История одной семейки - Кристине Нестлингер

Аксель запротестовал. Это чистое совпадение, сказал он, что я ни разу не был на вечеринках, где все накуривались «до одурения». А сегодня у Йо будут даже пирожки с коноплей!

Я издевательски рассмеялся.

Знаю я эти знаменитые «пирожки», очень хорошо знаю!

Их печет мать Марион — которая и понятия не имеет, чего она там выпекает, а конопля, которую она держит за странноватую приправу, растет на подоконнике у Парниши Байера, под лампами дневного света. Я уже схомячил не меньше пяти штук этого мерзкого кекса, было дело, — и ни разу не забалдел, только маялся потом резью в животе.

Я сказал Акселю, что мне наплевать на все в мире косяки и пироги с коноплей и что на вечеринку я не пойду. Тогда Аксель повернулся к Йоши.

— Оставь этого зануду, — соблазнял ее он, — пусть он сидит дома! Пойдем со мной, солнышко!

Это было уже слишком. Это нарушало все мыслимые правила приличия на смотринах невесты. Я глянул на Акселя так свирепо, как только мог, но ему было плевать, он продолжал окучивать Йоши. Аксель все ж таки дока в психологии, он моментально понял, на какие кнопки надо нажимать.

Теперь он говорил уже только о пирожках с коноплей и бесплатных косяках, которые достанет Эгон. Глаза Йоши заблестели, а я сник. По натуре я ведь вовсе не боец. Ладно, подумал я, раз ей вся эта чертова наркодрянь важнее меня, пусть идет! Раз не понимает, что я жду ее рассказов, как голодная собака косточку, — пусть проваливает! Все равно я не смогу ее удержать! Один поцелуй в щеку и три уродских ряда на свитере не дают ведь никаких прав!

— Иди с ним, если хочешь, — буркнул я.

Йоши улыбнулась Акселю.

— Нам правда надо кое-что обсудить, — сказала она, — может быть, мы придем попозже.

Аксель еще немного поуговаривал ее, а потом отвалил. Йоши поглядела ему вслед. Мне показалось, что в ее взгляде мелькнуло сожаление.

— Забавный парнишка, — заметила она.

— Жадный, мелочный маленький фрик, — процедил я.

— А так и не скажешь, — сказала Йоши. — Вроде не похож…

— Кто ж похож на того, кто он есть на самом деле? — спросил я.

Аксель ушел, и Йоши снова взялась за вязание. Она увидела, что одна петля соскочила, и попросила крючок, чтобы ее поднять. Я забрал у нее спицы. В поднятии петель я дока. И безо всяких там крючков. Бабушка и тети всегда обращаются ко мне, когда петли убегают вниз.

Пока я возвращал петлю на ее законное место, Йоши рассказывала то, что услышала от бывшей девушки Йоханнеса.

У Йоханнеса Мюллера-старшего не переводились любовницы, и его жене, «госпоже начальнице», это надоело. Она с ним развелась. А он уехал в Грецию. Летом работал там официантом в туристическом ресторане. А чем занимался зимой — неизвестно. Через несколько лет он вернулся, сдал экзамен на переводчика с греческого и стал переводить для греческих гастарбайтеров документы и представлять их интересы в суде и прочих местах. Два года назад ему это надоело, и он снял крестьянский дом в холоднющем Вальдфиртеле[2], в деревушке Гфурт. Там он зарабатывает на жизнь переводами на греческий и с греческого деловой корреспонденции для пары фирм, занимающихся экспортом. Йоханнес-младший навещал папашу только пару раз, потому что не представляет, о чем можно говорить с таким человеком. Однажды с ним поехала подружка Йоши, и ей Йоханнес-старший тоже показался ужасно странным типом. Прямо-таки опустившимся! Дома она рассказывала, что таких можно назвать «асоциальными элементами», только вот тот никогда и не был «социальным», так что это определение ему не очень подходит.

— Ты разочарован? — спросила Йоши.

Я покачал головой. Лучшей замены папе на «Харлей-Дэвидсоне» все равно не найти.

— И что теперь будешь делать? — спросила Йоши.

— Пока ничего.

— А зачем я тогда все узнавала?

— Знание — сила, — ответил я.

Йоши долго смотрела на меня, очень внимательно, потом обернула спицы мышино-серым полотном и сказала:

— Ну тогда мы сможем пойти на ту вечеринку, а?

Я хотел возразить, но тут пришли обе мои тети, и Труди пропела:

— Мы накрыли в саду, чтобы перекусить! Прошу к столу! Насколько я помнил, последний раз мы «перекусывали» в саду, когда тетя Лизи знакомила нас со своим мясником.

Я вскочил и потянул Йоши за руку.

— Нет, спасибо большое! — завопил я. — Нам нужно на вечеринку! Мы и так уже опаздываем!

Пусть уж Йоши столкнется с Солянкой, пусть мне придется бодаться за нее с Акселем — все лучше, чем отдавать ее на растерзание семейному совету.

— Только не задерживайся вечером, — крикнула тетя Труди нам вслед, когда мы с Йоши уже подошли к калитке, — нам еще математику учить!

Я кивнул и пробормотал:

— Вот корова надоедливая!

