Блеск и нищета номенклатуры - Вячеслав Костиков

Приводя на съезде цифры роста зарплаты, жилищного строительства «плюс наличие широкой сети домов отдыха, санаториев и курортов для рабочих», Сталин поистине рисует фантастическую картину всенародного счастья, которое «обрушилось на страну» в результате первой пятилетки. Сталин настолько уверен в себе, что не считает необходимым даже вычистить собственный доклад от вопиющих противоречий. С одной стороны, «систематический рост материального благосостояния рабочих и крестьян», а с другой — несколькими страницами доклада выше, товарный выход мяса и сала по сравнению с 1916 годом составил в 1927 году 32,9 процента, в 1928-м — 30,4, в 1929 году — 29,2. Ситуация весьма знакомая: в докладе густо, в желудке пусто.

Сталин может говорить спокойно. Ему уже никто не возразит. Оппозиция раздавлена. Гласность заткнута кляпом страха. Профсоюзы после Шахтинского дела окончательно укрощены.

Место для разжигания первого крупного процесса было избрано не случайно. Донбасс являлся одним из крупнейших в стране пролетарских районов. Профсоюзы в центре были уже низведены до роли приводных ремней политики индустриализации. Но на местах еще продолжали существовать остатки пролетарских традиций. Шахтинский процесс преследовал цель не только ошельмовать специалистов, противопоставить рабочих интеллигенции, но и запугать рабочих, оторвать их от старых профсоюзных вожаков.

«Особенно опасной была попытка вредителей ухудшить материальное положение шахтеров, — излагает нам „История КПСС“. — Они занижали заработную плату, срывали строительство жилищ, нарушали правила безопасности труда в шахтах, создавая угрозу для жизни шахтеров…» Шахтинское дело, оказывается, свидетельствовало и «о плохой работе массовых организаций Донбасса, прежде всего профсоюзов».

Такая оценка профсоюзов позволила Сталину окончательно ликвидировать их, впрочем, и без того уже эфемерную независимость. В апреле 1929 года снимается с поста председателя ВЦСПС Томский, член партии с 1904 года, с именем которого у рабочих была связана память о реальной, а не хрестоматийной борьбе за рабочее дело.

Вытеснив из профсоюзов «правые капитулянтские элементы» (так представляет нам дело «История КПСС» 1974 года издания), Сталин поставил во главе ВЦСПС Н. Шверника, ставшего послушным наместником вождя в профсоюзной вотчине. С отстранением Томского и изгнанием его из состава Политбюро профсоюзы в СССР все больше превращаются в кассу социального страхования, в агентство по распределению путевок. Через семь лет, в августе 1936 года, поняв, что рабочее дело, которое он отстаивал в трех революциях, проиграно, а способов борьбы с тираном нет, М. П. Томский покончил жизнь самоубийством.

В сентябре 1927 года Сталин, беседуя с членами первой американской рабочей делегации, объявляет о том, что «монополия нашей партии выросла из жизни, сложилась исторически». В 1927 году, то есть всего через десять лет после революции, такое сужение политического спектра огромной страны едва ли можно было приписать истории. История не знает и не может знать поспешности. Поспешность — свойство людей. Формула «сложилась исторически» была удобна для Сталина, чтобы оправдать первый этап борьбы за власть и затем логически перейти ко второму — концентрации власти в руках одного человека.

Вводя в заблуждение американских рабочих, Сталин руководствовался не интересами рабочих, а факторами политической борьбы за власть. В свете этих факторов ему нужны были не независимые от партийной верхушки профсоюзы, а мягкие мехи для раздувания «социалистического соревнования», ему нужен был не сознательный рабочий, а «нарисованный человек», которому в зависимости от потребы дня можно бы приписывать те или иные свойства.

Впрочем, «новый рабочий класс», который засасывала из разоренной деревни бездонная воронка индустриализации, уже лишается и достоинства и политической роли. Стенограмма Первого всесоюзного совещания рабочих и работниц — стахановцев дает представление о том, какая роль отводилась рабочим в созданной Сталиным административно-командной системе. В этом отношении весьма характерно выступление забойщика шахты № 1 «Кочегарка» в Донбассе Ф. Артюхова.

Артюхов: Вчера, после того как мы были у нашего любимого наркома, мы себе сказали, что тем людям, которые не хотят работать по-нашему, надо голову оторвать — и кончено… У нас стахановцы сейчас имеют все привилегии: для них и кино бесплатное, и медицинское обслуживание, и врача на квартиру вызывают, и т. д.

Орджоникидзе: Чего не хватает?

