История одной семейки - Кристине Нестлингер

Я спрятал тетрадку, набитую семейными тайнами, под матрац и принес телефонный справочник. Муксенедеров там оказалось не очень много — а на роль тестя моего отца годился лишь Алоиз Муксенедер, булочник и кондитер на Вестбанштрассе, 100 — если, конечно, намеки Аннелизы на рогалики с повидлом не были глупой шуткой.

В общем, после обеда я запланировал покупку этих самых рогаликов по адресу Вестбанштрассе, 100!

Я уже стоял на пороге, и только тетя Фея задерживала меня — ей непременно надо было знать, что наврать маме, если та позвонит, — как вдруг с визитом к больному заявилась Солянка с тремя красными гвоздиками и пончиками, да не простыми, а в форме сердца с пуншевой начинкой. Узрев меня в вертикальном положении и полным сил, Солянка вздохнула с облегчением.

— Я так волновалась, так волновалась… — выдохнула она мне в ухо. Я сказал, что болел только с утра и теперь мне уже лучше и надо бежать по срочному делу. Солянка сообщила, что пойдет со мной. А я был слишком вежлив, чтобы отказаться.

По пути к трамвайной остановке она держала меня за руку, да так крепко, что можно было подумать — она ужасно боится заблудиться в лесу. А в трамвае заржала, как старая лошадь, когда в ответ на ее вопрос, куда это мне так срочно понадобилось, я ответил: «Купить рогаликов с повидлом».

Булочная Муксенедера оказалась симпатичным магазинчиком, обставленным «под старину», с черными зеркальными панелями, золотыми буквами и финтифлюшками повсюду. Сорок два сорта хлеба, среди коих хлеб наивысшего качества, выпекает фирма Муксенедера, сообщал плакат в витрине. И еще изготавливает лучшую выпечку на чистом масле со свежайшими яйцами. В апреле деликатесом месяца провозглашался клубничный омлет со взбитыми сливками.

Солянка ввалилась в булочную вслед за мной.

— Ты что, правда хочешь купить рогаликов? — изумленно спросила она.

— Шутка, — ответил я. Потому что заметил недалеко от прилавка зал со столами и стульями, почти как в настоящей кофейне. — Тут теперь моя штаб-квартира, — сказал я Солянке.

Солянка захотела сесть у окна, но я выбрал столик прямо посередине зала, оттуда просматривалась вся кондитерская. Солянка заявила, что не может заказать даже минералки — все ее карманные деньги ушли на цветы и пончики. Я пригласил ее на клубничный омлет. Солянка, счастливо чавкая, сообщила, что здесь «офигительно шикарно», «ужас как мило» и «вообще супер». Закончив кормежку, она придвинулась поближе, положила голову мне на плечо и рассказала о контрольной по математике, походя обвинив меня в том, что я вовсе и не болел, а просто хотел сачкануть. Но это было ни к чему, сказала она. Контрольную теперь стопроцентно повторят. Потому что почти две трети класса ожидает «неуд». Пока Солянка все это излагала, она гладила мне то руку, то ляжку.

Два часа просидел я с Солянкой в кондитерской Муксенедера и не увидел никого, кто бы мог оказаться моим отцом. Кроме официантки и трех женщин, продававших хлеб и выпечку, из недр магазина трижды выныривал старый, полный, краснолицый до апоплексичности мужчина. Он что-то недовольно рычал продавщицам, а те именовали его «господином шефом». Старый Муксенедер, подумал я. Один раз через магазин прошагала какая-то женщина неопределенного возраста, но не слишком старая, и исчезла где-то внутри. «Добрый день, госпожа начальница», — сказала ей официантка. И поскольку я понятия не имел, сколькими детьми осчастливил мир господин Муксенедер, то не мог быть уверен в том, что это жена моего отца. Но я сказал себе: это было бы даже неправильно — узнать все прямо в первый же день изысканий!

Я проводил Солянку домой. Мне удалось увильнуть от прощального поцелуя, потому что у подъезда Солянки сплетничали две женщины. Одна из них была соседкой Уллерманнов. В их присутствии Солянка никаких нежностей допускать не хотела. Ее родители разрешат ей целоваться и обниматься лишь по получении аттестата зрелости, то есть с восемнадцати лет.

— Тогда до завтра, Вольфи, — сказала Солянка, прежде чем исчезнуть в подъезде. Я кивнул.

При этом ни в какую школу я завтра не собирался. Нельзя же пропускать только тот день, в который пишут контрольную. Это выглядит подозрительно. Проболеть надо еще как минимум три дня, решил я, чтобы Сузи-Гипотенузи ничего не заподозрила.

