Вейджер. Реальная история о кораблекрушении, мятеже и убийстве - Дэвид Гранн

суда сблизились для быстрого формирования боевой линии[177] – корабли равномерно, цепью выстраивались друг за другом, консолидируя силы и защищая наиболее слабые звенья. Обычно два флота начинали бой именно в этом построении[178], однако постепенно оно менялось, апофеозом чего в 1805 году стал Трафальгар, где вице-адмирал Горацио Нельсон бросил вызов жесткой боевой линии, чтобы, по его словам, «удивить и сбить с толку противника» и «тот не понял бы моих намерений»[179]. Во времена Ансона искушенные капитаны тоже часто скрывали свои намерения, используя уловки и обман. Капитан мог подкрасться в тумане и встать с наветренной стороны от противника, перекрывая ему ветер. Или изобразить, что терпит бедствие, прежде чем напасть. Или притвориться другом, возможно, подняв иностранный флаг, чтобы атаковать в упор.

После того как наблюдатель Ансона заметил судно, необходимо было определить, друг это или враг. Один моряк с протокольной точностью описал события, последовавшие за обнаружением неопознанного корабля. Капитан бросился вперед и крикнул впередсмотрящему:

– Эй, на грот-мачте![180]

– Сэр!

– Как он выглядит?

– С прямым парусным вооружением, сэр.

Капитан потребовал тишины на носу и на корме и некоторое время спустя крикнул еще раз:

– Эй, на грот-мачте!

– Сэр!

– Как он выглядит?

– Большой, направляется к нам, сэр.

Офицеры и команда «Вейджера» изо всех сил старались разглядеть корабль, определить его государственную принадлежность и понять намерения. Но тот был слишком далеко, всего лишь грозная тень на горизонте. Ансон дал сигнал капитану Чипу, только что воцарившемуся на квартердеке быстроходного «Триала», броситься в погоню и провести разведку. Чип и его люди подняли паруса и отправились в путь. Балкли и остальные ждали и вновь готовили пушки. Люди были напряжены – все же ведение войны в огромном океане с ограниченными средствами наблюдения и связи давало о себе знать.

Два часа спустя Чип догнал корабль и произвел предупредительный выстрел. Сменив направление, он позволил Чипу приблизиться. Оказалось, это всего лишь голландское судно, шедшее в Ост-Индию. Солдаты эскадры вернулись с боевых постов на вахту – ибо враг, подобно скрытой силе моря, мог появиться на горизонте снова.

* * *

Вскоре после инцидента с голландским судном началась невидимая осада[181]. Хотя пушки молчали, многие спутники Балкли слегли. Юнгам не хватало сил, чтобы карабкаться на мачты. Сильнее прочих страдали принудительно завербованные инвалиды, в лихорадке и поту они корчились в гамаках, их постоянно рвало. Некоторые бредили, и за ними требовалось присматривать, чтобы они не свалились в море. Бактериальная тифозная бомба, заложенная в кораблях перед отплытием, взорвалась. «Наши люди стали раздражительными и болезненными», – заметил один офицер, добавив, что лихорадка «воцарилась среди нас»[182].

Когда эскадра находилась в Британии, зараженных можно было хотя бы доставить для лечения на берег, теперь же они оказались заперты в ловушке переполненных кораблей – ограничение контактов на близком расстоянии даже при понимании этой идеи было невозможно, – и завшивленные тела прижимались к ничего не подозревающим новым жертвам. Вши переползали с одного моряка на другого, и, хотя укусы этих насекомых не были опасны, оставляемые ими в образовавшейся ране фекалии кишели бактериями. Стояло моряку просто почесать место укуса – а слюна вши вызывала зуд, – как он невольно заражался. Болезнетворные микроорганизмы невидимой абордажной командой проникали в его кровь, а потом зараза распространялась вшами по крови всей эскадры.

Балкли не знал, как защититься, кроме как еще истовее молиться Богу. Хирург «Вейджера» Генри Эттрик устроил лазарет на нижней палубе, где места для подвески гамаков было больше, чем в операционной в кубрике гардемаринов. (Сама защита больных моряков под палубой от неблагоприятных погодных условий со временем стала обозначать недомогание.) Эттрик, преданный больным и умелый хирург, был способен ампутировать конечность за несколько минут. Он разработал то, что назвал «машиной для вправления переломов бедра»[183] – семикилограммовое приспособление с колесом и шестерней, которое, как он обещал, обеспечит выздоровление пациента без хромоты.

Несмотря на такие инновации, Эттрику и другим врачам его эпохи не хватало научных знаний о болезнях, и они понятия не имели, как остановить вспышку сыпного тифа. Преподаватель с «Цицерона» Паско Томас ворчал, что теории Эттрика об инфекционных заболеваниях представляли собой «поток полубессмысленных или бессмысленных слов»[184]. Понятия о микробах еще не возникло, хирургические инструменты не стерилизовали, а паранойя по поводу источника эпидемии разъедала моряков не хуже, чем сама болезнь. Распространялся ли сыпной тиф через воду? Или через грязь? Через прикосновение? Взгляд? Одна из господствующих медицинских теорий утверждала, что некоторые застойные среды, например на корабле, испускают миазмы, вызывающие болезни. Считалось, нечто поистине смертоносное буквально витало «в воздухе».

Когда члены команды эскадры Ансона заболели, офицеры и хирурги бродили по палубам, вынюхивая потенциальных возбудителей инфекции: грязный трюм, заплесневелые паруса, протухшее мясо, человеческий пот, гнилую древесину, дохлых крыс, мочу и экскременты, немытый скот, нечистое дыхание. Зловоние породило казнь песьими мухами – настолько библейскую, что, по замечанию Милькампа, было небезопасно «человеку открыть рот из страха, что они залетят ему в горло»[185]. Некоторые члены экипажа вырезали из досок импровизированные опахала. «Этим людям приказали ими размахивать, развеивая зараженный воздух»[186], – вспоминал офицер.

Капитан Мюррей и другие старшие офицеры провели экстренное совещание с Ансоном. Балкли не пригласили – в определенные места вход ему был заказан. Вскоре он узнал, что офицеры обсуждали, как впустить больше воздуха на нижние палубы. Ансон приказал плотникам вырезать шесть дополнительных отверстий в корпусе каждого военного корабля чуть выше ватерлинии. Однако это не помогло – число зараженных росло как на дрожжах.

Эттрик и другие врачи, работавшие в лазарете, были потрясены. Тобайас Смоллетт, чей плутовской роман «Приключения Родрика Рэндома» основан на опыте работы помощником морского хирурга во время войны с Испанией, писал об эпидемии: «Я подивился больше тому, что кто-нибудь из них может выздороветь, чем тому, что им предстоит отправиться на тот свет. Там я увидел, что на каждого […] приходилось не больше четырнадцати дюймов [тридцать пять сантиметров] пространства; увидел, что они лишены дневного света и свежего воздуха, дышат только зловонными испарениями собственных своих испражнений и больного тела»[187][188]. Боровшегося за жизнь в пустынных морях вдали от дома навещали товарищи, поднося к его невидящим глазам фонарь и пытаясь его подбодрить – или, возможно, «лия на него немые слезы или зовя самыми душераздирающими словами»[189], как писал один капеллан военного корабля.

В один из дней из лазарета «Вейджера» вышли несколько человек, неся длинный замотанный тюк. Это было тело одного из их товарищей. По традиции, труп, который