Блеск и нищета номенклатуры - Вячеслав Костиков

К 2000 году мы только мечтаем довести московскую норму до 9 метров. До сих пор в рабочих общежитиях столицы проживает свыше 250 тысяч человек, из них 40 тысяч семейных. Почти 1,5 миллиона москвичей на рубеже XXI века живут в коммунальных квартирах.

Положение рабочих, однако, не определялось лишь материальными тяготами. Еще в 1930 году Малая Советская Энциклопедия называет паспорт «важнейшим орудием полицейского воздействия и податной политики в т. н. полицейском государстве». Однако уже в 1932 году в СССР вводятся паспорта и прописка по определенному месту жительства. «Полицейское воздействие» распространяется на каждого гражданина. Передвигаться по стране можно лишь при наличии паспорта. Крестьянам паспорта не полагались, и они тем самым фактически прикреплялись к земле, становились рабами колхозов и совхозов.

В августе 1932 года принимается жесточайший закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности». Закон предусматривал применение к рабочим и крестьянам «высшей меры социальной защиты» — расстрела, который при «смягчающих обстоятельствах» мог быть заменен на срок не менее десяти лет.

После принятия антирабочего закона 1940 года российский пролетарий, мечтавший принести свободу трудящимся всего мира, сделался рабом трудовой книжки, рабом администрации. Рабочий мог уволиться с завода лишь с разрешения начальства, а такое разрешение давалось далеко не всегда. Зато рабочий мог попасть под суд за несколько опозданий или за прогул в течение одного дня.

Этот варварский закон был отменен 25 апреля 1956 года — два месяца спустя после XX съезда партии. Рабочие получили право менять место работы по своему усмотрению путем простой подачи заявления.

Установление минимума заработной платы (закон от 8 сентября 1956 г.), сокращение на два часа рабочей недели, удлинение оплачиваемого отпуска по беременности, прекращение изнурительных для бюджета семьи займов, введение в июле 1956 года новой системы пенсионного обеспечения — все эти меры позволили улучшить положение рабочих в стране. Но речь шла лишь об исправлении вопиющих отставаний в положении трудящихся.

В сущности же, экономика тотального надзирательства и не могла прокормить и одеть тех людей, на чьем горбу она медленно ползла в гору. Положение трудящихся продолжало оставаться тяжелым, порождая новые экономические и социальные проблемы.

Время от времени эти накопившиеся тяготы и обиды давали трагические, иногда кровавые «выбросы», тщательно скрываемые от общественности охранительными органами и пропагандой. Об одной из таких трагедий уже упоминалось в советской прессе. Речь идет о новочеркасских событиях лета 1962 года. 1 июня 1962 года в газетах было, опубликовано сообщение о повышении цен на мясо и на масло (на 30 и 25 процентов). Но эта мера была лишь фоном развернувшихся событий. В сущности, трудящиеся скрепя сердце готовы были признать вынужденность этого шага. Прямым поводом для забастовки на Новочеркасском электровозном заводе послужило другое. Рабочих спровоцировала глупость властей, а точнее сказать, их непрестанный номенклатурный зуд, стремление так выпрыгнуть из штанов, чтобы начальство в Москве заприметило инициативную голову. Еще в апреле 1962 года в области родилась очередная «инициатива» по экономии производственных расходов. Газеты начали немедленно раздувать «почин трудящихся». Особое рвение проявил Новочеркасский горком партии, выдвинувший «встречный» лозунг — «сберечь по 100 рублей на каждого рабочего в течение года». Но поскольку экономических стимулов и предпосылок для экономии не оказалось, прибегнули к испытанному: понизили расценки. Разгневанные рабочие вышли на улицы города. Демонстранты несли портреты Ленина.

Дальше события разворачивались трагическим образом. Были вызваны войска, пролилась кровь. Прилетевшие в Новочеркасск Микоян и Козлов, успокаивая рабочих, убеждали их в том, что забастовка и волнения в городе — дело рук провокаторов. На какое-то время полки продовольственных магазинов Новочеркасска завалили продуктами. Волнения постепенно улеглись. Потом начались суды…

Характерная черта: в новочеркасских событиях активное участие принимали женщины-работницы и жены рабочих. И это, надо полагать, не случайно. Работающей женщине у нас приходится особенно трудно. Ведь по доле ручного труда мы занимаем одно из «ведущих» мест в мире. А на ручных, неквалифицированных работах в стране занято огромное число женщин.

