Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Задолго до приезда в Ростов мы уже настраивались на такую вольготную, полную романтических приключений жизнь. Кто же не хочет покрасоваться перед ростовской красавицей, поигрывая саблей и позванивая шпорой. Я даже привез с собой подарок отца — шпоры, изготовленные по индивидуальному заказу, которые он хранил как память о своей артиллерийской молодости. Особенность их в том, что по ходу движения они издавали мелодичный, «малиновый» перезвон и были просто элегантны и красивы. Но, увы! Нас всех и меня с моими серебряными шпорами ждало большое разочарование. К моменту нашего появления в училище вышел приказ министра, по которому слушатели высших военных учебных заведений получают первичное лейтенантское звание только после окончания этого учебного заведения. Вот мы и «трубили» все четыре года простыми слушателями, из которых год — в общей казарме на двухъярусных койках и только со второго курса нас разместили в офицерском общежитии по четыре человека в комнате. Ну и естественно, увольнение только по субботам и воскресеньям, да и то если за неделю у тебя не было проступков. Если учесть и МАПУ, то в общей сложности долгих четыре года я спал в коллективе, в одной огромной общей спальне с койками в два этажа, а выходил на свободу только по увольнительной.

И еще одна особенность нашей новой жизни немного смущала. Опять-таки именно с нашего набора на каждом факультете училища было по два учебных отделения — слушателей-рядовых и слушателей-офицеров. Нам, привыкшим по МАПУ относиться к офицерам как к воспитателям и учителям, было на первых порах как-то не по себе, когда рядом с тобой за учебной партой сидит капитан или даже подполковник, и мало того, что он добросовестно вместе с тобой конспектирует лекцию, но еще и умудряется списывать у тебя контрольные и домашние задания. Чудеса, да и только! Потом, конечно, привыкли друг к другу, подружились и активно обменивались шпаргалками на экзаменах. Многие из наших офицеров были женатыми, ютились на частных квартирах, воспитывали между лекциями и экзаменами детей, а некоторые даже успели за время учебы пополнить свое семейство. Я дружил со многими однокурсниками-офицерами и любил бывать у них дома. Приятно после однообразной училищной пищи в уютном семейном кругу попробовать горяченького, наваристого борща, а под настоящую котлету пропустить с хозяевами бокал хорошего донского винца или чего-либо покрепче. Приятные воспоминания вызывают хорошие, добрые отношения с нашими старшими товарищами — однокашниками. От каждого из них мы, молодежь, обязательно брали себе на вооружение пусть, может быть, маленькую, но полезную крупицу их жизненного и войскового опыта. И пожалуй, главное, это не жениться молодым, во всяком случае, до тех пор, пока не станешь твердо на ноги и не сумеешь содержать семью. Лично я этому правилу твердо придерживался до тридцати лет, пока не стал капитаном и не заимел свой собственный угол, куда я мог привести молодую жену и где никто не поучал бы нас, как жить дальше.

Четыре года жизни и учебы в Ростове, тот непосредственно учебный процесс представлялся как длинная, почти бесконечная вереница лекций, лабораторных работ, коллоквиумов, семинаров, курсовых проектов, зачетов и экзаменов. В приложении к нашему диплому об окончании училища числилось более 40 предметов и спецкурсов, за которые мы отчитывались за эти годы перед своими преподавателями. Беглый анализ этих предметов в приложении к моему диплому и особенно оценок по каждому из них дает основание для однозначных выводов: я не очень жаловал точные, фундаментальные и общеобразовательные науки, за что они и ответили мне четырьмя-пятью «тройками» в дипломе, зато по спецпредметам (они у нас назывались «К-14», «К-51» и т. д.), где изучалась реальная техника, у меня сплошные «пятерки». Что мне особенно нравилось и что мне несомненно пригодилось в моей дальнейшей службе и работе, так это ползание по различным схемам — электрическим, монтажным, комплексным (как правило, такая схема занимала место в полстены аудитории). На практических занятиях мы дружно под руководством преподавателя выискивали сложные, порой очень запутанные пути прохождения какой-либо команды или сигнала, гордились, когда находили с помощью схемы неисправность или отказ в технике. По одному из спецкурсов у меня был курсовой проект, цель которого — разработка схемы автоматического подзаряда аккумуляторной батареи. Это была моя первая самостоятельная работа по проектированию. Я сделал ее с любовью и добросовестно, а в отзыве руководителя записано, что курсовая работа выполнена грамотно, предложены оригинальные решения, схема получилась простой и удобной в эксплуатации. Вот какие комплименты можно заработать на элементарной схеме зарядки батареи!

