Милый, не спеши! - Гунар Цирулис

— Ничего подобного! — пробормотала она. — Вот тебе! — и снова включила дальний свет.

Исказившееся от яркого света лицо с закрытыми глазами. И все же, без всяких сомнений — лицо ее брата.

Ярайс — автомобильный вор!

Только на миг Аспа выпустила руль, но этого оказалось достаточно, чтобы машина перемахнула через обочину и передними колесами застряла в детской песочнице.

«Догнать, спасти, пока он еще не наделал других глупостей! Скорей, скорей, пока не поздно!»

Но было уже поздно. Когда Аспа задним ходом снова выбралась на асфальт, от темно-синей машины не осталось и следа. Еще некоторое время она кружила по проездам, постояла у конечной остановки троллейбуса, но хорошо понимала, что воры сейчас находятся уже за тридевять земель. Не оставалось ничего другого, как ехать в дивизион.

Написав донесение, в котором она ни полсловом не упоминала о брате, Аспа выпросила у дежурившего капитана разрешение отвезти свой багаж на служебной машине на автобусную станцию и прямым путем направилась к дядиному дому. Именно в том направлении бежали угонщики — так она, избегая нестираемого клейма «воры», называла теперь Ярайса и его компаньона.

Дом Висвалда Вайвара был погружен в темноту. Аспа хотела было позвонить, но вовремя вспомнила железное теткино правило: после полуночи набрасывать на дверь предохранительную цепочку и не отворять никому. Ей поэтому не раз приходилось ночевать в сарайчике. Она поднялась на цыпочки и в знакомом тайничке нащупала ключ от висячего замка. Значит, Ярайс не появлялся.

С той стороны забора к сарайчику примыкал двухместный гараж Берзаускиса. Именно там, судя по дядиным жалобам, Ярайс пропадал целыми днями, помогая не дядюшке в его саду, а Берзаускису, осваивая при этом тайны авторемонтного дела. Отец был уверен, что это пригодится сыну в армии, но сейчас в сердце Аспы закралось подозрение: не принимал ли Ярайс участия в заготовке запасных частей? Если так, то случившееся явилось кражей, а не просто мальчишеской забавой.

Имела ли она право написать столь безответственное донесение? Сейчас Аспе больше не казалось, что она сама сможет заставить брата сказать, где спрятана машина, и возвратить ее владельцу. Скорее все это было похоже на серьезное преступление. И чем раньше поймет Ярайс, на какой путь он встал, тем будет лучше.

Но в дивизионе Аспу ждал столь тяжелый удар, что она снова изменила свои намерения.

— Последние новости слышала? — спросил капитан Яузе. — Группа Силиня только что сообщила. Нашли твой объект, и хорошо, что ты не успела вмешаться. Оказалось, то была не просто кража машины, но связанная еще и с ограблением и попыткой изнасилования.

— А виновные? — спросила Аспа, чувствуя, что стены обрушиваются на нее.

— Как сквозь землю… И ни единого свидетеля. Ты ведь тоже не разглядела негодяев как следует.

Ярайс невиновен — в этом Аспа ни на миг не усомнилась. На такое ее маленький братик не способен. Но мать этого не переживет. Мать… Ну конечно — к кому же еще он всегда бежал со всеми своими бедами и проблемами? Не у дядюшки — у матери надо искать брата, у единственного человека, способного понять и простить. И сама она тоже должна отнестись к Ярайсу как сестра, а не как работник милиции, успевший уже подать донесение. Тогда, может быть, удастся узнать всю правду и добраться до настоящих преступников.

III

Проснулся я с тяжелой головой, нащупал во тьме кнопку будильника и нажал. Звонок умолк, потом раздался снова. Не сразу я понял, что это телефон. Все еще не разобрав, вечер это или уже утро, я поднял трубку.

— Силинь беспокоит. Если еще не легли, приезжайте.

— У вас что-то новое? — глупо спросил я.

— Да так… Просто соскучился по вашим деловым вопросам.

За щелчком разъединения последовала тишина. Вставать или снова принять горизонтальное положение? Без причины он не позвонил бы, следствие, надо полагать, успело продвинуться вперед, и Силинь, как прирожденный актер, жаждет публики и аплодисментов. Я приказал себе открыть глаза, но веки отказались повиноваться.

Не знаю, сколько времени пролежал я в летаргическом сне, но когда очнулся, стрелка показывала двенадцатый час, а на дворе по-прежнему было темно. Значит, все еще вечер. Я проковылял на кухню, поставил воду и сунул тяжелую голову под холодный кран. Это помогло прогнать отупение, возникшее после затянувшегося послеобеденного сна, но до того остудило мозги, что не хватило терпения ждать, пока настоится кофе.