По нормам, действующим в СССР, женщина за смену может поднимать до 7 тонн, тогда как в Англии и Франции — до 700 килограммов. Женщины у нас строят и ремонтируют дороги, ворочают шпалы, кладут кирпичные стены — делают то, чего не увидишь ни в одной цивилизованной стране. Мы пролили реки крокодиловых слез, возмущаясь по поводу положения женщины в буржуазном обществе:

Очень трудно в Париже                                  женщине,если женщина не продается,                                  а служит…

И только теперь, в эпоху гласности, стали говорить о том, что нашу экономику мы в течение десятилетий латали, принося в жертву темпам роста женщину. Наша «котлованная» экономика в значительной степени держится за счет женского труда. Мы оторвали женщин от семьи, от детей, от счастья, бросив их в жерло «трудового фронта». Мы единственная страна в мире, где в хозяйстве больше женщин, чем мужчин — их более половины. Такого взлета «равноправия» не достигла ни одна держава. И при этом 4 миллиона женщин уходят в ночную смену, а еще столько же работают в условиях, не соответствующих никаким нормам охраны труда. Трагическим «общим знаменателем» нашей «экологии труда» является то, что по средней продолжительности жизни мы занимаем 32-е место в мире. Советский рабочий живет в среднем на 6 лет меньше, чем его брат по классу в других развитых странах.

Не в последнюю очередь это результат «алкогольной политики».

Ленин при всех трудностях восстановления разрушенной экономики всеми силами поддерживал трезвость. Испытывая крайнюю стесненность в финансах, первое Советское правительство тем не менее не пожелало прибегнуть к «пьяным деньгам». Отвечая сторонникам казенной продажи водки, обещавшим немедленный приток к казну 250 миллионов золотых рублей в год, старый большевик А. Яковлев написал в 1922 году гневную статью «Это не пройдет». Споры о водке вспыхнули вновь после смерти Ленина. Разрешил их Сталин, решительно высказавшись «за»: «Что лучше, кабала заграничного капитала или введение водки?.. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, — мы пойдем и на это крайнее средство ради интересов нашего дела». К 1929 году, несмотря на протесты Н. К. Крупской, продолжавшей напоминать о нравственных заветах Ленина, стране был спущен план по водке — вначале в 41 миллион ведер, затем добавили еще пять.

Однако «чуточку выпачкаться в грязи» не удалось. Алкогольная зараза, в какой-то степени еще сдерживаемая дисциплинарным страхом при Сталине, приобрела характер настоящей эпидемии при «наследниках». При Хрущеве продажа водки выросла в три раза, при Брежневе — в шесть раз. В 1984 году «душа населения» у нас выпивала 17–18 литров. Нетрудно догадаться, что «среднестатистический трудящийся» за счет непьющих женщин, детей и трезвенников «закладывал за воротник» значительно больше. Случайно ли, что в стране рождается столько больных детей и дебилов?

Впрочем, чтобы в течение нескольких десятков лет рыть по стране тысячи «котлованов», рабочие с традициями Путиловского и Обуховского заводов были и не нужны. Нужны были не сознательные рабочие, а «лимитчики» — люди с ограниченным правом, ограниченной квалификацией, ограниченной нравственной ответственностью.

Демократия и гласность вводят реальную шкалу ценностей, снимая парики с тех, кто десятилетиями рядился в одежды слуг народа. В ходе недавно закончившихся выборов народ ясно заявил, что он не хочет и больше не будет голосовать за «нарисованных людей». И тот факт, что во многих городах и районах страны победу при голосовании одержали рабочие и представители интеллигенции, а не креатуры аппарата, свидетельствует о том, что рабочий класс страны, составлявший большинство избирателей, обретает независимый голос.

По итогам предвыборной кампании «Правда» сетовала, что «на финишной прямой мало осталось рабочих». Однако совершенно справедливо писал по этому поводу в «Литературной газете» московский электрослесарь А. Сперанский: «Обижаться было бы глупо. Стоит задуматься…» «Обнажилась наша беда, которую нечем теперь прикрыть, снижение политического авторитета рабочего человека».