Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг

несмотря на то что надо было идти в школу. Мы заканчиваем работу только в середине дня. Я валюсь с ног от усталости и вместе с отцом ложусь отдыхать. Билли не появляется ни на следующий день, ни через два дня. Рэй утверждает, что понятия не имеет, где его брат. «Может, у него возникли неотложные дела», – говорит он, пожимая плечами.

Билли полностью исчезает из нашей жизни, и мы больше никогда о нем не вспоминаем. Тем не менее нужно найти кого-нибудь вместо него.

Через несколько дней перед служебным входом в наш магазин выстраивается очередь соискателей, присланных с биржи труда. Нэнси стоит в углу, сложив руки на груди, курит сигарету и с презрением смотрит на этих нищебродов и иногда фыркает. Бетти тихо плачет в другом углу. На ее лице выражение вселенской скорби, слезы так и текут, а нижняя губа распухла от полученных вечером побоев бойфренда. Моя мама безуспешно пытается ее успокоить. Во второй половине дня с биржи труда нам пришлют новую партию соискателей, но предупреждают, что мало кто захочет носиться по улицам в зимнюю стужу.

«Вот уж точно», – бормочу я, услышав это предостережение.

Может быть, то, что я сейчас напишу, является воспоминанием, смешанным с воображением, или я уже позже догадался, в чем было дело, но следующую сцену я вижу как нельзя четко. Отец прилег отдохнуть, взяв на место Билли человека, который показался ему «представительным». Парня зовут Алан. Он немного моложе моего отца, у него рыжеватые волосы, голубые глаза и довольно красивые черты лица. Алан зашел к нам в дом, чтобы забрать рабочий комбинезон, книжку с адресами и заказами и кошелек с деньгами. Нэнси снова стоит в углу с сигаретой в руке. На этот раз она одобрительно улыбается. Бетти отправили домой. Входит моя мама.

Время словно остановилось, я стал невидимым, но я помню взгляды, которыми обменялись эти трое. Их взгляды навечно остались в моей памяти. Все стало на мгновение тихим и неподвижным, я почувствовал, что здесь есть какая-то неведомая мне тайна, которой я стал свидетелем.

Я открываю глаза и смотрю на Труди. Потом смотрю на часы и понимаю, что с момента, когда мы выпили настой, прошло уже четыре часа. При этом такое ощущение, что за это время перед глазами пронеслась если не вся жизнь, то бо́льшая ее часть. Люди в зале начинают шевелиться. Труди открывает глаза и лучезарно мне улыбается. Она говорит, что у нее все было прекрасно и замечательно, но потом, видя мои красные глаза, интересуется тем, как прошел мой трип. Я отвечаю, что большую часть ночи проплакал. Она обнадеживающе сжимает мою руку. «Прости, – произносит она, – я оказалась в совершенно другом мире. Как ты себя сейчас чувствуешь?»

«Прекрасно», – отвечаю я, сам не зная почему.

Ведущий церемонию mestre призывает присутствующих к порядку, просит тишины и исполняет песню, закрывающую церемонию. Мы с Труди плохо понимаем по-португальски, и нам кажется, что эта песня была о мире, любви и свете. Все присутствующие улыбаются, смеются и обнимаются, словно пережившие какой-нибудь ужасный ураган. По залу разливается атмосфера радости и единения. Труди была в огромном дворце Нептуна и видела сидящее на троне богоподобное существо с трезубцем и длинной развевающейся бородой. Вокруг существа были улыбающиеся красавицы. Судя по всему, видения Труди были приятными.

Пара, которая привезла нас на церемонию, интересуется, как у нас дела. Было ли нам страшно? Были ли у нас видения? Осознали ли мы что-нибудь глубокое и серьезное? Встретились ли мы со своими предками? Или, быть может, разговаривали с Богом? Но мы были под слишком большим впечатлением, чтобы ответить что-то конкретное. Мы выходим из здания, ночь прохладна, а джунгли кажутся удивительно живыми. Никогда ранее я не ощущал такого чувства причастности и привязанности к окружающему миру. Может, я слегка не в себе, но мне кажется, что я воспринимаю мир на молекулярном уровне. Барьеры между моим «я» и всем окружающим меня исчезли. Мне кажется, что каждая травинка, каждый лист, каждый цветок и каждое насекомое зовет меня, а каждая звезда направляет свои лучи прямо в мою голову.

Меня охватывает ощущение сопричастности. Словно я качаюсь на волнах бескрайнего океана чувств, описать которые я могу только с использованием слова «любовь». До церемонии я использовал это слово только для того, чтобы отделить то, что я люблю, от того, что не люблю: их от нас, героев от злодеев, друзей от врагов – то есть все в жизни, что отделяет и обозначает границу, как, допустим, обнесенный стеной город или крепость на горе, которые очень ревниво отстаивают свою уникальность и обособленность. Но сейчас все эти чувства сметены волной энергии, смешавшей небо с землей до такой степени, что каждый кусочек материи вокруг меня приобрел новое и важное значение. Все вокруг, как мне кажется, наполнено величием и ощущением вечности. И, как ни странно, эти грандиозные философские рассуждения, кажется, очень соответствуют всему контексту, словно удивительные видения открыли дверь в новый мир бескрайних, космических возможностей.

Я должен присесть на ступени здания. Я настолько сильно сражен красотой джунглей и видом звезд над головой, что просто не в состоянии стоять на ногах. Я опускаю глаза и вижу узкий зазор между каменными плитами ступеней, из глубины которого растет удивительный пурпурный цветок. Он похож на незабудку: пять фиолетовых лепестков, в центре которых расположена пятиконечная желтая мандала тычинки. Я вижу, как цветок уверенно тянется к свету, я поражен жизненной силой растения и тем, что я – единственный свидетель беспрецедентно смелой борьбы этого цветка. В этот момент у меня появляется осознание того, что не только это маленькое, нежное и прекрасное живое существо, но и мертвые камни вокруг него пронизаны любовью. Всё дает и получает, сопротивляется и сдается, и я, возможно впервые в жизни, осознаю, что любовь никогда не проходит бесследно. Любовь можно отрицать, игнорировать, даже извращать, но она не исчезает и принимает другую форму до тех пор, пока мы не начинаем признавать ее тайну и силу. Такое понимание может произойти мгновенно или спустя целую вечность, а в вечности не бывает чего-то незначительного. И если это так, то я должен продолжать и вспоминать свою историю для того, чтобы ее понять, чтобы превратить сухую прозу своей жизни в трансцендентальную поэзию.

В ту ночь в отеле мне было не до сна, я не мог уснуть. Мне казалось, что в твердой породе моей жизни, в этом тяжелом непроходимом камне моего прошлого наконец пробили артезианский колодец