— Пешком, что ли, что так долго? — упрекнул меня Силинь.

— Ждал, что пришлете машину. Но вы, наверное, балуете только преступников.

На этот раз, кажется, мне удалось задеть его, но Силинь быстро отпарировал:

— Проспали главный выход. Ладно, первое действие перескажу потом, сейчас начнем второе. Прошу!

Театральным жестом он распахнул дверь, почти притиснув к стене стоявшего за дверью милиционера.

За столом сидела Байба Ратынь, и ничто в ее облике не напоминало о том, что она опять работает сверхурочно. Не зря уверяют, что сухощавые женщины — самые выносливые. Лишь когда она подняла взгляд от протокола допроса, я увидел в ее воспаленных глазах следы утомления. Однако речь ее оставалась спокойной и неторопливой, словно бы следователь была готова снова просидеть здесь до утра.

— А теперь, Янис, расскажите, как вы провели прошлую ночь.

И обращение, и ровный голос создавали впечатление, что повстречались два старых приятеля, чтобы поболтать о разных разностях. Об этом же свидетельствовал и ответ:

— Как обычно. Отдыхал, набирался сил для нового трудового дня. Мне ведь приходится вставать еще до шести, чтобы вовремя попасть на работу.

— Или вовсе не ложиться.

— Ну, знаете, не тот возраст. Больше двух суток подряд уже не могу, нутро не выносит. А у меня есть свидетели, что я керосинил всю субботу и воскресенье. Запишите их имена, адреса и проверьте!

Разыграв этот козырь, допрашиваемый удовлетворенно откинулся на спинку стула, и я, наконец, увидел его лицо. До сих пор мне приходилось видеть нарушителей закона только в зале суда, и их образ в моем представлении был неразрывно связан с приметами, говорящими о неделях, проведенных в заключении, — с серым цветом лица, бегающим взглядом опущенных глаз, отрастающим ежиком на остриженной наголо голове. Что же касается Яниса (фамилия его, как я потом узнал, была Лубиетис), то он больше всего напоминал случайно оказавшегося в милиции рабочего, который встанет и уйдет сразу же, как только разъяснится недоразумение: такое чувство собственной правоты излучали его манеры и речь, его улыбка, одновременно почтительная и бесстыдная, открывавшая все его золотые зубы. Большие, сильные руки с несмываемыми следами машинного масла казались словно созданными для физической работы, высокий лоб под прядями темных волос, как можно было подумать, таил глубочайшие мысли, глаза взирали на мир, исполненные веры в людскую доброту.

— Назовите тех, кто может подтвердить, что видел вас вчера после двадцати двух часов.

— Настоящие мужчины не болтают. Допустим, я был один.

— Вам самому решать, что важнее: свобода или так называемая мужская честь.

Он промолчал, плотно сжав губы.

— Старая гвардия умирает, но не сдается — так прикажете понимать сигналы ваших биотоков? — усмехнулась Ратынь. — В таком случае мне придется верить тем сведениям, что имеются в нашем распоряжении.

Янис Лубиетис не проявил ни малейшего любопытства, лишь слегка развел руками, показывая, что спорить с женщиной не в его характере.

— И они позволяют сделать вывод, что вы принимали участие в краже автомашины. — Голос следователя сделался официальным. — В этой связи вы были задержаны, доставлены сюда и теперь подвергаетесь допросу.

Лубиетис облегченно усмехнулся:

— А я-то думал, что меня обвиняют бог знает в чем.

— Для начала хватит и этого. Дальнейшее будет зависеть от вашей откровенности и желания помочь следствию.

— Всегда готов, еще с пионерских времен, — он снова откровенно насмехался над следователем.

Внезапно я понял, что Лубиетис еще относительно молод, что всю свою жизнь он прожил в нашем обществе, где никто не учил его жульничать или красть, лгать или предавать друзей. Откуда же эти преступные наклонности? Действительно врожденные? Влияние улицы? Но ведь и на улице играют такие же самые, росшие при советской власти ребята… И только сейчас до меня дошло, что я не верю в невиновность Лубиетиса. Почему? К сожалению, в вопросах Ратынь я услыхал скорее желание подтвердить свои подозрения, чем стремление установить истину. Но может быть, такова была ее методика допроса?

— С Вайваром и Кирсисом вы знакомы?

— Кто же не знает своих соседей?

В голосе Лубиетиса не чувствовалось никаких изменений, но я насторожился. Вайвар? Это ведь фамилия сержанта автоинспекции — девушки, первой напавшей на след похитителей. Впрочем — мало ли в Латвии Вайваров…