Штопальщица - Светлана Храмова

Домашняя курица, что с неё взять? Владимир бы ума лишился от такого однообразия. А может, она и правда, давно не в себе? Надо бы отпуск взять, Наташа права. Нет у него таланта семью радовать, только и может, что обеспечить. На миг Владимиру, уверенному и успешному, решающему деловые задачки без труда, стало стыдно. Стало не по себе.

– Наташенька, у меня под левой лопаткой заныло, мне бы лечь.

Она засуетилась, захлопотала – Володенька, врача? Да нет, я полежу немного. Пойдем, я в спальню тебе подняться помогу, массаж сделаю, у меня масло специальное, потом уснешь на полчаса, будешь как огурчик! Устал ты, любимый.

Через полчаса Володя очнулся, успокоила его Наташа, как заправский специалист. И где она таким движениям научилась? Действительно, свеж и бодр. И в голове полнейшая ясность.

– Наташенька, а где зеленая карточка, она среди банковских лежала, я что-то не видел ее давно. Забыл тебя предупредить. Ее трогать нельзя, ты с нее ничего не снимала?

– Да я и не помню. Я внимания не придаю, мне что зеленая, что синяя… ты ничего не говорил. Это ведь наши деньги?

– Не совсем наши. И не совсем мои. Наш общий с друзьями счет, я как главный хранитель, на мне все средства. Эта карточка – особая.

– Ну что ты волнуешься понапрасну, лежит, как всегда, где положено. Я посмотрю, не вставай. У меня карточки сложены, но я тремя пользуюсь, этой в сумке нет, точно помню.

Она точно помнила, что именно эту, зеленую, она вручила Иешуа. На траты. Чтоб ему не обидно было, чтобы не чувствовал себя неполноценным и зависимым. Откуда ей знать, что общак?

VII

В знаменитом ресторане «Татьяна» на Брайтон Бич – шум и зычные голоса, хозяева жизни гуляют, официанты сбиваются с ног, снуют с огромными подносами туда-сюда, возникают из ниоткуда, стоит только взглядом повести – услужливы, любой каприз! «Фуагра у нас сегодня отменная, добавить? Там посредине стола – приметили уже? – фирменные перепелочки с чечевицей, сейчас подложу вам, отведайте, приборчики заменить? А вино какое предпочитаете, бокальчик пора освежить, а-а, вам водочки? У нас восемь наименований, the best in town, какую предпочитаете?»

Гостя из виду не теряют, внимательны – и черно-белая спецодежда блестит, и салфетка через согнутый локоть перекинута, и спина изогнута особым образом – по направлению к гостю, от бедра. Царский приём, денег потраченных никому не жаль. Сервис по высшему разряду! Почтение и почитание, популярное место. И тосты за здоровье каждого из присутствующих, никто не забыт.

«За успех нашего общего дела! Ура!» – заорал, что есть мочи упитанный блондин, рубашка в разводах, сияющие ультрафиалетом павлины по белому полю, и супруга рядом, глаза синим подведены, обширные телеса красной с переливами тканью обтянуты, губы алым полыхают (помада подобрана к платью, строго под цвет), добавим смоль волос, разбросанных по плечам, Кармен! Как верная подруга, она тут же подхватила, мужу в тон: «Ура!» И все разом грянули, громыхнуло, будто война. И присутствующие вот-вот в атаку ринутся, только подкрепятся немного – и в бой.

А за стеклянной стеной, для удобства посетителей, обзор широк – неспешные ласковые волны Атлантики, мир за окном и покой. Семейные стайки гуляющих, воркующие парочки ищут уединения, лица Наташа не различала.

На эстраде – маленький оркестрик (скрипка, ударные, контрабас, электропианино – стандартный набор для хорошо посещаемого русского ресторана), надрывается кудрявый брюнет с артистической фамилией Альпийский, пиджак искрится люрексом, впечатление, что микрофон ему только мешает, хотя он ухватился за кронштейн, как за спасательное приспособление – для устойчивости, наверное.

А где ещё, как детям, можно веселиться —Как не на Брайтоне, столице кабаков?Сюда под утро даже можно завалитьсяИ танцевать аж до потери каблуков!

Наташа обворожительна, она счастлива и спокойна, как давно они никуда не ходили вместе! Так бы и жили нормальной семьей, никакой Иешуа бы не встретился. У нее бегемотик ласковый, вот как сегодня – и целует ее, и танцуют они безостановочно. Весь вечер.

Но взгляды Наташа ловила странные. И показалось, что партнеры с женами перешептываются, не отрывая глаз от раззадоренной пары. Выпила она больше, чем обычно, хотела отстраниться от любопытных, но нехорошие предчувствия одолевали, неведомо с чего.