Артюхов: Не хватает, надо полагать, одной вещи. Вот, допустим, врачу нужно позвонить, а телефона нет, нужен телефон. Есть у меня пианино…

Орджоникидзе: Умеешь играть?

Артюхов: Пока не умею, но заверяю любимого наркома, что, раз уголь умею рубать, научусь и играть. Я заверяю всех, заверяю товарища Сталина, что научусь играть…

Было на совещании стахановцев и демагогическое заигрывание с неопытным рабочим классом, и натравливание его на техническую интеллигенцию, и науськивание на поиск врагов.

Л. Каганович: И вот сегодня мы можем сказать врагам: хотите вы, господа капиталисты, и вы, слюнтяи, плюгавые, жалкие лакеи буржуазии, хотите видеть наши результаты, плоды работы большевистской партии? Вот они, в Кремлевском дворце, сидят на этом совещании. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают. Крики «ура».)

А. Жданов: На некоторых наших предприятиях стахановское движение встретило сопротивление со стороны оппортунистических консервативных элементов… Но мы крепко по этим настроениям ударили, одернули, призвали к порядку саботажников стахановского движения, дали им понять, что партия не остановится ни перед чем, чтобы смести с пути победоносного стахановского движения всех ему сопротивляющихся.

О том, какие методы применялись для похлестывания движения, сулившего, по пророчеству Сталина, «эффект втрое и вчетверо больше», свидетельствуют данные, приводимые на этом же совещании стахановцев. В докладе А. Жданова упоминается о том, что 10 октября 1935 года в Ленинграде было всего 484 стахановца, а 15 октября, то есть всего за пять дней, их «стало» более 14 тысяч. О степени давления на заводы и фабрики можно судить хотя бы по тому, что в эти годы была введена даже специальная форма отчетности «о численности рабочих, вовлеченных в стахановское движение». Сведения надлежало подавать каждые десять дней.

Между тем специалисты, которых, по словам Жданова, «ударили, одернули и призвали», предупреждали, что взвинчивание производительности за счет мускульной силы, ставка только на энтузиазм могут дать лишь кратковременный обманчивый успех, что рекордомания влечет за собой травматизм, снижение качества, что фальшью своей она пагубно влияет на нравственность, ибо рядовые рабочие не могли не видеть, как делаются нужные для «большого скачка» рекорды: за счет создания избранным рабочим особых условий, выделения лучших станков, технического «спецобслуживания».

На фоне наивности рабочих и работниц, спорящих перед светлыми очами вождей за то, кто кого «перестахановит» («Если найдутся работницы, которые будут брать 144 станка, то мы обязательно перейдем на 150. Если кто-либо заявит, что переходит на 150, то мы возьмем 200. Мы свой рекорд никому не отдадим!» — из выступления ткачихи Марии Виноградовой), особенно циничным выглядит не парадное, а реальное отношение Сталина к рабочему человеку. Среди стахановцев было немало таких, которые хотели учиться, стать техниками, инженерами. Отражая стремления этих рабочих, Алексей Стаханов написал в правительство письмо с предложением об освобождении стахановцев от производства на один-два дня в шестидневку для учебы. Сталин написал на документе краткую резолюцию: «т. Орджоникидзе. Дело не серьезное».

Сталин, которого на совещании стахановцев величали мудрым и чутким, видел в рабочем классе лишь пьедестал для памятника себе.

Делая вид, что ему ничего не известно о том, как созданная им административная система выдавливала из масс стахановское движение, Сталин назвал среди главных причин движения отсутствие эксплуатации и улучшение материального положения рабочих. «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселей. А когда весело живется, работа спорится», — объявил он.

Люди старшего поколения вспоминают, что с середины 30-х годов жить действительно «стало веселей». Восемнадцать лет спустя после революции власти позволили несколько скрасить унылый быт горожан.

На танцплощадки словно по мановению волшебной палочки возвращаются танго и фокстрот, в уличных киосках появляются цветы, в парках культуры и отдыха, к удивлению «непримиримых» борцов против буржуазного влияния, играют джаз-оркестры. В кинематографе царствует трогательная кинокомедия. Летом 1935 года в Москве на Красной площади организуется грандиозный парад физкультурников. Пять тысяч пионеров несут сплетенный из цветов лозунг «Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь». С 1 октября 1935 года наконец отменены карточки на продовольствие. Кажется, что время «худых коров» минуло. От восторгов не может удержаться даже Максим Горький. В отклике на парад физкультурников он пишет в «Правде»: «Да здравствует Иосиф Сталин, человек огромного сердца и ума, человек, которого вчера так трогательно поблагодарила молодежь за то, что он дал ей радостную юность».