Лекции и практические занятия проводились как гражданскими, так и военными преподавателями. Гражданские, как правило, преподаватели ростовских институтов, читали нам фундаментальные науки: высшую математику, начертательную геометрию, сопромат, а военные — специальные предметы, по которым и определялся профиль нашей будущей деятельности в войсках. Материальную часть — макеты самих ракет, огромные автомобильные КУНШ, напичканные сложнейшей аппаратурой подготовки и пуска ракет, электрооборудование, подъемные и транспортировочные агрегаты мы изучали в огромных ангарах, куда даже нас пускали по спискам. Базовым изделием, которое мы на всех факультетах изучали, была жидкостная ракета средней дальности Р-2 разработки все того же Королева. Эта ракета по своей конструкции, своим боевым и техническим характеристикам, а также эксплуатационным возможностям значительно превосходила своих предшественниц. Но еще в учебных классах на некоторых макетах и разобранных частях ракет стояло немецкое клеймо «Фау».

Из всех преподавателей мне наиболее запомнился и оставил хорошую, добрую память о себе по тем временам старший лейтенант Николай Михайлович Ходов, который как раз и читал нам эту самую, которая на полстены, комплексную схему электрооборудования ракеты. Так уж получилось, что именно Ходов был руководителем моего дипломного проекта. Темой моего проекта была какая-то очередная электрическая схема, реализованная в виде прибора. Пояснительная записка, расчеты, чертежи и схемы были выполнены, с моей точки зрения, безукоризненно и в заданные сроки. По-моему, «пятерка» была гарантирована. Но то ли руководитель толком не разобрался в моем проекте, то ли у него просто времени не хватило, но Ходов перестраховался и поставил мне «четверку». Внешний оппонент, который изучал мой диплом, решил не отставать от руководителя и, не мудрствуя лукаво, поставил тоже «четыре». Я, конечно, расстроился, и не потому, что это могло как-то повлиять на мое распределение, а просто было обидно, что так отнеслись к моему творению. Защита дипломных проектов перед госкомиссией проходила в августе 1958 года. Я по плану должен был защищаться где-то в двадцатых числах. Но госкомиссия на пару дней раньше решила начать свою работу, первые дипломанты оказались не готовы, и командование бросило клич: ну, кто смелый? Таким смелым, а точнее нахальным, оказался я. Здраво оценив ситуацию и смекнув, что члены комиссии еще не успеют «войти в роль», я храбро ринулся в бой и второго или третьего августа первым на факультете защитил диплом, получив справедливо заслуженную оценку «отлично»! Три недели я блаженствовал и снисходительно посматривал на своих товарищей, которые в поте лица готовились к защите. Мои расчеты оказались правильными. Когда я присутствовал на защите в той подкомиссии, где я так триумфально выступил, то понял, что, если бы я защищался в плановые сроки, то прыгал бы от радости, получив «четверку». Естественно, что мои родные в Москве очень за меня переживали, они с нетерпением и страхом (впрочем, как и я) ждали двадцатых чисел августа. Каков же был их восторг, когда я им позвонил после защиты и в конце разговора вроде бы как невзначай сказал, что я защитился и почти лейтенант. Прошел уже не один десяток лет с момента этого телефонного звонка, но до сих пор мой разговор с родителями, который я помню до мельчайших подробностей, вызывает во мне сильное душевное волнение! А с Николаем Михайловичем Ходовым с годами мы стали добрыми друзьями, и каждую нашу очередную встречу я начинал канючить: за что же вы мне, товарищ руководитель, поставили незаслуженную «четверку», которую комиссия заслуженно переправила на «пятерку». И каждый раз милейший Николай Михайлович вполне искренне и горячо приводил веские доводы в свое оправдание. И так при каждой встрече! Причем каждый раз оправдательные мотивы были новые. К сожалению, несколько лет назад ушел от нас и Коля Ходов.