Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович

Пятый этап, совпадающий по времени с кризисом и падением Римской республики, принципиально нового в имперскую (или лучше империалистическую) политику Рима ничего не принес. Можно лишь говорить, что путь прямой аннексии стал не просто предпочтительным, но преобладающим. Но резкое расширение римских владений повлияло и на качество взаимоотношений Рима и провинций. В это время последние, оставаясь бесправными, стали играть все большую роль в экономической и даже политической истории гибнувшей Римской республики. В 30 г. до н. э. Рим аннексировал Египет. Это совпало (разумеется, неслучайно) с фактическим уничтожением республиканского строя и созданием империи уже в полном смысле слова.

Внутренние предпосылки. Бок о бок с расширением римской власти сначала на Италию, а затем и на все Средиземноморье шло созревание внутренних предпосылок создания империи. Римляне всегда гордились тем, что их государство создано не единовременным актом какого-либо выдающегося законодателя, который в принципе не мог охватить все стороны этой проблемы, а усилиями многих поколений видных государственных мужей, что вело к устранению взаимных недостатков и укреплению взаимных достоинств. Да и сама сравнительная постепенность становления Римского государства в их глазах оказывалась залогом его совершенства и вечности. Разумеется, в практической жизни, как признавали сами римляне, по различным, главным образом моральным, причинам римская государственная машина порой давала сбой, но в таком случае надо было принять меры по его ликвидации, а лучшим путем для этого было возвращение к «нравам предков».

В IV в. до н. э. Аристотель классифицировал различные государства, установив шесть их типов: три «правильных» (монархия, аристократия и политая) и три «неправильных» (тирания, олигархия и демократия), причем каждый «неправильный» тип есть вырождение соответствующего «правильного». Во II в. до н. э. Полибий пересмотрел эту классификацию. Сохранив ее основные черты, он выдвинул идею, что каждый тип государства имеет недостатки, в конце концов ведущие к его крушению. Залогом же величия является такое государство, в котором существуют признаки всех трех аристотелевских «правильных» типов — монархии, аристократии и демократии (последняя у него заменила политию Аристотеля). И такой смешанный тип он надел в Римской республике, полагая, что именно это и стало причиной подчинения Риму большей части известного на тот момент мира. Полибий пишет: «В государстве римлян были все три власти… причем все было распределено между отдельными властями и при помощи их было устроено столь равномерно и правильно, что никто, даже из туземцев, не мог бы решить, аристократическое ли было все правление в совокупности, или демократическое, или монархическое.

В самом деле: если мы сосредоточим внимание на власти консулов, государство покажется вполне монархическим и царским, если на сенате — аристократическим, если, наконец, кто-либо примет во внимание только положение народа, он, наверное, признает римское государство демократией. Вот то значение, каким пользовались тогда и, за немногими исключениями, пользуется до сих пор каждая из их властей в римском государстве». И далее Полибий рассказывает о полномочиях каждой ветви власти. Приблизительно через 100 лет Цицерон в своем трактате «О государстве» («De re publica») также рассуждает о природе римского государства, причем эти рассуждения и вложены в уста Сципиона Эмилиана, друга и покровителя Полибия, что, по-видимому, должно было еще раз подчеркнуть преемственность политологической мысли. Цицероновский Эмилиан (устами которого говорит, разумеется, сам Цицерон) утверждает, что из чистых форм правления он предпочел бы монархию, но сила Рима и состоит в наличии у него смешанного государственного устройства, возникшего не сразу, а в результате деятельности многих поколений римлян.

Современные исследователи в целом отвергают идею о существовании в Риме смешанного типа государства. Говорят о монархической и демократической видимости и об аристократической реальности, что на деле вся основная власть сосредотачивалась в руках сената и сенаторской олигархии. Римский сенат, действительно, не был лишь постоянным органом народного собрания, как это было, например, в Афинах. Он являлся полновластным правительственным органом, реально осуществлявшим верховную власть. Даже теоретически он стоял на одном уровне с римским народом, а фактически был от него совершенно независим. Сенат не избирался, а пополнялся особым образом, в том числе из бывших магистратов. На деле сенаторы образовывали особую, сравнительно небольшую, группу римской аристократии. И это придавало политическому строю Римской республики олигархический характер. Однако сбрасывать со счетов ни демократический, ни монархический элементы римского государства нельзя. Их наличие сыграло огромную роль в создании предпосылок империи.