К сожалению, мама уже была дома, когда я вернулся. Она сказала, что ушла с работы пораньше — поухаживать за своим больным сыном. Я ей, конечно же, не поверил. Скорее всего, она позвонила с работы, тетя Фея что-то беспомощно пролепетала, и мама поняла, что дело нечисто. Я решил рискнуть, состряпав спасительную ложь. Сказал, что был у доктора Бруммера, нашего семейного врача. Как и всякая спасительная ложь, эта увертка была жутко глупой, потому что мама сразу же захотела посмотреть на рецепт от доктора Бруммера. Да еще тетя Фея наврала ей, что я пошел к Гарри за домашним заданием по математике. Тоже спасительная ложь — глупее не придумаешь. Задание по математике можно ведь узнать и по телефону!

Мама прочла мне длинную лекцию, сопровождаемую охами и вздохами, лекцию того сорта, что обычно приводят меня в бешенство. Но на этот раз я просто не мог сердиться. После того, как я прочел «горестные тетрадки», вид мамы почему-то повергал меня в умиление и меланхолию. Поэтому я не повел себя «наглецом», как говорит бабушка, не стал применять свой знаменитый первобытный крик, а просто сказал:

— Послушай, мамуля, дорогая моя, все это не имеет никакого смысла, гимназии мне не закончить. Забери меня оттуда, отдай в обычную школу, на большее я не способен!

Мама была потрясена до глубины души. Она не может себе представить отпрыска, не отучившегося в университете. И она заговорила чрезвычайно ласково. Попробовала меня «поддержать» и «подбодрить». Уговаривала, будто медсестра больного — я и милый, я и понятливый, я и смышленый. Настоящий умница, абсолютно сообразительный! Только вот чуточку ленивый… Но в жизни все можно наверстать! Всю следующую неделю мне следует оставаться дома, сказала мама, чтобы не терять время на всякую бесполезную ерунду вроде физкультуры, рисования или пения, а целеустремленно заниматься латынью, математикой и английским. Дорис поддержит меня в занятиях математикой, Андреа в латыни, а сама она будет помогать с английским. И тогда я закончу учебный год играючи, максимум с одной пересдачей. Только теперь надо все свои помыслы и силы сосредоточить на этой благой цели! И поскольку я никак не мог сказать маме, на какой благой цели уже сосредоточены все мои помыслы и силы, я пробормотал «о’кей», и мама была счастлива. Таким благоразумным я давненько не был, похвалила она меня, теперь я снова ее «добрый старый Ольф», и у нее возродилась надежда на «прекрасное будущее». В приподнятом настроении мама покинула мою комнату, ну а так как в важном для меня деле в этот день все равно уже больше ничего нельзя было предпринять, я сел зубрить латинские глаголы. Чтобы в доме воцарился мир, я позволил Андреа после ужина проверить меня. Я все ей ответил, кроме двух слов, но эта корова, вместо того чтобы похвалить, только ругалась:

— Вот видишь! Ты просто ленишься! Можешь же, когда захочешь!

А Дорис язвительно добавила, что с латынью, может, все так и есть, но по математике я полный ноль, и никакая зубрежка мне не поможет. Тут вскипела мама. Она сказала, что человека с такими взглядами и близко нельзя подпускать к школе. И ей уже сейчас ужасно жалко детей, которых Дорис когда-нибудь будет обучать! Теперь надулась Дорис и умотала в свою комнату — а я вздохнул с облегчением. Не дай бог она начала бы долбить со мной еще и математику. После латыни я уже был на это категорически не способен.

Людям вроде меня, которые долго ничего не учили, надо много времени на раскачку.

Глава 5,

в которой рассказывается об успешном продолжении расследования и безуспешных попытках разобраться с Солянкой. А Аксель, мой сосед по парте, подкладывает мне свинью

Всю следующую неделю и я вправду занимался. Зубрил часами так прилежно, что тетя Фея была совершенно потрясена и по несколько раз на дню приносила мне свежевыжатого апельсинового сока — ведь, по ее словам, когда занимаешься умственным трудом, расходуешь много витаминов.

Мама и Андреа были мною довольны. Мама выражала свою радость, рассыпаясь в бесконечных похвалах, а Андреа — все время наезжая на меня.

«Ну что ж ты сразу так не смог? — говорила она. — Был бы ты в последние месяцы хоть вполовину таким старательным, не пришлось сейчас надрываться!»

А вот с Дорис у нас ничего не получалось. Стоило ей объяснить какую-нибудь математическую задачку, как я уже не понимал даже того, что раньше знал железно. Бабушка предложила разумную вещь: сконцентрироваться на латыни и английском, а математику пересдать осенью, тогда на подготовку у меня будет целое лето. Но мама была против. Она считала, что не стоит гробить все каникулы на учебу.