А Йоши сказала, что я несправедлив. Если бы у нее была такая чудесная семья, она бы прыгала до потолка от счастья. Примерно то же самое повторяют и все мои друзья. Даже Гарри и Флориан. Но они же совершенно не понимают, о чем говорят!

Глава 6,

которая получилась очень печальной, потому что повествует о двух ужасных случаях: школьном и внешкольном

Тусовка у Йо получилась жуткой во всех отношениях. Когда мы с Йоши пришли, Эгон, Густи и Марион были уже пьяны в стельку. Они еще днем завалились к Йо помогать готовить вечеринку и все время потягивали бакарди с колой. А сейчас валялись в молодой траве у бассейна и выглядели так, словно их уже пора отвозить в реанимацию. Гарри и Флориан, тоже не слишком трезвые, бегали вокруг бассейна с сачками для ловли бабочек и старались выловить оттуда какие-то мерзкие комки. Это Марион туда стошнило.

Анетта, Аксель и Ники сидели за столом на террасе и втроем курили одну сигарету. То, как они держали ее и с каким значением передавали друг другу, ясно говорило о том, что именно они курили.

Я не хотел даже подходить к ним, но Йоши махнула Акселю рукой, он поднял свою — вяло, словно древний дед перед апоплексическим ударом, Йоши пошла к ним и уселась на свободный стул между Акселем и Анеттой. Косяк был как раз в руке у Анетты. Она затянулась с закрытыми глазами и передала его Йоши. За столом было еще одно свободное место, но я не хотел участвовать в их заседании и ушел в дом.

В гостиной толклись четыре человека из параллельного класса, я их почти не знал. Они танцевали под жуткую дискотечную музыку. Я улегся на софу около телевизора. Оттуда через огромное, в пол, окно мне были видны все курильщики. Правда, смотреть там было не на что. Косяк почти выкурили. Анетта сделала последнюю затяжку и раздавила бычок. Раскурили ли они новый косяк, я не увидел, потому что в гостиную вошли Гарри и Флориан. Они подсели ко мне и загородили окно.

У них в руках были стаканы с бакарди-колой, и оба идиотски хихикали.

— А что, Солянки нет? — с надеждой спросил я.

Вот поэтому-то они и веселятся, сообщили Гарри и Флориан. Солянка торчит на кухне, намазывает бутерброды и ноет, что Вольфи не придет, потому что старательно учится, и что она бедная соломенная вдова, которая не может наслаждаться вечеринкой.

— Вот будет номер, — ржал Гарри, — когда она заметит, что ты тут! Да еще и не один пришел!

— Она тогда прыгнет в бассейн с блевотиной, — кудахтал Флориан.

Гарри глянул на меня остекленевшими глазами, мотнул головой в сторону террасы и спросил:

— Кто такая? Ты с ней гуляешь?

А Флориан спросил заплетающимся языком:

— Чего это ты ее от нас утаиваешь, а? Боишься, что уведу?

Больше всего мне хотелось уйти домой. Двое пьяных друзей и подружка, которая решила обкуриться, — что может быть хуже! Я не зануда и не святоша, и мне плевать, кто как прожигает свою жизнь, просто до сегодняшнего дня я не видел ни одного человека под наркотой, в обществе которого было бы приятно.

У алкашей заплетается язык, они горланят и блюют, курильщики гашиша уходят в несознанку и становятся такими же разговорчивыми, как садовые гномы, и оживленными, как чугунная печка. Говорят, что у настоящих наркоманов тоже так, но я убей бог не пойму, зачем они являются на тусовки и делают все, чтобы побыстрее наступил приход.

Ведь праздник на то и праздник, чтобы веселиться вместе. А с тем, кто в полной отключке, неважно, от шнапса или косяка, — с ним не повеселишься, да и ему самому не до того. По-моему, единственное веселье, которое они себе позволяют — это после вечеринки, когда наступают серые школьные будни, непрерывно трепаться о том, как круто они «нажрались» или «обкурились», и чем дальше в прошлом остается вечеринка, тем большим количеством алкоголя и косяков обрастают эти истории.

Правда, вслух, да еще при друзьях, я все это сказать не могу, тут же назовут занудой и маменьким сынком. Пару раз я осторожно пробовал высказать Гарри и Флориану то, что думаю, но они меня не услышали. Заявили, что мне просто-напросто «слабо», поэтому-то я и злюсь на других. Но все это не имеет ничего общего со «слабо». Однажды и я сожрал этот проклятый пирог с гашишем, я уже рассказывал. Но, кроме рези в желудке, не почувствовал ничего. Я подозреваю, что только половина наркоты, которую приносят на вечеринки, настоящая. Но и в это Гарри и Флориан не верят. Они считают, что я не чувствую никакого эффекта, потому что «закрываюсь» для влияния этой фигни, внутренне от нее защищаюсь. Это, конечно, чепуха, потому что на последнем дне рождения тети Лизи я выпил три бокала шампанского и внутренне ужасно сопротивлялся действию шипучки, но все было зря. Я рассекал по дому, как больной морской болезнью, и маме пришлось меня раздеть и уложить в кровать, потому что я перепутал ванну с постелью и во что бы то ни стало намеревался там заночевать.