Полибий видел монархическую составляющую римского государства в консулах. Он в этом был прав, но точнее ее надо видеть во всей системе магистратур. Само слово magistratus содержит элемент magis — больше, ибо лицо, избранное магистратом, сразу же становится «больше» простого гражданина. Это понятие противостоит понятию minister — слуга, служащий, помощник, в котором содержится элемент minus — меньше. Магистрат, таким образом, не «слуга народа», он стоит выше избравшего его народа, хотя и ответствен перед ним (но еще больше перед сенатом). Такое его положение подчеркивается и тем, что только магистрат мог предлагать народу принять тот или иной закон, а народ, правда после активного обсуждения, мог лишь принять или отвергнуть законопроект. Народ, таким образом, являлся как бы равнодействующей или в какой-то степени точкой отсчета — ниже его «министры», выше магистраты. В пределах своей компетенции каждый магистрат мог действовать совершенно самостоятельно, подчиняясь лишь закону, но не неограниченно. Самые низшие магистраты — квесторы — подчинялись высшим; каждая магистратура представляла собой коллегию, так что каждый магистрат мог вмешиваться в дела своего коллеги; действия обычных магистратов могли быть запрещены «вето» народных трибунов. Сами магистраты делились на обычных (ординарных) и чрезвычайных (экстраординарных), действующих не постоянно, а в строго определенных случаях, на высших и низших, на плебейских и патрицианских. Последнее подразделение почти утратило силу, его следы сохранились только в том, что народными трибунами могли избираться только плебеи. Высшие магистраты имели и potestas, и imperium (кроме цензоров, которые империя не имели), а низшие — только potestas.

Imperium, как уже говорилось во введении, происходит от глагола impero, — аге — приказывать, повелевать, и в общественном плане imperium — высшая распорядительная власть. Это понятие возникло, вероятнее всего, в середине VI в. до н. э. при предпоследнем римском царе Сервии Туллии, может быть, одновременно с введением новой военной организации и новой формы народного собрания — центуриатными комициями. Обладание империем подчеркивалось внешне — золотым венцом, пурпурной тогой, креслом из слоновой кости, свитой ликторов. После свержения последнего царя Тарквиния Гордого в 510 г. до н. э. империй перешел к высшим магистратам — консулам, а затем и преторам[13]. В чрезвычайных случаях назначался диктатор, естественно, тоже обладавший империем. Характерно, однако, что, хотя цензура считалась венцом карьеры и цензором избирался, как правило, бывший консул, империем цензор не обладал. Как ранее царь, так теперь носитель империя находился под особым покровительством верховного бога Юпитера. Знаком обладания империем являлась, как и у царей, свита ликторов, несущих фасции: у каждого консула — 12 ликторов, у претора — 6, а у диктатора, который был один, — 24[14]. Для получения ими империя одного избрания было недостаточно. Необходим был специальный закон, принимаемый куриатными комициями — lex curiata de imperio, что было чистой формальностью, но сохранялось как память о прежних временах. Империй включал в себя право командования войсками, отправление правосудия, председательствование в сенате и центуриатных комициях и внесение различных предложений. Таким образом, он имел двойную природу — военную и правовую. И эти два его качества определялись двумя различными определениями — imperium domi, т. е. его правовой, гражданский аспект, и imperium militiae, т. е. право командовать войсками. Imperium domi осуществлялся в пределах померия, т. е. внутри городской черты, и был ограничен законами и полномочиями других органов власти, таких как сенат и комиции; провокацией, т. е. правом гражданина на апелляцию к народу в случае приговора; правом вето народных трибунов и т. п. В Городе нельзя было также командовать войсками, поскольку в пределах померия вообще запрещено находиться вооруженным. За пределами померия империй был militiae и практически неограничен. Диктатор Сулла принял закон, по которому ни консул, ни претор в течение года своей власти не могли покидать Рим. Это не значит, что они были вовсе лишены империя, но теперь он был только domi, a imperium domi был, как только что было сказано, весьма ограниченным. Главное что консулы и преторы были теперь фактически лишены возможности командовать войсками.