Милый, не спеши! - Гунар Цирулис

Гунар Цирулис

Милый, не спеши!

I

Чужие лавры не давали мне покоя. Чем я хуже других журналистов? Но почему-то их очерки о неправедно осужденных или, наоборот, об оставшихся безнаказанными преступниках, а также о самом опасном из недугов общества — о равнодушии — вызывают обычно такую волну откликов, что из одних только писем можно было бы сверстать целые газетные номера. А вот мои репортажи из зала суда в лучшем случае оставляют в редакционной почте след в виде одного-двух протестов по поводу неточного отображения фактов или же поверхностного анализа приведших к преступлению причин. После этого даже полученный гонорар не в силах утолить боль уязвленного самолюбия; напротив, соль честолюбия разъедает воспаленные раны. Ну да, я знаком со многими руководящими работниками правосудия, немало инспекторов милиции приветствуют меня уже на расстоянии, а однажды даже выручили: меня остановили за нарушение правил движения, и вдруг из мегафона патрульной машины на всю улицу раздалось: «Отпусти его, Эдгар, это свой…» Однако это и было, кажется, вершиной моей карьеры: никакой популярности своими творениями я так и не завоевал. Что, как уже сказано, сильно задевало мою честь.

Над этой проблемой я размышлял долго и мучительно. Примириться с отсутствием таланта и искать другое применение честно выстраданному в университете диплому филолога — не в природе пишущего человека. Но может быть, вся беда заключалась в том, что до сих пор все, о чем я писал, я знал только со слов других, «пост фактум», как любят говорить мои приятели-юристы? Может быть, секрет в том, что ход событий я восстанавливал по Документам, не переживая сам каждый их поворот? Если разобраться, я находился как бы в роли судьи. Однако судья должен быть беспристрастным: таково необходимое условие справедливого приговора. А вот репортерское отношение к делу не может оставаться на уровне холодной объективности. Только эмоциональность, ощущение собственного присутствия может убедить читателя, заставить его увидеть самого себя или своих близких в роли потерпевшего и прийти к тем выводам, ради которых мы и публикуем такие вот судебные очерки.

Так что на этот раз я решил не дожидаться звонка из министерства, обойтись без особых сигналов и подсказок. Ладно, ухлопаю на это сутки-другие, посижу в дежурной части городского отдела милиции — жалко, что ли? Даже если и не нападу на такой материал, который спасет меня от угрозы ссылки в редакционный отдел писем, все же смогу пообщаться с оперативниками, а то и съездить на место происшествия: пусть то будет лишь драка на кухне коммунальной квартиры, попытка взлома магазина или хулиганское нападение в парке. Все равно — куда лучше, чем просиживать свой стул в Доме печати, притворяясь, что работаешь над произведением государственного значения. По телефону я выяснил, что дежурит мой старый знакомый Александр Козлов. Тот самый Саша, который еще в уголовном розыске прославился умением спать в любых условиях. Вот и сейчас, услышав, что ответственный дежурный по городу занят, я готов был поспорить, что майор просто удобно пристроился где-нибудь и крепко спит, запасая таким путем энергию для самого напряженного времени дежурства — ночи. Разумеется, прежде всего он принял меры против неприятных сюрпризов вроде неожиданного визита начальства: воздвиг перед собой бастион из папок с делами, спрятал глаза за стеклами темных очков, протянул тоненькую, почти невидимую прозрачную леску прямо к старшей операторше, сделав ее, путем регулярно повторяющихся намеков на предложение руки и сердца, своей союзницей и оберегательницей покоя. К сожалению, действенность его демаршей в немалой мере умалялась неизменными вступительными словами: «Если бы я не был давно и счастливо женат»; и тем не менее старший сержант чувствовала себя польщенной и свято верила в свою неотразимость. Менее успешным оказалось поданное по начальству письменное предложение реформировать порядок дежурств и впредь начинать суточную вахту под вечер, чтобы таким образом добиться наибольшей концентрации духовных сил к ночи, когда, как показывает практика, совершается больше всего преступлений. Нельзя отрицать, что в предложении этом была известная логика, и все-таки оно было воспринято, как очередная попытка Козлова подвести теоретическую базу под свою постоянную потребность во сне; так что рацпредложение даже не стали обсуждать. Таким образом, то, что прежде было его козырем, на новой должности, соответствующей только что полученной им майорской звездочке, обратилось против него же самого. Раньше это служило упрочению его славы. В ходе каждого допроса настает момент, когда воцаряется тяжелое молчание и все решается одним: у кого крепче нервы. Нередко напряжения не выдерживает работник милиции и очередным вопросом дает преступнику возможность вывернуться. Но Саша в этой области был непобедим. Он в упор смотрел на задержанного — а сам тем временем спал, как заяц, с открытыми глазами. Ходили даже слухи, что он засыпает, едва успев закрыть рот, однако это было уже преувеличением. Нашлись свидетели, готовые поклясться, что на церемонии получения новых погон виновник торжества задремал лишь в самом конце торжественной речи начальника управления и полез целоваться вовсе не оттого, что спросонья принял полковника за свою жену, но оттого, что был растроган до глубины души.

