Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг

секс появился где-то в период между снятием запрета на роман «Любовник леди Чаттерлей» и выходом первой пластинки The Beatles. Для меня секса не существует, за исключением сбивающих с толку заявлений Томми Томпсона. В нашем доме о сексе не говорят. Секса нет и по телевидению, возможно, он есть в кино, но я его не видел. Британская модель и танцовщица Кристин Килер и ее подруги, быть может, уже развлекают министра обороны, что создаст большие проблемы правительству тори, но газеты об этом еще не знают. Собираются снять запрет на продажу книги Дэвида Герберта Лоуренса, написанной тридцатью годами ранее, но для меня это пока совершенно ничего не значит.

Я понятия не имею, что намочило мою ладонь в ту ночь. По вязкости и температуре эта жидкость была похожа на кровь. Приятные ощущения были подпорчены страхом того, что я поранился и на следующее утро мое тело и простыни будут в крови. Я не зажигаю свет, чтобы не разбудить своего младшего брата. Это мой секрет, и я уже чувствую боль в ногах оттого, что меня отшлепал отец. Страх, чувство вины и ощущение экстаза создают в моей голове соблазнительный коктейль, который будет согревать мои чресла еще в течение долгого периода после первого в моей жизни опьянения.

Отец не склонен к отрытым демонстрациям любви и относится к поцелуям и объятиям как к чему-то лишнему. Люди его поколения считали недостаток близости и физической теплоты чем-то совершенно естественным и в некоторой степени проявлением мужественности. Такое ощущение, что поколение, выросшее между двумя войнами, неосознанно пыталось возродить традиции Спарты и вырастить людей, у которых выработался бы иммунитет к страданиям и эмоциональным жертвам войны. Отхождение от таких норм считается слишком женственным. Мы не плачем, не обнимаем друг друга, а поцелуи вообще происходят только в кино. Мой отец не садист и не бессердечный. Просто он плоть от плоти своего поколения. Он хороший человек, который любит нас всей душой, но его сердце не знает, как показать эту любовь. Отец, словно пленник в железной маске, все чаще бывает мрачным и неразговорчивым. Он – жертва личных предрассудков, каким должен быть мужчина.

Мама – совершенно другой человек. Она спонтанная, эмоциональная, на ее лице с одинаковой легкостью появляются как слезы, так и улыбка. Ей нужны романтика и порыв. Она редкая и экзотическая птица, опасная и непредсказуемая, запертая в клетке домашних забот. Я обожаю свою мать, но при этом боюсь ее.

Днем по воскресеньям мы смотрим старые черно-белые фильмы по BBC: «Короткую встречу» с Тревором Ховардом и Селией Джонсон и «Эту замечательную жизнь» с Джеймсом Стюартом. Мама по-детски завороженно смотрит на экран, полностью покоренная происходящим на нем, и заливается слезами при первом же намеке на сентиментальность, как только слышатся грустные и липкие, как теплый сахарный сироп, звуки скрипок и виолончелей. Я в равной степени сын как матери, так и отца, поэтому горло стягивает петлей, я сглатываю слюну, стараясь не расплакаться, не обнять мать и не вытереть с ее лица слезы. Днем отец обычно спит, у него нет времени на фильмы. Во время просмотра я сижу в качестве его заместителя с мрачным каменным лицом истукана. Со стороны, наверное, кажется, что я пытаюсь сдержать гнев.

Распорядок дня отца всегда неизменный. К полудню он заканчивает развоз молока и после обеда ложится спать на два или три часа. Проснувшись, он читает вечерние газеты и идет в паб: в Penny Wet на Хай-стрит или в Rising Sun на Коуст-роуд, неподалеку от района, где он развозит молоко. Отец мало пьет и жалуется, что перебрал и теперь у него болит голова. Отец никогда не возвращается домой пьяным и не приходит поздно.

Мама не пьет, поэтому не ходит с отцом в паб. К тому же общество не особо одобряет женщин, которые зависают в подобных заведениях, а моя мама – человек возвышенный и деликатный. В то время считалось, что в пабах ошивается всякий сброд, и мама точно не хотела, чтобы ее отнесли к их числу. Она следит за моим младшим братом и сестрой, готовит завтрак, обед и ужин, ходит за покупками на Хай-стрит, смеется и сплетничает с рыжеволосой Нэнси в подсобке за торговым залом нашего магазина. Мама никогда не работает в магазине, она считает себя леди, и именно так ее воспринимают окружающие. У нашей семьи первыми на нашей улице появляется машина и телефон.

У нас в доме есть проигрыватель. Мама научила меня двигаться под песню Tequila группы Champs и танцевать под All I Have to Do Is Dream в исполнении Everly Brothers (в этой песне я впервые услышал и обратил внимание на музыкальную гармонию). Мы танцуем твист под Чабби Чекера и крутим обруч вокруг талии. Танцуем до полного изнеможения, до тех пор, пока с болью в груди не валимся на пол совсем без сил. Это счастливое время. Мы много смеемся, правда, не во второй половине дня, когда папа отдыхает. В это время нужно вести себя тихо. Пока папа спит, мы сидим с мамой у занавешенного кружевными занавесками окна на втором этаже и смотрим на прохожих.

Наша семья далеко не бедная, но у нас то и дело бывают проблемы с деньгами. По субботам отец, Рэй и его брат Билли приносят всю недельную выручку в служебное помещение за магазином. Меня часто просят помочь, засаживают собирать стопочки однопенсовых монет по двенадцать штук, трехпенсовые – по четыре штуки, шестипенсовые – по две, шиллинги – по двадцать, а флорины или двухшиллинговые монеты – по десять штук. Помню, считал и другие монеты: фартинги, то есть одну четвертую пенни, монеты достоинством полпенни и полкроны. Но как ни считай, никакого дохода не получалось, компания лишь окупала свои расходы. Я смотрел, как Рэй и Билли ерзали, явно чувствуя себя не в своей тарелке, пока отец по несколько раз все пересчитывал.

Однажды к нашему дому подъехал синий грузовик, и четыре мужчины в серых комбинезонах вынесли со второго этажа пианино и погрузили его в автомобиль. Пока его выносили, по выражению маминого лица я понял, что в ее душе что-то умирает. Ни отец, ни я не стали тогда успокаивать ее.

Вскоре после этого Билли исчез. Однажды утром к нам пришел Рэй и сказал, что его брат не открывает дверь. Вместе с отцом они поехали к дому Рэя и минут двадцать стучались к нему. Отец с Рэем разделили между собой участок, который обслуживал Билли, и на следующий день мне пришлось помогать отцу,