На исходе ночи - Лопушанский Константин Сергеевич

— Эй, — негромко окликает человека Ларсен.

Тот поворачивается и исчезает в проломе стены.

Ларсен поднимается по металлической винтовой лестнице башни, входит в операторский зал. Большой компьютер, занимающий почти половину зала, полузасыпан обломками рухнувших перекрытий. Пол покрыт колышащимися на ветру грудами узких бумажных лент. Они тянутся из двух перфораторов, находящихся по краям пульта. Один из них продолжает работать, то затихая ненадолго, то снова возобновляя прерывистый стрекот. В зале никого нет. Ларсен подходит к пульту.

Неожиданно за спиной его раздается негромкий хриплый смешок. Ларсен резко оборачивается. Он не сразу замечает, что на бетонных обломках лежит человек в пальто.

— Хочешь задать ему вопрос? — говорит человек. — Что ж, попробуй… Сегодня он разговорчивый…

— Кто? — спрашивает Ларсен недоуменно.

— Он! — многозначительно повторяет незнакомец.

Ларсен подходит ближе. Человек в пальто лежит без противогаза, лицо чуть прикрывает грязная марлевая повязка. На ней сверкают нездоровым блеском воспаленные глаза. Ларсен стоит в нерешительности, присматривается, пытаясь вспомнить, где он видел этого человека. В лежащем трудно узнать преуспевающего радиоастронома, чей монолог, записанный на видеопленку, Ларсен слушал всего два дня назад.

— Все улетели вчера, — вздохнул радиоастроном. — Исход!

— Я знаю.

Ларсен садится рядом с ним. Оба молчат. Перфоратор стучит и снова затихает.

— Вот и все, — говорит радиоастроном. — Было начало, теперь конец… Программа…

Ларсен чуть вздрагивает, мгновенно вспомнив эту фразу и догадавшись, кто рядом с ним.

— Я уже это слышал.

— Где? — астроном нервно вскидывает голову.

— Неважно… Хочешь, перебирайся ко мне. Я скоро уйду отсюда. Попытаюсь добраться до материка.

— Зачем? Ты веришь, что мир не погиб? Смешно… Ты просто сумасшедший… Сейчас много сумасшедших.

Он замолчал. Сквозь сползшую марлю повязки вырывается хриплое дыхание, бессвязный шепот. Астроном, словно вдруг проснувшись, резко поднимается.

— Ты еще не ушел? — неприязненно спрашивает он. — Уходи! Ты мне мешаешь…

Продолжая бормотать что-то, он быстро ходит вперед-назад в коротком пространстве между углом пульта и стеной.

— Так, так… — долетают обрывки фраз. — Нет, я задам ему еще одни вопрос! — Он хихикнул: — Еще один вопросик… Вопросец… Да… Мозг — свалка цитат, говорите? Посмотрим!

Он падает в стоящее перед пультом кресло, пальцы его торопливо бегут по клавиатуре, вделанной в пульт. Бумажная лента вздрагивает и начинает вытягиваться из перфоратора. Он жадно хватает ее, вчитывается.

— Я так и думал… — с отчаянием произносит он и откидывается на спинку кресла. Затем встает, подходит к пролому в стене, вглядываясь в серый полумрак внизу.

Там, словно тень в воде, медленно движется фигура Ларсена.

Ночь. Ларсен сидит в своей квартире за рабочим столом, вращает педали. Осторожно вычленяя уцелевшие кусочки страниц из обгорелых переплетов, он кладет их на большой лист оргстекла и тщательно протирает кистью, погружая ее в чашку Петри, заполненную клейким желтоватым раствором. Влажные страницы становится эластичными. Затем он пинцетом снимает их со стекла и приклеивает к отдельному листу бумаги.

— Можно? — Дверь открывается, и на пороге появляется девочка.

— Конечно, пожалуйста…

Она подходит к столу, садится напротив Ларсена, молчит.

— Странная мысль пришла мне сегодня. — Ларсен улыбнулся. — А что если из этих уцелевших страниц составить книгу и назвать ее… Ну, скажем, «Диалоги»… Как ты думаешь?

Девочка чуть пожимает плечами.