Так или иначе, сейчас самым разумным казалось — последовать примеру Саши Козлова, хорошенько выспаться до вечера и со свежей головой явиться в милицию.

Однако я, видимо, все же не выспался, потому что уже в первый миг моего появления в милиции меня изумило, до чего же оперативное помещение дежурной части было похоже на многократно виденное мною на экране кино и телевизора. Тот же пульт со множеством телефонов, тумблеров, кнопок и гнезд, с которыми управлялись причесанные как на бал обладательницы приятных голосов; на стене — такой же электрифицированный план города, на котором по вспышкам лампочек можно было следить за движением патрульных машин. Лишь немного оправившись, я понял, что фильмы, вероятнее всего, и снимались в этом самом помещении и что признаки социалистического реализма надо искать не в форме, а в содержании. Если я хочу осуществить свой план, мне надо забыть, что я тут — посторонний, поменьше пялить глаза на обстановку и побыстрее вникнуть в суть дела. Будить спящего поцелуем, изображая сказочного принца, я не собирался, и потому постарался как можно громче стучать каблуками.

Но ответственный дежурный не спал; надо полагать, его система сигнализации действовала безупречно.

— Хочешь? — предложил он, отвинтив колпачок термоса и наливая в него дымящийся кофе.

— Что нового? — после вежливой паузы, заполненной отхлебыванием переслащенного на восточный манер кофе, я задал вопрос, ради которого был готов даже к бессонной ночи.

— Буфет вот ремонтируют.

— А в городе?

Козлов пожал плечами, потом сделал вид, что листает дежурный журнал, чтобы сделать вдвойне убедительным свой ответ:

— Ничего интересного для твоих читателей. — И тут же стал развивать эту мысль. — Ведь что волнует их чувствительные сердца? Прежде всего — попавшие в беду дети. Похищенные или пропавшие без вести, забытые в пылающих домах, провалившиеся в прорубь или в омут — и героически спасенные. Затем щекочут нервы истории об изнасилованных женщинах. Далее — всякие неприятности, приключившиеся с известными людьми. Если, скажем, у Ивана или Петра угонят машину, это никого особенно не заинтересует. А вот если на улице разденут тебя, это будет уже поводом для некоторого оживления: вот, мол, он все писал про них, пока и сам не попал в беду; посмотрим, что он теперь запоет, не накрутит ли, наконец, хвост милиции, которая не может обеспечить порядок на улицах… Так что от души тебе рекомендую: что бы ты там ни написал о нашем совместном дежурстве, постарайся на всякий случай ругать нас побольше. Это всегда производит приятное впечатление, потому что показывает, что автор — человек принципиальный, которому сам черт не брат…

Речь его становилась все замедленнее, словно вместо кофе он пил валерьянку. Собрав остатки исчезающей бодрости, майор смог еще добавить:

— А теперь ступай, мне надо сосредоточиться. Поговори с ребятами — они, надо думать, уже вернулись с вызова.

— Что-нибудь серьезное?

— Иди, иди, — слабо отмахнулся Козлов.

— Кто сегодня дежурит?

Он не ответил. Наверное, видел уже второй сон, а сны у людей, изо дня в день сталкивающихся с теневыми сторонами жизни, может быть, для соблюдения справедливого равновесия, бывают на диво розовыми.

И в оперативной группе нашелся человек, с которым я был немного знаком. Правда, о нем я больше слыхал от других, чем узнал прямым путем; но то были вполне достоверные источники, и поэтому личность инспектора Оскара Силиня не являлась для меня совершенно чужой.