В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

«Я обещал? Когда?..»

(Обещал, обещал! – все обещают, не надо стесняться.)

И Таня желала продолжить разговор о большой Севиной любви к ней. Потому что все, что случилось у Севы без нее, было, конечно же, ненастоящим, а настоящим было только ТО, с Таней. В общем, сделайте мне, как было. До кукурузного поля.

«Вчера еще в глаза глядел, а нынче – все косится в сторону!..» – любой женщине смириться с этим невозможно, правда? Но в Танином случае правильнее было бы уточнить: десять лет назад – «еще в глаза глядел, а нынче…».

– Танечка, ты очень милый человечек, но…

Никаких «но». И к делу подключается мама Тани – Вера, жена композитора Артема Соболева.

– Можно Севу Михайлова? – обычно спрашивает Вера по телефону, нарвавшись на жену. Как будто в общежитие звонит.

«Ща», – очень хотелось ответить жене. Но превозмогала.

– Севы сейчас нет, что передать?

– Передайте, что звонил Артем Соболев, – говорила Вера.

Вот как!

– Хорошо, Артем Соболев, – отвечала жена Вере.

– Мне нужен только ты!.. – значит, говорит она моему мужу.

А в это время жена мужа (я) тоже встречает белые ночи со своим бывшим мужем, его нынешней женой и детьми, потому что белые ночи в нашей жизни – это фатум: в эту прекрасную пору десанты бывших мужей, жен и возлюбленных с разных концов планеты высаживаются на берегах Невы – глядеть на эти белые ночи. Повод почтенный, культурный, против него не попрешь. Летят восторгаться, вздыхать и – поговорить.

Говорим.

– А помнишь, как Севка пошел спать, а мы поехали с тобой в казино…

Я смотрю на детей моего экс-мужа и что-то все время мешает мне сосредоточиться, сформулировать главную мысль.

– …и я загадал тогда: изменишь ты Севке или нет.

– Изменить спящему беззащитному Севочке?! Ты с ума сошел. За кого ты меня принимаешь, я честная женщина.

Малые дети дубасят друг друга по головам, выкручивают руки и говорят непристойности… А! Вот и эта главная мысль! Формулирую: эти дети могли быть моими. И с благодарностью небу: Боже, велика Твоя милость!..

– А почему вы развелись, кстати? – спрашивает мать этих чудных детей.

– Нас развело время, – отвечает ее муж.

Это правда.

Время, судьба, история – гнались следом. С целью догнать и прикончить. Мы разбежались в разные стороны, как два зайца, рассредоточились, как это грамотно делается в погоне – сбить с толку, запутать следы. Одного поймают – другой спасется. Спасенный вытащит другого. Такова была стратегия. Но вот спаслись оба. И все хорошо: новые семьи, дети… И не надо, как было.

Честно говоря, эта встреча – лишняя. Нет, первые пятнадцать минут были очаровательными. Остальные восемь часов – из серии «не надо было».

А может, и надо было: убедиться еще раз, что все было правильно. И жалеть не о чем.

А вечером мы принимаем у себя Таню и Веру. Вера – это которая Артем Соболев, девочка 65 лет, заигравшаяся в этом образе. Пока Таня в гостиной плачет на плечах моего мужа, Вера весело рассказывает мне про брачный период у жаб. Этой историей она развлекала меня и в прошлую встречу, то есть пять лет назад. За пять лет, видимо, ничего интереснее в ее жизни не случилось.

Две подружки, мать и дочь, две заговорщицы, две жертвы идеи фикс.

Я готовлю кофе и думаю мысль: любопытно, за кого эти девочки меня принимают?

И что, кстати, сейчас делает рыжеволосый Жан, человек южного ветра?..

Жана я видела лишь на кассете, снятой Севой в один из приездов всего семейства в мое отсутствие. И сразу поняла: это Жан. Стройный, изящный, красивый… и какой-то растерянный. Гости в кадре осматривают достопримечательности, но ощущение, что страшно далеки они в мыслях от шедевров архитектуры, включая Веру и Артема Соболева (настоящего). Однако дальше всех Жан: он не понимает язык, не понимает происходящего, не понимает Таню, которая сомнамбулой бродит в пространстве, высматривая бронепоезд. А бронепоезд Сева прячется от всех за камерой. Готовый фильм с открытым финалом.

Сегодня я играю в нем роль гостеприимной хозяйки дома.

– Таня, а вы приезжайте к нам, – вежливо предлагаю я.

– Нет… Я так не могу! – неожиданно отвечает Таня.

Что «не могу»? О чем это она подумала? Может, о том, что я ей сделала непристойное предложение?.. Перехожу на более безопасную тему – достопримечательности Северной столицы, и Таня ждет, когда я закончу, чтобы продолжить свой монолог про главное: про себя.

– А Тане неинтересно знать, что обо всем этом думаю я? – мимоходом спрашиваю мужа.

– Тане даже неинтересно, что думаю я, – отвечает Сева.

А теперь можно вспомнить того орущего на Таню психиатра и отнестись к нему с пониманием.

– Что-то я устал от этих белых ночей… – проводив заговорщиц, говорит муж. – Что ты молчишь?

– Я думаю о том, на чьих плечах сейчас рыдает рыжеволосый красавец Жан. И не унес ли его домик южный ветер в другую сказку?..

Что-то мне говорит, что скоро Таня полюбит Жана.

«Свет мой, зеркальце! Скажи…»

Что-то неладное творилось с мужчинами этого дома: бежали. Как кассиры в рассказах Чехова: «Опять кассир побежал…»

Сначала дядя Толя. Тихий такой, застенчивый… А сбежал. И от кого – от тети Раи! Герой-баба была – ора-ала!.. Дооралась, в общем. С одной стороны, оно и понятно: от такой сбежишь. С другой стороны – и как не убоялся? Страшно ведь. А ну как догонит?

Потом дядя Федя. Тоже – послушный, покладистый. Сбежал, короче. К другой. Как и дядя Толя.

Война любви уносила отцов нашего дома, как смерч. Ну просто косила.

Дальше всех убежал дядя Леня: надел противогаз, взял пистолет и был таков. (Почему противогаз? Зачем противогаз? Не знамо. Но сказано: противогаз.) Так и нашли его в кабинете – в военной форме и в противогазе. С посмертной запиской – как полагается, дисциплинированно: «В смерти моей прошу никого не винить».

Волю покойного уважили, никого не винили, но на тетю Клаву косились. И чем дальше – пуще: после дяди Лени тетя Клава похоронит еще пятерых мужей, а может, и больше: соседи со счета сбились, никогда не знали при встрече с ней – что надо: поздравлять или уже соболезновать. А главное, сама из себя вся такая заме-едленная, чуть живая, а замуж выходить и хоронить – так это быстро, шустро.

(…И чем она всех обольщала, что обещала, каким снадобьем угощала, что не