Штопальщица - Светлана Храмова

Штопальщица

Светлана Храмова

Фото на обложке Нелли Солодовникова

© Светлана Храмова, 2017

ISBN 978-5-4483-4430-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Если мне удастся соединить два провода правильно – буря утихнет. Но это два провода из тысяч и тысяч, мы работаем методом тыка, система бесконечно запутана.

– А что будет, когда тебе удастся?

– Я исчезну.

– Умрешь, проще говоря?

– Исчезну, перестану быть, во мне не будет необходимости. Я восстановитель порядка. Каждый из нас выполняет свою функцию.

Катастрофу я пережила очень хорошо. Мерцающая тишина, благоухание тишины, она пахла васильками. Смерть – это не уход, это освобождение. Со мной случилась смерть. Я – Офелия, надо мной сомкнулась тина, стекловата колкого мха обволакивает, прорастает в мозг, расползается там, где раньше сбивались в кучу мысли, страхи и сомнения; и водоросли царапают носоглотку, я не могу вздохнуть, меня будто подключили к реверберационному аппарату напрямую, в голове невыносимый гул, я ощущаю напяленный шлем, один сплошной наушник, и давящее круговое эхо вбивается крепкими гвоздями под височную кость. Потом и это прошло. Нирвана, я в нее погрузилась. Медленная, медленная невесомость, а я ничего не вешу, вовсе ничего.

Наконец-то прекратилась борьба за выживание, борьба с отчаянием, настолько бездонным, что в последний момент пугаешься, и в очередной раз выплываешь. Я выплываю. И снова боль. Не душевная, физическая. Тошнота, склизкая трава проползает улитками, в горле уже траншеи, я больше не хочу быть вечной, вечным может быть только покой.

Я проталкиваюсь в узенькое отверстие, оказываясь в герметичной пустоте огромного пузыря, окруженная тончайшими пленками-стенками, я могу шумно заглатывать воздух, пытаясь дышать полной грудью, а это очень больно, грудь полна чмокающей внутри кашей-размазней, и спазмы рвут желудок.

Раз я чувствую боль, значит, я не умерла?

И густая слизь выплеснется понемногу, и вытечет из меня кровавая смесь слез, соплей и моллюсков, осколочные ракушки; вернется жизнь, и надо будет врать, что я не смогла выйти из воды, захлебнулась в пучине шторма, которого не было.

Дыхание все еще прерывистое, неровное, рваное. Выровняется. И снова нужно будет притворяться, улыбаться, входить в привычный образ счастливицы, и заботиться о том, как я выгляжу, хотя мне давно уже все равно. Но я буду изображать радость возвращения.

Нет, нет, только не это. Я ушла, утонула, меня больше нет. Я, наконец-то свободна, потому что меня больше нет, и я не хочу обратно, ни за какие коврижки.

Туда, где надо бороться. И где ты вынужден побеждать.

Больше нету сил, я умерла, всем спасибо, остальным до свидания. Живи надеждой, живи надеждой. Нету надежды, кончилась. И хорошо. Можно расслабиться навсегда. При жизни мне так и не удалось расслабиться. Ни разу. Массажисты вечно ругались – вы должны правильно дышать, учитесь снимать напряжение. Не умела снимать напряжение. Так и жила в вечной судороге. Тошнота есть, а судороги больше нет.

Нет, я не выдохнула, дыхание кончилось. Не вздохнуть. При жизни вечная суматоха, страх поступить неправильно. И улыбка, присохшая к губам… растягивающая рот в победительную гримасу. Я – победитель, я удачлива! И верят. Строй завидующих.

Хор. Всю дорогу.

Удача происходит в момент твоей персональной готовности. Раздался звонок невовремя – проплыла удача мимо. Готовность услышать, вот что важно.

Но когда до ручки доведена? Когда гордыня поникла? Ощутить себя скользкой тварью, рыдающей в хвощах, а за спиной крылья режутся, но плачешь не от боли – от бессилия, кляня судьбу-обормотку. На чем свет стоит, кляня. А в это время.

Сколько угодно могут звонки раздаваться, сигналы поступать, письма и письмена – «не в тот момент» нам недоступен смысл.

И где же система-то хоть какая-нибудь? Чет-нечет, любит-не любит, орел или решка, будет мне счастье или снова пролет? Ну, хоть какой-то ориентир, компас, наводку, свод правил – предложите, пособите, не хочу быть лузером, хочу побеждать!

«Стандартный набор. Два высших образования. Удачное замужество. Престижная работа. Квартира, машина и дача. Море пару раз в год. Париж на годовщину свадьбы. Дети в гимназии. Двадцать сапог, тридцать сумок. На сезон. Все – как у людей. Надо ли, точно надо?

