Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко

Активировав браслет, кладу правую ладонь на слегка вздутый живот Лалы чуть правее пупка. Закрываю глаза, входя в транс, отрешившись от всего земного. Недуг юной цыганки эхом отразился и на мне, внизу живота появилась тупая, ноющая боль, впрочем, довольно умеренная. Представляю, каково приходится сейчас девушке… Вернее, ещё девочке, которую собираются выдать замуж.

Сейчас же мои переливающиеся всеми цветами радуги «паутинки» исследуют человеческую плоть, и то, что я вижу своим внутренним зрением, меня не радует. Подтверждаются мои худшие опасения – это перитонит. Аппендикс лопнул, и гной хлынул в брюшину.

Сразу вспомнилась ситуация с Паршиным, когда я чистил ему оболочку головного мозга. Здесь придётся делать практически то же самое. Медлить нельзя, неизвестно, когда произошёл разрыв аппендикса, возможно, интоксикация организма продолжается не один час. Боюсь, до больницы не довезём. Или довезём, но будет уже слишком поздно. Да и получится ли хирургам вымыть гной из внутренностей до того, как там начнётся необратимый некроз?

Не теряя времени, я взялся за работу. А оно, это самое время, как обычно, растянулось, будто резина. В какой-то момент я даже поймал себя на мысли, что перестал дышать, будто впавшая в зимний анабиоз рептилия, и лишь усилием воли заставил сделать себя вдох.

Дело шло медленно, но мои «паутинки» подавляли лейкоциты и прочие гноеробные бактерии, заставляя каждую из них моментально сжиматься и испаряться будто под воздействием тысячеградусной плазмы, в то же время не причинявшей вреда внутренним органам пациентки. И лопнувший аппендикс, стручком венчающий слепую кишку, тоже почистим, теперь это будет просто бесполезный и безопасный кусочек плоти. Только когда прозвенел внутренний звоночек и «паутинки» стали таять, теряя свой цвет, я понял, что можно возвращаться в реальность. Хотя нет, ещё одно усилие. Девочке нужен здоровый сон, и я ей его обеспечу.

Вот теперь точно всё! Я открываю глаза – мир вокруг меня медленно плывёт куда-то в сторону. Ещё и тошнота подпирает к горлу… Пытаюсь привстать, но пол подо мной качает, как палубу угодившего в шторм корабля.

— Худо тебе? — словно сквозь вату слышу я голос Зоры. — Это от того, что ты часть хвори моей внучки принял на себя. Я не знаю, что ты сделал, но жара у неё сейчас нет. На-ка, выпей.

Она сжимает моё запястье своими на удивление крепкими пальцами. Я снова открываю глаза, и вижу, как бабка суёт мне в руку кружку с какой-то тёмной, практически чёрной жидкостью.

— Выпей, — повторяет она, — станет легче.

Я подношу кружку ко рту, её содержимое пахнет так, что у меня ком подкатывает к горлу, и кажется, что вот сейчас точно сблюю. Но Зора смотрит мне прямо в глаза немигающим взглядом, и я, словно загипнотизированный, делаю большой глоток этой горькой и тепловатой жижи.

С огромным трудом проталкиваю её внутрь себя. Ещё один позыв, кажется, сейчас из меня всё польётся обратно, но проходит несколько секунд, и я чувствую, как мне становится легче. Но при этом сонливость накатывает волной, и расфокусированным зрением вижу, как старуха подтаскивает какой-то матрас, на который я с готовностью падаю.

— Полежи, — слышу чуть надтреснутый голос Зоры. — Никто тебя не побеспокоит… Что у неё было?

— Аппендицит, перешедший в перитонит, — отвечаю я, отчаянно борясь со сном.

— Не знаю, что такое перитонит, но думаю, что-то не очень хорошее.

— Да уж, опоздай мы на пару часов – и всё могло закончиться трагически.

Интересно, сколько времени я потратил на исцеление? Но мне было лень и руку поднимать, чтобы взглянуть на запястье, и глаза открывать.

— Ты странный, — снова услышал я голос старухи. — Снаружи ты молодой, а внутри – старик. И при этом сила в тебе… Какая-то не от мира сего. Сила, которая помогает лечить. Я вижу, что она у тебя не с рождения. Странно это…

Удивляться её прозорливости у меня не было сил. К тому же она словно бы разговаривала сама с собой, и я решил не отвечать, а вскоре и вовсе задремал.

Очнулся от звука голосов. Открыл глаза, увидел Фаину – мать девочки и Михая. Они вроде бы даже не удивлены, чего это я вдруг решил прилечь.

— Там водитель пришёл, — сказал барон, — беспокоится, куда пропал доктор. Два часа почти ждёт. Зора сказала, что ты вылечил её внучку. Это правда?

— Правда, — ответил я, принимая сидячее положение. — Госпитализация ей уже не потребуется.

Голова не кружилась, не тошнило, слабость была уже не такой сильной, как сразу после исцеления.

— А что у Лалы было? — буквально слово в слово повторил он вопрос старухи.

Я замешкался с ответом. Зора меня опередила, что-то на своём языке сказала барону, и тот закивал, мол, понятно. Любопытно, что же она ему сказал, какой диагноз озвучила? Наверное, я этого уже никогда не узнаю.

Я осторожно, опасаясь потерять равновесие, поднялся на ноги. Да нет, вроде бы устойчиво держусь на ногах. Когда я двинулся к выходу, Михай придержал меня за локоть:

— Спасибо, доктор! Вот, возьми ловэ.

Он вытащил из кармана пачку 10-рублёвок, протянул её мне. Инстинктивно я уже было протянул руку, однако словно что-то меня удержало.

— Нет, извините, я не могу взять деньги, — произнёс я, с некоторым сожалением рассматривая ворох красных бумажек с профилем вождя мирового пролетариата. — Я за свою работу получаю зарплату.

Михай внимательно посмотрел мне в глаза, улыбнулся в бороду и убрал деньги обратно.

— Это ты меня извини. Не хотел тебя обидеть, но не предложить не мог.

— А вы воевали?

Я кивнул на медаль «За взятие Будапешта». Он нежно погладил её пальцами.

— Да, довелось… Добровольцем пошёл в 43-м, с разрешения нашего барона. Наш табор тогда под Краснодаром стоял. Вот там в военкомат я и пошёл. В военкомате, конечно, удивились, первый раз, сказали, видим, чтобы цыган добровольно воевать просился. Но выдали амуницию, винтовку, и вместе с заново сформированной дивизией оказался в составе 2-го Украинского фронта, которым Малиновский командовал. Я его однажды видел, он к нашему комдиву приезжал. Уже в звании маршала. Осенью 44-го в Венгрию вступили, а Будапешт взяли только в феврале 45-го. Там я ранение получил, с тех пор хромота осталась. И там же в госпитале медаль меня нашла. А после демобилизации я отправился свой табор искать. Полгода искал, всё-таки нашёл… Ладно,