Пока она прихорашивалась в туалете, ей стало нехорошо. «Вы сладкий яд, вы горький мед, вы божество, вы сущий дьявол, я вас ищу, от вас бегу, я не люблю вас и люблю…» – неслось сверху, из банкетного зала. Она ощутила тошноту, рвота подступила к горлу, еле успела склониться над унитазом. Прихорашиваться пришлось заново.

Когда вернулась, слегка пошатываясь – взгляды резкие и насмешливые, кусучие, как москиты в летнее время. Да, время летнее. Что ж ее так крутит, и спазмы рвотные подступают снова, усилием воли остановила. «У вас небесные черты, о нет, уродливая маска, вы черно-белы, нет, цветны, вы так грубы, в вас столько ласки!..» – не унимался певец, наяривала ошалелая скрипка, и поддакивал на контрабасе тощий долговязый парень, отрешенно, с ленцой перебирающий струны.

– Володя, нам пора. Я отравилась, по-моему. Пойдем – потащила она его к выходу, он и не попрощался толком, пока ее не было беседовали оживленно. О ней? Да что ж ей так муторно? И мутно так, что каждый чужой взгляд воспринимается как оскорбление или насмешка.

В машине Володя мрачнее туч, Наташа держалась рукой за живот и просила прощения за сорванный вечер. Володя молчал. Дорога домой недлинная, но показалась бесконечной, он так и не проронил ни слова.

А подъехали – мотор заглушил, обошел машину спереди, но не руку ей подал, а выволок из машины, как нашкодившего щенка.

– Ну я же не виновата, не виновата, что отравилась. – Спазмы душили ее, ей в туалет нужно, срочно. Володя, пусти-и!

Но он тащил ее за собой, втолкнул в дом и ударил наотмашь, не медля.

– Захлебнись блевотиной своей! Проститутка! я тебя из грязи взял, в грязи ты только и жить можешь. Любовничек твой сладкий, свечку тебе в рот поганую – уголовник и тюрьма по нему плачет. Смрадного негра-стриптизера в дом привела, гадина! мало того, что рога мне наставлял с комфортом, мне все-е рассказали! – так еще и половину общака нашего на ветер! Меня же теперь убьют, попросту за ноги к столбу подвесят!

Рыдающую Наташу душили рвотные приступы, она захлебывалась слезами и кровью – бегемотик Володенька разбил ей губу, пинал ногами в живот, она лежала на полу без движения, разве что ухватить его за брючные штанины пыталась, но Владимир Зейсович отпихивал ее руки, он разъярен.

– Володя, я тебе все объясню, тебя никогда дома нет, я…

– А теперь у тебя и дома не будет, тварь, крыса, предательница! За все хорошее, что я для тебя сделал!

– Я любила тебя честно и преданно!

– И его любила честно и преданно. Чикен мой, да ты ж на передок слаба! Курица! Я знал это, всегда знал, но такое!.. Мать двоих детей! C ублюдком в моей постели! С мелким воришкой уличным, да ты хоть знаешь что-то о нем?

– У него – Наташа заикалась, повернуть голову уже не могла, в горле хлюпало, – детство тяжелое, он без родителей рос, как и я…

– Мамочку нашел, в моем доме! На мои деньги! На средства моих товарищей, тварь ты подзаборная. Развод с тобой мне ничего не будет стоить, ты же дурочка. И денег тебе не дам, и детей заберу. Верну туда, где нашел, поняла? Я ведь тебя любил! Я счастлив был! Я тобой, паскудой, гордился, фотографию всем показывал, жена Наташа и детки, Марк и Ирочка! Забудь! Даже как звали их забудь, какая ты мать, ты кукушка!

– Ты определись, кукушка я или курица. – Ей хотелось кричать, но голоса не было, лишь сдавленный сип, а Владимир Зейсович продолжал бушевать, втаптывая супругу в пол, как виноград месил в бочке. Мял.

– Птица без адреса и фамилии. Пригрел на груди змею! Двух пригрел, два приемыша у меня. Наташа и – как его звать-то, хахаля твоего черномазого?

– Иешуа Бенджамин Харон, – голос за спиной Владимира Зейсовича раздался одновременно с выстрелом. В затылок, вполне профессионально. Черный пистолет, хорошо знакомый Наташе, блеснул между Яшиных пальцев, это последнее, что она запомнила. И кровавую слизь мужниных мозгов на ступеньках – Наташа ведь заползла таки на лестницу под градом сыплющихся на нее ударов и отборного мата. В недрах Владимира Зейсовича забулькало, голос оборвался. В тот же миг она упала, потеряв сознание от ужаса и не прекращающихся спазмов в желудке.

Первым делом Иешуа поднял ее, отнес в ванную, осторожно раздел, окатил ледяным душем, она от холода пришла в себя. Зуб на зуб не попадал. И как пробку вышибли, вырвался наружу рвотный фонтан, но мутить ее перестало. Зато завыла отчаянно, истошно: Уби-и-или, уби-и-или! Ох горе какое, уби-иии!..