Я тебя никому не отдам (СИ) - Франц Анастасия

— Ты действительно этого хочешь? — спрашивает, ещё пристальней вглядываясь в мои глаза.

Если бы он не был сыном человека, который разрушил мою семью, которого я ненавижу, тогда может быть…

Я киваю, потому что действительно этого хочу. Хочу.

Повторяю себе как мантру, чтобы вбить в свою голову это слово.

Давид хмурится. Его губы плотно сжаты, что свидетельствует о том, что он недоволен происходящей ситуацией, но в следующую секунду он убирает руки с моих плеч, но сам не отходит и не отрывает своего взгляда.

По моей коже проходит озноб. Я уже жалею о своих словах и хочу снова ощутить тепло его рук на своих плечах…

— Что-то ещё, Давид Александрович? — пытаюсь говорить спокойно, уверенно, холодно. Без каких-либо эмоций.

— Нет, — качает головой, делает шаг назад, выпуская меня из своего капкана. Становится намного легче дышать. — Спасибо за кофе, — холодным голосом чеканит.

Но даже и глотка не сделал из кружки, что неприятно царапнуло моё самолюбие.

— Пожалуйста, — резко разворачиваюсь, становясь к нему спиной, опираюсь ладонями о стол, пытаюсь восстановить пульс, взбесившийся из-за того, что Давид подошёл ко мне близко.

Внутри что-то шелохнулось, царапнуло, а потом вновь спряталось за семью замками — не вытянуть. Желаю, чтобы мужчина как можно быстрее ушёл из кухни. Чтобы не видеть и не слышать его, но это невозможно.

Совсем скоро мы станет родственниками, и придётся видеться с ним намного чаще, чем хотелось бы. От него не убежишь, не спрячешься.

По крайней мере не сейчас, когда я всё ещё в городе. Мне не хватает совсем немного до моей мечты, и я должна её осуществить. И покинуть этот дом, город навсегда, разорвав все связи. Всё. Даже ту ниточку, что, кажется, с нашей первой встречи с Давидом нас плотно связала.

Чувствую, что Давид всё ещё стоит позади меня, смотрит мне в спину, а потом будто резко одёргивает себя — холодок прошёл по коже. Пальцы вцепляются мёртвой хваткой в стол, чтобы не сделать то, что я не хочу. Я ненавижу его и его отца, которые разрушили мою семью. Я должна помнить всё это и никогда не забывать.

Нам никогда не стать близкими. Не стать семьёй, поэтому лучше закрыть для него все входы в мою душу, в мою жизнь.

— Ты никогда не сможешь меня простить? — вдруг слышу позади.

— Никогда, — выдыхаю я, прикрыв глаза.

Чувствую, как Давид смотрит ещё секунду, а потом это ощущение резко обрывается. Слышу лишь удаляющие шаги. И только лишь чашка остывшего ароматного кофе осталась одиноко стоять на столе. Это всё, что осталось между нами.

До ресторана, в котором я работала, добираюсь только через два часа. Пришлось всё же доесть свой завтрак и выпить чашку крепкого чая. Переодевшись, спустилась вниз. Машины Давида уже не было, я поняла, что он уже уехал, и это меня радовало. Не хочется с ним больше сталкиваться.

Толкнув дверь ресторана, над головой услышала трель колокольчика, возвестившую о том, что кто-то пришёл. Вижу, как резко ко мне лицом поворачивается парень за барной стойкой. Тёмка. На губах расцветает еле уловимая улыбка.

Увидев меня, друг расплывается в такой же улыбке.

— Алька, привет, — слышу радостный голос бармена.

— Тёма, привет, — подхожу к нему. — Начальница у себя? — киваю в ту сторону, где расположен кабинет Евы Александровны.

— Да. Ты за расчётом? — киваю. — Она спрашивала о тебе сегодня, — на секунду замолкает, заглядывает в глаза, пытаясь там что-то найти, и я даже догадываюсь, что. — Как ты? — понижает голос.

— Пойдёт, Тем. Я не хочу об этом говорить, — отвожу взгляд в сторону.

Не хочу ни с кем делиться тем, что у меня на душе. Это только моё. Моя рана, моя боль. И подпускать кого-либо к своей душе, чтобы там ковырялись, пытаясь вывернуть меня наизнанку, я не хочу. Это слишком личное, чтобы я хотела этим поделиться.

