Я тебя никому не отдам (СИ) - Франц Анастасия

У него было время всё рассказать, хотя бы дать понять, подготовить, но вместо этого он решил просто бить меня, не жалея. Только не могу понять, что же я такого сделала, что он так со мной поступил.

— Всё хорошо. Просто задумалась, — отвечаю ему, отмираю, продолжая заниматься своим делом.

Времени у меня не так много, а дел сегодня предостаточно, чтобы зависать вот так, теряя драгоценные минуты, и не приходить в себя.

Я просто не должна реагировать никоим образом на него. Словно его и нет. Вот только та боль и ненависть — она теплится в душе. Я никогда не смогу ему довериться и простить. Это слишком.

Пока намазываю тост, чувствую, как мою спину прожигает взгляд. Внимательный. Рассматривая каждый кусочек моего тела — слишком чувственно. Блуждает по моей спине, останавливается на пояснице — аккурат на широкой полоске обнажённого тела между шортами и белой рубашкой. От его взгляда кожа загорается огнём, словно он не спеша проводит по ней сначала пальцами, а потом накрывает её широкой ладонью.

Замираю. Вдыхаю воздух через нос. Выдыхаю через рот, прикрыв глаза.

— Тебе сделать тоже? — из чистой вежливости спрашиваю, не открывая глаз, а не потому, что хочу это сделать.

Лишь вежливость.

Больше ничего.

— Не отказался бы, — отвечает.

Слышу, как садится за стол, продолжая так же смотреть на меня. Стараюсь об этом не думать, продолжая заниматься делом. Хоть так и хочется высказать, что я не картина, чтобы на меня так пристально смотрели. Если ему так хочется созерцать, то пускай идёт в галерею и там наблюдает.

Отставляю свой уже остывший чай и тост, который, видимо, не будет сегодня съеден. И, встав на цыпочки, поднимая пятки вверх, приоткрываю дверцу шкафчика. Тянусь к верхней полке, где у нас расположена турка для заваривания настоящего кофе, всё так же ощущая черную бездну.

Молча ставлю её на стол, достаю молотый кофе, корицу и из холодильника сливки. В турку насыпаю необходимое количество кофе и ставлю её на плиту. Слегка помешивая, жду, пока почувствую приятный аромат прожаренного кофе, добавляю воды, оставляю его на огне. Пока всё это готовила, чувствовала внимательный взгляд, как на меня пристально смотрят за каждым моим движением.

Как только ароматный кофе был готов, перелила его в кружку с корицей, приготовленной заранее, оставив немного места для сливок.

По дому разнёсся аромат кофе, сливок и вкусного утра. Такого, какого уже больше двух недель не ощущала. На губах заиграла лёгкая полуулыбка. Взяв кружку одной рукой, повернулась к Давиду, да так и застыла. Его глаза прожигали меня насквозь. Пытались заглянуть в душу — найти ответы на свои вопросы. Но я не давала, плотно заперев дверь на ключ, не пуская абсолютно никого.

— Ты умеешь готовить кофе в турке? — хоть мужчина и удивился, но никакого виду не подал, словно для него каждая девушка его готовит — даже его эта Лана, спокойно спросил.

— Да, — отмерла, сделав первый шаг в сторону Давида, проговорила безразлично. — По утрам я всегда делала кофе папе… — тут же осеклась.

Воспоминания об отце болью кольнули в душе. Я не хотела говорить с этим человеком о родном отце. Это лишь наш с ним мир, в который я никого не хочу впускать. Особенно Давида — сына человека, что разбил мою семью. Папа всегда любил пить по утрам несравнимый ни с чем напиток — неизменно это был мой фирменный кофе с корицей и ванилью, и именно этот запах ассоциировался у меня с отцом. Но сегодня в доме не оказалось ванили.

— Аля, — начал будущий старший братик. — Я хотел с тобой поговорить, — его голос был спокойным, словно он ничего не чувствует.

Я уже начинала догадываться, о чём он хотел поговорить. И говорить на эту тему я не хочу.

— Нам не о чем с тобой разговаривать, Давид, — покачала головой. Подойдя к нему совсем близко, поставила возле него чашку с ароматным напитком.

