходимо срочно поставить в известность Секретаря, надо что-то предпринимать! — Скураш всё же вскочил с кресла и засновал по комнате.

— Поздно пытаться что-либо изменить. Плавский, в конце концов, сам во многом виноват. Шарахался из стороны в сторону, рубил с плеча, во власть въехал, как в очередную избирательную компанию. Кремль шума не любит и, главное, шефа вашего об этом предупреждали. Здесь, наверху в одиночку сражаться нельзя, а чтобы сколотить свою партию, нужно время и опыт, знание жёстких законов подковёрной борьбы. А он − бах, трах! Пресс-конференции, визиты, безапелляционные заявления… А держава это, знаете, не казарма…

— Погодите, Иван Данилович, причём здесь это всё? Казарма, держава… Тогда надо вмешаться и попытаться изменить ситуацию…

— Молодой человек, перестаньте горячиться, документы уже подписаны, и Близкие ждут только благоприятного момента, когда состояние больного слегка улучшится, и его можно будет показать телезрителям.

Сейчас речь может идти только о сохранении на своих местах нескольких человек, пришедших в Совет вместе с Плавским, в том числе, и вас.

Конечно, мы вас не неволим. Можете доложить всё своему руководству, при этом, соблюдая известные меры предосторожности, но после доклада дистанцируйтесь от Плавского и сократите, насколько это возможно, личные контакты. Главное же — напишите подробную докладную о своей работе по созданию «Белого легиона», пока без указания, на чьё имя, и не подписывая документа. Сразу оговорюсь, это не приглашение к предательству своего начальника, это скорее один из шагов по его спасению. Вы мне верите?

— Не знаю, необходимо время, чтобы всё переварить. Извините, уж слишком много всего сегодня свалилось на мою голову. Только писать рапорт я не буду, а о «Белом легионе» впервые от вас сегодня и услышал. Вообще, что это за легион такой, и с какого боку здесь наш Совет?

— Ну не знаете, и не надо. Я спросил, вы ответили. Всякий ответ — это ответ, и выводы делать задающему вопросы.

— Если вы не возражаете, нам пора ехать. Поздно уже, и устал я, как после хорошей переделки. Ночь самоедства мне обеспечена.

− Да Бога ради! Конечно же, поезжайте. Только, я вас очень прошу, не спешите делать глупости и играть в геройство, думайте прежде всего о себе, — последние слова прозвучали чётко и бесстрастно, как голос дежурной по станции, объявляющей об отправлении поезда. — И вот ещё что, Малюта Максимович, я вам очень благодарен за тёплое отношение к Ингочке, у девочки сложная судьба, но у неё есть недурные задатки. Держитесь друг друга. — Поднявшись, старик вышел из комнаты, включил свет и позвал своим обычным скрипучим голосом: — Девочки! Что же это вы бросили нас, хотя бы чайком побаловали!

«С чего это, собственно, он её так опекает? — промелькнуло в голове у Малюты. — И здесь какие-то турусы! Не слишком ли много загадок для одного вечера?»

За чаем говорили ни о чём, старики жаловались на болячки, Инга, чувствуя напряженность Скураша, ластилась к нему как могла. Малюта с удивлением отметил, что это его раздражает. До чего же поразительные существа женщины! Они безошибочно чуют, что у мужчины появилась какая-то тайна или, к примеру, завелись приличные деньги, и тут же пускают в ход все свои неподдающиеся логике уловки, чтобы вытянуть из него и то и другое.

Дорогой разговор не клеился. Малюта с трудом перемалывая услышанное, молча довёз подругу до подъезда и, наскоро попрощавшись, поехал домой. Ему была необходима привычная, обстановка, в которую можно было забраться, как в старый застиранный свитер, отбросить опостылевшие условности. Только в этой звенящей тишине можно было разложить всё по полочкам, разобрать по составным частям и попытаться предположить, во что же всё это выльется завтра.

Два неудовлетворённых друг другом человеческих существа сидели, укутавшись в одеяла, на растерзанной желанием кровати и молчали. Бутылка виски, широкие гранёные стаканы неустойчиво перекособочились на складках смятой простыни. Говорить не хотелось. Голова была забита мыслями, и они мешали думать.

Малюта злился на себя, вместо разливающейся по телу трепетной усталости, сладкого, быстро высыхающего на разгорячённой коже пота, его захлёстывали волны раздражительности, во рту плавал мерзкий алюминиевый привкус.

Он ненавидел это состояние, похожее на финиш бессмысленного курсантского кросса, когда ты прибежал первым, а результат твой никому не интересен. Почему было не послушать жену и не заниматься этим сегодня? Нет, повинуясь древнему зову голодного дикаря, настоял на своём, считая, что только близость с женщиной и со смертью дают возможность мужчине обрести внутреннее спокойствие и принять правильное решение. Екатерина прилежно постанывала, он механически двигался, пытаясь прогнать раздирающие черепную коробку мысли и провалиться в аксамитную бездну.

Однако уговорить себя намного легче, чем обмануть. Зашлёпав своими красивыми ластами по паркету, Катя пропала в ванной, потом прошла на кухню и через минуту вернулась с выпивкой и пачкой бисквитов. Он молча плеснул в стаканы и они выпили. Каждый думал о своём. Малюте вдруг подумал, что не лучше ли одеться и уйти, но идти было некуда, не к Инге же этой, в самом деле, нести свалившиеся на него новости. Кому они нужны, его самокопания, стремление к какой-то высшей истине, поиски несуществующей правды?..

Скураш исподлобья глянул на жену, и она, словно сразу почувствовав его состояние, встрепенулась, потянувшись к нему глазами. Малюта замер. Улыбка, ободряющая, излучающая нежность, вспыхнула на её лице, губы слегка шевельнулись, издавая не то вздох, не то призывный звук.

Всё настоящее начинается с глаз. Он всегда знал это и сейчас вдруг понял, как же он без этого соскучился… Ведь такое бывало у него только с Катей.