Первые люди на Луне (пер. Лачинов) - Герберт Уэллс

Последовал сильный толчок, — я наполовину был погребен под тюком из наших пожитков и на некоторое время все стихло. Затем я мог расслышать пыхтенье Кавора и хлопанье ставней в оконных рамах. Я сделал усилие, сбросил с себя наш завернутый в одеяла багаж и вынырнул из под него. Наши открытые окошки зияли как темные отверстия, усеянные звездами.

Мы были еще живы и лежали во мраке, в тени, отбрасываемой большим кратером, на дно которого свалился наш шар.

Мы сидели, переводя дух и ощупывая шишки на теле от ушибов. Ни один из нас не предвидел такого грубого обхождения, какому мы подверглись, вступая в лунный мир. Я с трудом поднялся на ноги.

— Теперь посмотрим на лунный пейзаж! — сказал я. — Но темень, Кавор, хоть глаз выколи.

Стеклянная поверхность шара запотела, и, разговаривая, я вытирал ее одеялом.

— Остается полчаса или около того до наступления дня, — сказал Кавор. — Надо подождать.

Невозможно было разглядеть что-либо в царившей густой темноте, мы словно были заключены в стальном шаре. Мое вытиранье одеялом было только размазываньем стекла: едва успеешь вытереть стеклянную стенку, как она тотчас опять тускнела от вновь сгустившегося пара и от прилипавших волосков шерстяного одеяла. Разумеется, надо было применять для этой операции чего-нибудь другое, а никак не одеяло.

В моих усилиях протереть стекло я нечаянно соскользнул по влажной поверхности и ударился коленом об один из цилиндров с кислородом, торчавших из нашего тюка.

Положение было отчаянное и нелепое. После долгого странствования мы очутились на луне, среди неведомых чудес, и все, что мы могли видеть теперь — это была тусклая, струящаяся стенка стеклянного пузыря, в котором мы прибыли!

— Чорт возьми, — воскликнул я, — для этого не стоило трогаться с места.

Я присел на тюк, дрожа от холода и закутываясь плотней в одеяло.

Вдруг мокрая поверхность стекла замерзла и изукрасилась узорами.

— Не можете ли вы достать из тюка электрический нагреватель? — сказал Кавор. — Иначе мы рискуем замерзнуть.

Я поспешил вытащить требуемый прибор.

— А теперь, — спросил я, — что нам делать?

— Ждать, — отвечал он.

— Ждать?

— Конечно. Надо подождать, чтобы воздух у нас снова отогрелся, и тогда это стекло прояснеет. До тех пор нам нечего делать. Здесь еще ночь — надо выждать наступления дня. А пока не хотите ли закусить?

Некоторое время я ничего не отвечал и сидел, дрожа от холода. Я с досадой отвернулся от мутной стеклянной стенки и смотрел во все глаза на лицо Кавора.

— Да, — сказал я после короткой паузы, — я проголодался. Я чувствую себя сильно разочарованным. Я ожидал… Не знаю, чего я ожидал, только во всяком случае не этого!

Я призвал на помощь всю свою философию; поправив на себе импровизированный плед, я снова уселся на тюке и приступил к моей первой трапезе на луне. Не помню, кончил ли я ее, как вдруг стеклянная поверхность стала проясняться, сначала отдельными полосками, но, быстро расширявшимися и сливавшимися, пока тусклая вуаль, скрывавшая лунный мир от наших взоров, исчезла.

Мы с любопытством глядели на ландшафт луны.

Глава VII

Восход солнца на луне

Вид, представившийся нашим взорам, носил чрезвычайно дикий, угрюмый характер. Мы находились в громадном амфитеатре, среди обширной круглой равнины, на дне исполинского кратера. Его крутые скалистые стены замыкали нас со всех сторон. С западной стороны падал на них свет еще невидимого солнца, достигая самой подошвы утеса, и показывал беспорядочно нагроможденные друг на друга темные и серые скалы, испещренные там и сям снежными полосами. Скалы эти находились от нас милях в десяти или более, но сначала, при отсутствии атмосферы, очертания их были отчетливо видны до мельчайших подробностей. Они стояли ярко освещенные против заднего, погруженного во мрак плана картины, который представлялся нашим земным глазам скорее великолепным, усеянным блестками, бархатным занавесом, чем обширным небосводом.

Восточные утесы сначала представлялись нам в виде простой каймы к усеянному звездами небесному куполу. Ни румянца зари, ни чуть брезжащего рассвета, ничего, что возвещало бы скорое наступление утра! Только Корона, зодиакальный свет, направляющийся к блестящей утренней звезде, предупреждали о близком появлении солнца.

Разлитый вокруг нас слабый свет происходил от отражения световых лучей западными скалами. Он озарял обширную, волнообразную равнину, серую и холодную, — серый колорит постепенно сгущался по направлению к скалам восточной окраины и, наконец, переходил в совершенную тьму на границе этих сумрачных скал; бесчисленные круглые, серые горы и горки, валы из белого, напоминающего снег, вещества, соединявшие и продолжавшие горные хребты вплоть до глубокого мрака, дали нам первое понятие о расстоянии стены кратера. В первое время я принял их за сугробы обыкновенного снега; но на самом деле то были бугры и массы замерзшего воздуха.

Так было вначале; затем внезапно, изумительно быстро наступил лунный день.

Солнечный свет скользнул по бокам скал, коснулся у их подошвы глыб осыпавшегося камня и, шагая в семимильных сапогах, мигом добрался до нас. Отдаленные утесы как будто зашевелились, задрожали, и со дна кратера стал подниматься серый пар, клубы его становились все шире и гуще, пока, наконец, вся западная сторона равнины не задымилась, как мокрый платок, повешенный перед огнем сушиться.

— Это воздух, — сказал Кавор, — это, наверное, воздух, иначе не поднимался бы пар при первом прикосновении солнечного луча…

Он устремил взгляд кверху.

— Поглядите! — воскликнул он.

— Куда? — спросил я.

— На небо. Уже. На черном фоне голубая полоска! Звезды кажутся больше, а маленькие звездочки и все туманности, которые мы видели в небесном пространстве, исчезли.

День быстро приближался. Серые вершины гор одна за другой охватывались ярким светом и затем покрывались дымящимся паром. Наконец, все видимое пространство на западе от нас заволоклось постепенно сгущавшимся и расширявшимся туманом. Отдаленные скалы отступали все более и более в глубь, тускнели, теряли свои очертания среди клубящегося пара, тонули и, наконец, исчезали во мгле.

Все ближе и ближе подходил слой туманов, надвигаясь так же быстро, как бегущая по земле тень облака, гонимого юго-западным ветром. Нас охватывал легкий сумрак.

Кавор схватил меня за руку.

— Что такое? — спросил я.

— Посмотрите! Солнечный восход! Солнце!

Он повернул меня к вершине одного из восточных утесов, выступавшей в смутных очертаниях из окружающей мглы и немного более светлой в сравнении с темным небосводом. Но теперь контуры ее обозначались странными красноватыми фигурами — настоящими языками алого пламени, извивавшимся и плясавшим на небе. Я объяснил себе это явление прохождением света сквозь клубы пара, но на самом деле это были солнечные выступы, огненная корона вокруг солнца, которая всегда закрыта от земных глаз нашей атмосферной вуалью.