Крылья черного ворона - Маргит Сандему

Однажды вечером, когда все дети уже спали, Хейке сидел со своим приемным отцом за кухонным столом. На полу и на кроватях, повсюду в этом тесном, маленьком домишке, спали дети.

Елена и Милан были в подавленном настроении. Урожай был плохим, запасов на зиму у них не осталось.

— Отец и мать, — тихо сказал Хейке, — вы знаете, что я происхожу из удивительного рода…

Они кивнули. Ему не требовалось говорить об этом, это и так было видно по его лицу.

— Сёльве много рассказывал о моих предках, — продолжал Хейке. — И я унаследовал злое начало. Но я видел, что принесло это наследство Сёльве, и знаю, как одному из моих величайших предков удалось обуздать зло и превратить его в добро.

Милан положил свою руку на мускулистую, загорелую ладонь мальчика и сказал:

— Думаю, ты пойдешь по его стопам, Хейке.

— Попробую. Но это труднее, чем вы думаете. Временами во мне нарастает волна жуткой злобы. Это очень разрушительное чувство, и мне приходится напрягать всю свою волю, чтобы обуздать его. В последние годы эти приступы злобы стали слабее.

— Мы это знаем, — засмеялась Елена. — А каким непослушным ты бывал в первые годы! Все вокруг летело вверх тормашками, когда тебе не позволяли поступать по-своему. Но с этим давно покончено. Теперь ты — лучшее, что мы имеем, Хейке.

— Если не считать детей.

— Ты один из наших детей, Хейке.

— Спасибо, — растроганно пробормотал он, — но я не знаю, известно ли вам, что злому началу сопутствует еще кое-что, а именно: способность делать то, на что обычные люди не способны.

— Да, — мрачно ответил Милан, — я не раз замечал это! Но я не хочу связываться с этим. Как в тот раз, когда Елена рожала младшего сына… Если бы ты тогда не положил на нее руку, их обоих не было бы теперь в живых. Что ты тогда бормотал?

— А-а, это на моем родном языке, — уклончиво ответил Хейке, — но я никогда не использовал свои способности в злых целях.

— Это мы знаем.

— И вот теперь нужда стоит у наших дверей. Не хотите ли вы… чтобы я кое-что предпринял? То, чего я никогда раньше не делал, но что, согласно Сёльве, можно сделать?

Они знали, что он никогда не называл Сёльве отцом. И на это были свои причины. У человека, который целых пять лет мучил своего маленького ребенка, нет прав называть себя его отцом.

Подумав, Милан сказал:

— То, о чем ты думаешь… принесет ли кому-нибудь вред?

— Нет.

— Связано ли это с какой-то опасностью?

— Не думаю. Я могу сказать лишь одно: это противоречит всем общепринятым нормам. Поэтому вы не должны рассказывать об этом никому в деревне. И прежде всего — священнику!

— Мы не можем служить культу Сатаны!

Хейке покачал головой.

— Это не имеет никакого отношения к Сатане.

— Не мог бы ты рассказать нам…

— Я не имею на это права, — ответил Хейке. — Если другие узнают об этом, они захотят присвоить это себе…

И тогда Милан понял, что собирается сделать Хейке. Быстро кивнув, он сказал:

— Сделай это! Попытайся! Мы ни о чем тебя не будем спрашивать!

Елена удивленно смотрела на них, но они больше ни о чем не говорили.

В эту ночь Хейке ушел спать в хлев, потому что ему нужно было побыть одному. Милан помог ему устроить постель рядом с овечьим стойлом, потом понимающе и таинственно кивнул ему и вышел.

Хейке было тогда всего четырнадцать лет. Ему было страшно. Но он должен был помочь тем, кто так бескорыстно заботился о нем.

Когда во дворе все затихло, он сел на своем ложе и снял с себя мандрагору, которую постоянно носил на шее. Он смотрел на этот старый гротескный корень, к которому, подобно Сёльве, не смел прикасаться.

Эта мандрагора прошла через многие руки. И многих из этих людей Хейке совсем не знал. Ему было известно, что когда-то корень принадлежал Тенгелю Злому, который поплатился за это. И то, что мандрагора одолела Тенгеля Злого, свидетельствовало о ее принадлежности к силам добра.

Прошло много-много лет, и мандрагора оказалась в руках Тенгеля Доброго. Потом — в руках Суль, несшей в себе проклятие рода Людей Льда и использовавшей силу этого корня. Тарье мандрагора не принесла никакой пользы — возможно, потому, что он не придавал ей никакого значения. Но Колгрим, бедняга Колгрим, унес ее с собой в могилу. И более восьмидесяти лет она пролежала под землей, пока на ее поиски не отправились в Долину Людей Льда такие безумцы, как Ульвхедин, Ингрид и Дан.

И тогда они обнаружили жуткую вещь: мандрагора сама выбралась из могилы и пыталась ползти к людям.

Далеко ползти ей не пришлось: спустя восемьдесят лет она попала в руки таких же, как и ее предыдущий хозяин.

Мандрагору взяла Ингрид. Впоследствии мандрагора явно дала ей понять, что желает принадлежать Даниэлю, сыну Ингрид и Дана. Много раз она спасала ему жизнь, благодаря ей Шира смогла осуществить свое паломничество в пещеры Горы четырех ветров.

Даниэль передал мандрагору своему сыну Сёльве, потому что тот клянчил ее у него. Но Сёльве так и не использовал мандрагору, так же как и Даниэль после него.

И еще до рождения Хейке мандрагора пробудилась к новой жизни. Она защитила беспомощного мальчика от Сёльве, а также от соседства с Тенгелем Злым.

Теперь мандрагора принадлежала Хейке.

Это означало, что она оберегает его, подобно тому, как она оберегала Даниэля во время его путешествия в далекую страну Таран-гай.

Впервые Хейке решил испробовать ее силу.

Он хорошо знал, для чего она используется, об этом ему рассказывал Сёльве. Обладая множеством свойств, мандрагора могла приносить своему владельцу богатство.

Хейке не хотел причинять вред другим, к примеру, присваивая себе чужие деньги.

Сосредоточив взгляд на мандрагоре, он произнес своим ломающимся мальчишеским голосом:

— Ты мой друг, так же как и я — твой, ты это знаешь. Мы должны помочь тем, кто заботился о нас столько лет. Дай мне знак о том, как я могу помочь им! Я хочу сделать все честно, своим трудом, ты дашь мне только идею, зажжешь во мне искру. Обещаешь мне сделать это?

Мандрагора не шевелилась. Но он и не ждал этого. Она поступала так только в особых случаях.

— Или ты бережешь силы, пока я не стану достаточно взрослым, чтобы отправиться в мир? Отправиться домой, на Север? Возможно, сейчас у тебя нет желания что-либо делать? Но мы должны помочь им, они ведь были так добры к нам. А один я это не смогу сделать. Прошу тебя, мой друг, ведь ты сопровождал меня во всем, ты не покидал меня в те трудные годы, о которых я вспоминаю теперь как о кошмарном сне… Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли? Как меня охватывал панический страх всякий раз, когда я оставался один в маленькой комнате, залезал в яму или бывал заперт в доме. Мать и отец знают об этом, им приходилось бить меня по лицу, чтобы вывести из неподвижности или прервать кошмарные сны.