Кто-то когда-то решил, что именно это – и есть успешность. А вы уверены, что именно этим она измеряется? И нужна ли она вообще?

Успешность. На самом деле, это одно из самых больших надувательств нашей жизни.

Все это неважно. Понимают сию простую истину, как правило, глубоко уставшие от жизни люди, для которых на первое место выходит душевный покой. Счастливая возможность никуда не бежать. Никому ничего не доказывать. Жить, а не выживать».

Автор текста Арине неизвестен, в интернете наткнулась, запомнила. Ничего никому не доказывать она отродясь не умела. Глубоко уставшие от жизни люди, просто уставшие от жизни, это, по ее убеждению, не душевный покой, а отупение. Кстати, стандартный набор счастья у каждого – свой. И успех – штука индивидуальная, кому-то редиска в огороде – радость, а кому-то квартира, машина и дача вместе с морем два раза в год – истинное наказание. И мечтают они о том, что кажется им недостижимым.

Иногда достигают. И тут же переключаются на новые мечты о недостижимом. Самое сложное – договориться с самим собой, что твоя жизнь тебя устраивает.

«Занимайтесь тем, что делает вас счастливыми. Забудьте о деньгах или других ловушках, которые принято считать успехом. Если вы счастливы, работая в деревенском магазине, работайте. Помните, что у вас всего одна жизнь», – так сказал Карл Лагерфельд, большой придумщик и фантазер. Интересно, сколько времени он сам был бы спокоен и тих, работая в том деревенском магазине?

С тех пор, как Арина переехала в Нью-Йорк, при встречах с соотечественниками она уверена, что обязана платить, всегда и за всех должна платить сама. В ресторане, в кафе, на выставках – многие ведь любят и по идиотским выставкам ходить, на что у Арины времени не было, но отказывать неудобно. Абсолютно неверный вывод! Сделай приветливое лицо, ты же умеешь, скажи, что занята – ведь ты же и правда занята! И добавь: «в другой раз непременно!» – так все делают. А тебе неловко.

После нескольких повторений чего-то вроде «да не беспокойтесь, я заплачу!» – к Арине начинали относиться слегка презрительно, словно она, понимая степень персональной незначительности, пытается отблагодарить собеседников за время, на нее потраченное.

Томная встревоженность напряженного взгляда выдавала крайнюю степерь сексуальной озабоченности, Аннушка – «дочь полковника», чем она очень гордилась, маленькая и округлая, пышущая, вдобавок пишущая статьи о театре – ни одну из них Арина не читала – та и вовсе к концу третьего часа беседы (душевная близость обретена и многократно подтверждена обеими, она продлится вечно!) искривила ротик, напомаженный в стиле зощенковской героини, и внезапно оборвала наметившийся духовный контакт: ты не слушаешь меня, когда я говорю о важном! После чего картинно сдерживала набегающие слезы (минуты полторы ушло) – и добавила: вот так всегда! Мои переживания никому не нужны! Никому не интересны! Мне жаль, что я с тобой встретилась! – Аннушка застыла в нерешительности, вместо того, чтобы устремиться к выходу.

Арина, изнемогшая за три часа беспрерывного сидения под бьющей струей кондиционера в первом попавшемся кафе, куда они забрели, спасаясь от продроглого ноября, считала, что тема разговора не менялась – говорили о каком-то мюзикле, Аннушкином спектакле-фаворите (ничего себе, за неимением постоянного бойфренда, она влюбилась в «Бал вампиров»! Фрейд бы почел за честь лечить ее бесплатно), мюзикл Арину не интересовал, но разговор поддерживала, кивая иногда, вставляя ни к чему не обязывающие замечания, вызывающие приступы энтузиазма у собеседницы.

Потом включили этот проклятый кондиционер, неожиданно включили, и это чувство физического неудобства, и жгучие колючки тут же разбежались по телу. Бьющий в спину поток воздуха, но Арина сидела прямо, виду не показывала, разве что в плащ завернулась, как в римскую тогу, и ладонь тыльной стороной к пояснице приставила, хотя жесты не защищают. Заноза седалищного нерва давала себя знать при первом же переохлаждении, что поделаешь, но это тайна, неведомая чужим. Так и общались, беспрерывная беседа, практически без отступлений и интермедий по принципу «взгляд в окно», как в прелюдиях и фугах И.-С. Баха.

А теперь она стоит и с ноги на ногу переминается, во взгляде обида, но ждет, пока Арина заплатит. И вот те на, оказывается, после того, как счет унесли (Аннушка отобедала, как и положено пухленьким девушкам, полным курсом ресторанного меню, кофе и тортик на десерт, да не вопрос, что полный курс с тортиком, какие мелочи) – можно Арину оттолкнуть и с наслаждением презирать за неправильную коммуникабельность.