Ноль эмоций (СИ) - Осянина Екатерина

Убедившись, что нас не собираются преследовать, Костя перестал пятиться, сунул оружие за пояс, развернулся к вокзалу, отобрал у меня куртку и тут же надел, стянул с меня оба рюкзака, повесил себе на плечо. Чувствительно ткнул меня в спину: беги, мол. Мы побежали к перрону в обход знания вокзала. Выскочив к самым рельсам, мы застали хвост поезда. Проводница последнего вагона с фонарем и флажками уже отступила вглубь тамбура, и на ее место вышел паренек с сигаретой. Уселся на корточки на самом краешке «фартука», перекрывающего ступени, и стал невозмутимо созерцать проплывающие мимо кусты. Мерцающий огонек его сигареты проехал мимо нас, когда мы выскочили из кустов и стали догонять последний вагон. Увидев нас, паренек зажал сигарету в зубах, неторопливо поднялся, отступил на шаг, лязгнул каким-то рычажком. «Фартук», грохнув, отпрыгнул вверх, открыв нам путь по ступенькам. Поезд набрал уже приличный ход, и мы бежали изо всех сил. Я схватилась за поручень и попыталась запрыгнуть на ступеньки. Протянувшаяся сверху рука схватила меня за запястье. В это же время я почувствовала, как сзади Костик подтолкнул меня снизу, и я в мгновение ока очутилась в темном тамбуре. Протиснувшись за спину молодого человека, я, обернувшись, увидела, как Костя на бегу протянул ему оба наших рюкзака, которые парень сразу же молча передал мне, а потом, схватившись обеими руками за поручни, ловко запрыгнул на подножку поезда. Когда мы оба уже стояли в темном прокуренном тамбуре, наш спаситель, не вынимая сигареты изо рта и прищурив один глаз, чтобы не разъело дымом, все так же невозмутимо опустил на место фартук и снова уселся на корточки на самом краю.

— Спасибо, брат! — Костя протянул ему руку, и тот пожал ее, не вставая.

Парнишка молча кивнул, свесил руку с сигаретой наружу и стряхнул пепел.

Мы прошли в вагон.

Свободных мест не было. Все нижние полки были заняты людьми, все верхние — огромными рюкзаками, странными тюками и какими-то железными палками, обернутыми тканью и целлофаном

Остановившись в дверях тамбура, мы высматривали, куда бы можно было пройти и присесть хотя бы на краешек. Народ, большей частью молодые люди, сновал туда-сюда по проходу, из одного отсека в другой. Где-то играли на гитаре и пели нестройными голосами какие-то странные песни на непонятном языке. Некоторые были чудно одеты: на молодых людях я заметила одинаковые коричневые не то плащи, не то шинели. Одна девица разгуливала по вагону в наряде восточной танцовщицы. Я безучастно на эту пеструю компанию, пытаясь сообразить, куда мы попали: в цирк или бродячий театр? Костя негромко проговорил мне на ухо:

— Толкиенисты!

— Ролевики, — назидательно поправил нас сзади чей-то голос, и мы, одновременно обернувшись, увидели того самого парня, который помог нам забраться в тамбур. — Ну или реконструкторы.

Мне это ровным счетом ни о чем не говорило, а Костя понимающе кивнул парню:

— На ХИшку едете?

— Не, на регионалку. ХИ в этом году под Ёбургом.

— А по какому миру игра?

— По «Светлячку».

Костя многозначительно покивал, я же не поняла решительно ничего из того, что они болтали, хотя слова почти все были знакомые.

Мы сидели в толпе веселых и необычно одетых парней и девчонок. Проводница несколько раз прошла мимо нас, не заметив среди этих странных туристов двух «зайцев». Меня затолкали к самому окошку, где я скучающе таращилась в темноту за грязным стеклом. Константин умудрился найти в этой толпе общих знакомых и выяснил, что кое-кто из его ну очень старых товарищей по таким же студенческим игрищам уже давно на полигоне (слово «полигон» навеяло на меня ассоциации с армией, но никто из этих лохматых ребят не походил на военного, хотя в камуфляж были одеты многие). Я привалилась к стенке купе и задремала в полумраке вечернего поезда под гул голосов и звон гитары где-то в конце вагона. Костя тихонько потряс меня за плечо через какое-то время и всучил мне бутерброд и кружку с чаем.

