Тень гоблина - Валерий Казаков

— Барсучьих, что ли выборов?

— Каких, на хрен, барсучьих, наших выборов! — выпалил Игнатий и бросил трубку.

Скураш дал отбой и решил, что рабочий день для него на сегодня закончился, как-никак долг он свой выполнил: начальство поздравил, ценные указания огреб, даже некую перспективу высветил, так что пора, как говорится, и честь знать. Да и Зураб, оставшийся дома, уже звонил пару раз и взял с него клятвенное обещание, что он бросит все и приедет выручать друга, потому, что, следуя кавказским обычаям, горец в одиночку пить не может. Уже прощаясь со своими явно обрадованными ранним уходом начальства подчиненными, он вспомнил о поручении доставить губернатора на встречу в Белый дом. По дороге он заглянул в первую приемную, где ему невнятно объяснили, что понятия не имеют, где и чем болеет генерал. Лживым голосочком то же самое повторила и Гаржинова, всезнающий Ляскаль нес какую-то чушь про усиление режима секретности, губернаторская охрана молчала, одним словом, куда не кинь, везде клин. Малюта не на шутку встревожился, до пятницы, как не крути, осталось неполных трое суток! Да каких трое, сегодняшний день уже не в счет, только завтра, а послезавтра уже и пятница, надо лететь! Он лихорадочно терзал свой мобильник, пока не позвонил Беркус:

— Ты где? Я бы на твоем месте поспешил, иначе мы с Иваном Павловичем доуговорим вчерашний двадцатипятилитровик без твоей помощи.

— Ты шутишь? Мне все говорят, что губернатор болен и чуть ли не при смерти, я уже в Москву собрался докладывать…

— Был при смерти, как и я, но сейчас мы реанимированы и проходим курс интенсивной терапии! Хватит трепаться, приезжай скорее…

Еще на крыльце дома Скураш вкратце рассказал Зурабу о московском поручении и попросил помощи. Договорились действовать сообща. Часа полтора пили, травили анекдоты, поражались коварству и наглости Амроцкого, который, оказывается, сегодня уже раза три звонил и порывался условиться о встрече.

— А я ему прямо в лоб и сказал: от винта, палестинская птица! Гадкий он человек, такие, как он, и погубят Россию! Как ты, Зураб, говоришь, его в Московских тусовках называют?

— Гоблином, — ответил генералу хозяин застолья, выкатывая новую, оплетенную ивовым прутом, двадцатипятилитровую бутыль. — Это хорошее аджарское вино, у нас его называют свадебным. Оно легкое, выпить можно много, говорить и петь долго, мозги не туманит, но уйти от гостеприимного стола никому не даст.

— Гоблин, говоришь? Какое гнусное и зловещее слово! — рассматривая свой бокал, растягивая слова, произнес Плавский. — Попомните меня, он просто так от нашей земли не отстанет. Сколько же нечисти ты еще родишь на свою погибель, моя земля? А может, земля и не рождает ничего подобного, может, мы сами как-то постепенно и незаметно для самих себя превращаемся в гоблинов, и уже недалеко то время, когда на земле будут жить одни гоблины? Одно радует — мы до этого не доживем! А пока только их тени витают над нами…

— Иван Павлович, — решился Малюта, чувствуя, что дальше серьезный разговор заводить будет уже поздно, — мне звонили из канцелярии правительства и просили передать просьбу Пужина, чтобы вы приехали в пятницу к нему на встречу.

— Нетушки, обломится, чтобы я к этому метру с кепкой на коньках первым на поклон пошел! Не дождутся! Пусть и не мечтают. Ты им, Малюта, передай: нужен Плавский, пусть сами в Сибирь летят, а в Москву я больше не ездок!

Сломался губернатор только на следующий день к обеду. Вино действительно оказалось славным, и только его чудодейственным свойствам Малюта и Зураб приписали положительный результат.

В назначенное время губернатор Есейского края переступил порог главного кабинета на Краснопресненской набережной.

Летящее в бездну время замедлило свое падение и насторожилось в предчувствии перемен, а огромная страна с поразительным безразличием смотрела на все происходящее нетрезвыми, злыми и голодными глазами.