Мой взгляд зацепился за левую руку, что вся до запястья была усыпана разными рисунками. Слегка наклонила голову в сторону, смотря, как на мускулистых руках перекатываются узоры и выступают вены — понимаю, что Давид напряжён, поэтому делаю шаг назад, отрывая взгляд от него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Резко крутанулась так, что голова пошла кругом. Перед глазами заплясали мушки. Попыталась ухватиться за стол, но смогла зацепиться только за спинку стула.

Вцепилась в неё мёртвой хваткой, не желая отпускать ни на секунду, тяжело задышала.

Слышу один уверенный шаг в мою сторону, но никак не реагирую, не желая смотреть на ненавистное лицо человека, что испортил мне жизнь. Да, это сделал не сам он, а его отец. Но это не имеет никакого значения. Давид мой враг.

Его грубые пальцы ухватили меня за подбородок, поднимая голову вверх, давая встретиться с его глазами — хмурыми, злыми, с коричневыми крапинками по центру. Он смотрел пристально, изучая каждую черту моего лица.

— Ты когда последний раз ела? — голос недовольный, я слышу рычание.

Ничего не отвечаю, пытаясь вырвать подбородок из его захвата.

— Тебя это не должно волновать. Я тебе это уже говорила, — сильнее сдавливаю пальцами рук спинку стула.

Говорю спокойно, а не истерю, как это было вчера. Сегодня лишь холод и безразличие в сторону этого человека. Он не достоин никакого внимания и чувств от меня. Лишь безразличие. Даже ненависть слишком высокое чувство для него.

Давид стоит близко, рассматривает моё лицо. Уверена, он заметил чёрные круги и впалые щёки с искусанными губами до крови — результат стресса, бессонных ночей и голодания.

Будущий братик делает шаг в мою сторону, не выпуская из плена пальцев мой подбородок. Делаю шаг назад — упираюсь бёдрами в стол. Я в клетке. Мне не сбежать. Давид смотрит, не отводя взгляда, делая ещё один шаг в мою сторону, приближаясь ко мне так близко, что я чувствую своей грудью его.

Поднимает подбородок выше, и мне приходится задрать голову, чтобы видеть его лицо. Он высокий. Я лишь ему по грудь.

И вновь этот запах. Проникает в мой нос, глубоко в лёгкие, стоит только сделать вдох.

— Аля, — вдруг произносит. — Ты уже взрослая девушка и должна всё понимать, — говорит серьёзно, но я перебиваю его.

— Я понимаю всё. В отличие от тебя.

— Я знаю и понимаю, как тебе трудно, — его руки вдруг опускаются на мои плечи, сжимают, встряхивают как тряпичную куколку. — Ты делаешь хуже себе. Посмотри, в кого ты превратилась, — окидывает меня взглядом, но говорит холодно. Особо без каких-либо чувств. Лишь голые слова, лишённые эмоций. — Разве, если бы твой папа был жив, он одобрил бы это?

И в этом он прав — не одобрил бы. И это он сегодня мне сказал во сне, взяв с меня обещание, что я больше не буду губить себя день за днём.

— А что ты так печёшься обо мне? — наклоняя голову слегка набок, вдруг задаю вопрос, на который и так знаю ответ. — По-моему, тебе должно быть всё равно, что со мной. Я тебе никто. Лишь дочь мачехи, которая уверенно разрушила не только нашу семью, но и твою, — от последних слов в его глазах что-то на долю секунды меняется, но потом так же быстро это пропадает.

— Я дал обещание присматривать за тобой.

— А я снимаю с тебя это обещание. Можешь быть свободным, Давид Александрович.



Глава 12

Александра (Аля)

Давид смотрел на меня пристально, не отрывая своих тёмных глаз, в радужках которых виднелись коричневые крапинки. Искал в моих глазах подтверждение моих слов, и я дала понять ему, что действительно хочу этого. Хочу разбить оковы его рук, стряхнуть их с плеч. Хочу освободить его от обещания заботиться обо мне, которое он дал своему отцу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он сам говорил, что я никому не нужна, следовательно, он тоже желает снять с себя оковы. И я могу предоставить ему свободу. Мне не нужна опека этого мужчины. Не нужен он сам в качестве родственника, старшего брата. Я одна, а значит, справлюсь со всем сама.

Но отчего же тогда сердце замирает, стоит только заглянуть в его глаза? А по коже пробегают мурашки, что совсем мне несвойственно, когда Давид находится в непосредственной близости от меня. Перехватывает дыхание…