Артём всё понимает, мягко улыбается, но жалость в его глазах ещё больше мне не нравится и раздражает. Именно это я вижу в глазах и Давида, который пытается меня опекать только потому, что его попросили, и потому, что ему жалко, а не потому, что он сам этого хочет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Машу головой, пытаясь прогнать непрошенные мысли об этом человеке, что мне ненавистен.

Сказав другу, что потом ещё зайду к нему, направилась в сторону кабинета главной. Видеться с ней не особо хотелось, но понимала, что нужно. Нужно забрать расчёт и свои вещи, которые всё ещё остаются здесь. Больше, конечно, меня интересовали деньги, хоть я и понимала, что их пока слишком мало, чтобы наконец исполнить свою мечту и улететь в Париж.

От мыслей о том, что мне предстоит ещё как-то найти новую работу, голова моя пухла, раздуваясь до невероятных размеров. Понимала, что это будет нелегко, но выхода у меня другого просто не было.

Находиться в одном доме с человеком, который предал папу и меня, я не могла. Если бы у меня была возможность прямо сейчас съехать куда-то, я бы ею воспользовалась. Но сейчас каждая копеечка на счету, поэтому снимать комнату, уже не говоря о квартире, — просто неприемлемая роскошь, на которую сейчас я не имею права. Каждый рубль нужно экономить.

Постучав в дверь к бывшей начальнице и услышав громкое “Войдите”, я решительно надавила на ручку двери и вошла внутрь. Ева Александровна сидела за своим столом, уткнувшись взглядом в документы. Как только за мной закрылась дверь, она подняла голову и столкнулась со мной взглядом.

— Саша, — вдруг встрепенулась. Подскочила, ринулась ко мне с объятиями.

Прижала к себе крепко, а мне почему-то стало неприятно от этих объятий и такого её отношения. В прошлый раз она накричала на меня, уволила, не разобравшись в ситуации и не выслушав объяснений, а сегодня приветствует, будто дорогого гостя. От подобного лицемерия меня всегда выворачивало. Хотелось скинуть с себя её руки, чтобы не смела ко мне прикасаться.

— Ева Александровна, я за расчётом, — сказала я, как только женщина отодвинулась от меня, но руки с плеч не убрала.

— Сашенька, я приношу свои искренние соболезнования, — смотрела на меня грустными глазами, а я ничего не могла сказать, лишь кивнула. — Давай с тобой поговорим, — потянула меня к столу, но я вырвала свою руку из её ладони.

— Ева Александровна, не обижайтесь, но я не хочу об этом говорить, — в горле встал ком, пропитав мой голос горечью и болью.

В уголках глаз знакомо начало щипать, предвещая непрошенные рыдания. А плакать в присутствии этой женщины мне совершенно не хотелось. Поэтому, затрепетав ресницами, постаралась смахнуть подступающие слёзы.

— Да, прости, детка, — но я всё же чувствовала её жалость, от которой уже становилось тошно.

Женщина подошла к своему столу, открыла ящик, достала оттуда белый пухлый конверт.

— Это, — протянула мне конверт, — твой расчёт. И там мы ещё от всего коллектива собрали. Для тебя.

— Не стоило. Мне не нужны деньги, — мотаю головой, не желая брать ни копейки сверх того, что я заработала.

— Саша, мы тебя все любим, и, поверь, если бы не та ситуация — я бы тебя не уволила, но так получилось. О чём я очень сожалению, Сашенька, — в глазах её я увидела раскаяние и даже немного к ней прониклась.

Не знаю, как бы поступила на её месте… Не мне судить людей за их поступки.

— Спасибо, Ева Александровна.

— Не нужно ничего. Исполни свою мечту. Уверена, папа бы тобой гордился, — тяжело вздохнула бывшая начальница, опуская глаза.

Не плакать, Саша. Не плакать. Всё хорошо. Он видит тебя, и ты должна сделать так, чтобы он тобой гордился.

— Я могу посодействовать, чтобы тебя взяли на работу. В ресторан к моим знакомым требуется официантка, — но я покачала головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я сама найду. Без чьей-либо помощи.

— Спасибо, — взяв со стала конверт с деньгами, положила его в сумку. — Но я сама найду. Всего хорошего вам, Ева Александровна, — улыбнулась — теперь искренне, нежели несколько минут назад.

— Будь счастлива, — это последние слова, что женщина мне сказала на прощание.