— Вот смотри, — Ларсен разложил стекла перед собой. — Это было написано в Индии почти век назад: «Нет! Не в твоей власти превратить почку в цветок! Сорви почку и разверни ее — ты не в силах заставить ее распуститься. Твое прикосновение загрязнит ее, ты разорвешь лепестки на части и рассеешь их в пыли, но не будет красок, не будет аромата. Ах! Не в твоей власти превратить почку в цветок…»

— Дальше можно поставить вот это, — Ларсен берет стекло с приклеенной страницей. — Это замечательная книга… Одна из лучших. Ее написали в России, чуть больше века назад: «Нет ничего обиднее и несноснее, как погибнуть от случая, который мог быть и не быть, от несчастного скопления обстоятельств, которые могли пройти мимо, как облака»… — Ларсен оглядывает комнату, размышляя о чем-то. — Как облака…

— Вам не холодно? — вдруг спрашивает девочка.

— Нет, пожалуй.

— А мне что-то холодно, — говорит она, зябко проводя ладонями по плечам..

Ларсен внимательно смотрит на нее. Девочка опускает глаза.

— Мне все время кажется, что они не живые, — говорит она совсем тихо. — Сидят, не шелохнутся. Молчат… Спросишь — не отвечают. Я боюсь их…

— Ну что ты говоришь! — Ларсен гладит ее по руке. — Это пройдет. Бот увидишь… Это шок. Он может тянуться довольно долго. Надо ждать.

Ларсен снова принимается за работу. Девочка следит за его движениями, но чувствуется, что ей по-прежнему неспокойно.

— Почитайте мне еще что-нибудь, — просит она.

Ларсен берет стекло с приклеенной страницей.

— Нет, не это, — торопливо говорит девочка.

Ларсен удивленно смотрит на нее, пытаясь поймать ее взгляд, но она снова опускает голову.

— Вы помните ту книгу, — смущается девочка, — которую Анна читала… Вернее, вы ей читали оттуда… Она все время просила…

— Зачем тебе это? — тихо спрашивает Ларсен.

— Я прошу вас, — говорит девочка, не поднимая головы. — Пожалуйста…

Ларсен подходит к шкафу, достает книгу, возвращается к столу, садится. Долго листает ее, размышляя о чем-то, затем поднимает глаза. Девочка беззвучно плачет.

— Ты… Заболела?

Девочка судорожно кивает. Затем опрометью выскакивает и закрывает дверь. Через мгновение из соседней комнаты доносятся приглушенные всхлипывания. Ларсен выходит в полутьму холла, достает из шкафчика автоклава ампулу. Направляясь обратно, останавливается возле приоткрытой двери в комнату Тешеров. Там, в полутьме, видны дети. Одетые, они сидят на кроватях, глядя куда-то перед собой, как манекены. Ларсен открывает дверь. Дети одновременно поворачивают головы, смотрят на него.

— Надо спать, поздно уже. — Ларсен старается говорить как можно мягче.

Дети молча смотрят на него. Ларсен стоит; не зная, что сказать им, затем уходит. Дети смотрят ему вслед.

В развалинах сумеречно. Крупные хлопья снега скользят в порывах серого ветра. Дети ходят среди развалин, собирают обугленные щепки, дощечки, складывают их на большой железный лист, лежащий возле ног Ларсена. Он сидит, устало привалившись к стене.

Неподалеку мальчик — постарше и повыше других детей — ходит среди обугленных вещей разрушенного дома, останавливается возле каждой, подолгу рассматривает ее. Потом он зачерпывает снег рукой, подносит к противогазу. Снег — влажный, ломкий. Он мнет его в руке, словно пытаясь почувствовать его запах. Другие дети удивленно смотрят на него, затем начинают повторять его движения — собирают рыхлые комья, подносят их к лицу.

Ларсен тяжело встает.

— Идемте, — громко говорит он. — Нам хватит. Идемте…

Он цепляет металлическом прутом лист железа, волочит его за собой. Выйдя из развалин, оглядывается, ждет. Дети стоят, смотрят на него, будто не понимая, чего он хочет от них. Старший мальчик отбрасывает снег, что-то говорит детям. Вереницей они выходят из развалин и идут следом за Ларсеном.

В большой комнате за длинным деревянным столом сидят дети. Ларсен разливает чай. Видно, что он совсем плох и ходит с трудом. Лица детей по-прежнему абсолютно безучастны — отхлебнут, поставят чашки, посидят, отхлебнут снова.

— В этот вечер, — говорит Ларсен мягко, — люди всегда старались порадовать друг друга. Сделать подарок, угостить чем-нибудь или просто посидеть в тепле и поговорить. — Он помолчал. — А вечером все выхолили на улицу и ждали, когда появится первая звезда. Помните? Тот, кто видел ее, был счастлив, и все желания его сбывались… Мы непременно пойдем сегодня ждать первую звезду. Правда?