Я протерла сонные глаза и огляделась. Напротив меня сидели две совсем молоденькие девицы и пожирали Костю глазами. Он, не замечая их хищных взглядов, воспользовался тем, что нижняя полка в данный момент была свободна, и бесцеремонно разлегся, положив голову мне на колени. Я оторопело оглядела его с ног до головы, разведя руки с бутербродом и кружкой, и продолжила жевать, стараясь не крошить хлеб ему на лицо. Для этого мне приходилось отворачиваться и отклоняться. Он закрыл глаза и принялся ерзать, устраиваясь поудобнее, не замечая ни моего немого возмущения, ни разочарования, отразившегося на лице девушек, которые, думая, что я не вижу, переглядывались и гримасничали. Мужчина изогнулся, сунул руку себе под спину и вынул из-под поясницы мешающий ему лежать пистолет, чтобы спрятать его за пазухой. Девицы, заметив это, округлили глаза в полном восторге и стали пихать друг друга локтями. Мне захотелось щелкнуть этого супермена по лбу, чтобы не выпендривался, но я, доев бутерброд, поставила кружку на стол и теперь сидела, не зная, куда девать руки. Выбора не было, и одну пришлось положить ему на грудь, а вторую — на здоровенную шишку у него на лбу. Рука была холодная, и Костик раскатисто мурлыкнул от удовольствия, как здоровенный кот. Девчонки, заметив это, снова стали злобно на меня коситься.

Я доела хлеб, поставила на столик пустую кружку, не зная, что с ней делать дальше, кому возвращать, нагнулась к самому лицу Константина и шепотом спросила:

— Может, расскажешь?

Он открыл глаза:

— О чем? Об этих ребятах?

— Нет, о тех, что тебе на лбу шишку поставили, — я легонько постучала подушечкой пальца по шишке над правым глазом.

Он зашипел сквозь зубы, поймал мою руку и снова прижал ее к своему лбу.

— А, эти… Я их не знаю, чего рассказывать? Обыкновенные местные гопники.

— А зачем дрался?

— Да как-то так само вышло.

— Как само? Ты же отошел на минуточку!

— Ну ты что, гопников не знаешь? Им от «дядя, дай закурить» до начала мордобоя хватает гораздо меньше «минуточки».

Я помотала головой, он принял это за укор и перешел от оправданий к наступлению:

— А ты могла бы и раньше появиться, между прочим!

— А ты мог бы предупредить, что собираешься ввязаться в драку!

— Я не собирался драться! И вообще, зачем ты размахиваешь пистолетом, если не умеешь им пользоваться?

— Надо было, наверное, еще немножко постоять и полюбоваться, как ты красиво машешь кулачищами, пока парень с ножичком кромсает тебя на тонкие ремешки. В общем, это… на здоровье!

— Спасибо! — возмущенно буркнул он и закрыл глаза.

Я как могла устроилась поудобнее и тоже задремала, предоставив девчонкам возможность разглядывать нас сколько душе угодно.

Проснулась я от начавшегося в вагоне массового шевеления. Народ вокруг нас возился, собирался, стаскивал с полок свои огромные рюкзаки, явно готовясь к выходу. Кружка исчезла.

За окном была глубокая ночь. В вагоне тоже было довольно темно, слабые «дежурные» лампочки едва освещали проход. Разговаривали приглушенными голосами.

Нога моя, придавленная головой Константина, затекла и слегка ныла, а сам он развалился на всю лавку, покачиваясь, как желе, в такт движению поезда и свесив руку почти до самого грязного пола. Я расправила плечи и потянулась, упершись ладонями в верхнюю полку. Мой спутник не просыпался, несмотря на то, что кто-то дважды чуть не споткнулся о его руку и один раз чуть не уронили ему на живот рюкзак, и мне пришлось пошлепать его по макушке.

Он резко сел и пару секунд ошеломленно озирался, приходя в себя, потом шепотом сказал, всматриваясь в темноту за окном:

— Что, уже приехали?

Я понятия не имела, куда и когда мы должны были приехать. За окном ничего не было видно.

— Нога затекла, — пояснила я тоже шепотом — а что, мы тоже выходим? — спросила я, увидев, что он подтянул к себе свой рюкзак.

— Да, нам лучше пока пойти с ними.

— Куда? На полигон?