Райские пастбища - Джон Стейнбек

Он зашагал по берегу весело журчащего ручья, который тек по дну Кристмас Кэньон.

«Овощи тут не вырастут, — рассуждал он сам с собой, но место очень славное. И я мог бы жить в таком вот уголке — просто жить и все, — если б война не кончилась так неожиданно».

И, как всегда, ему стало стыдно за эти мысли о войне.

Когда до усадьбы оставалось примерно четверть мили, он услышал вопли Хильды.

«Что за черт? — пробормотал он. — Похоже, там кого-то режут». И Берт прибавил шагу.

Зарешеченное окно Хильды выходило на тропинку, которая вела к воротам. Берт увидел девочку, прижавшуюся к решетке, с безумными от гнева и ужаса глазами.

– Привет! — сказал он. — Что стряслось? За что это тебя тут заперли?

Хильда прищурилась.

– Они морят меня голодом, — сказала она. — Они хотят, чтобы я умерла.

– Глупости какие, — сказал Берт. — Кому это надо, чтоб ты умерла?

– Это все из-за денег, — сообщила она. — Пока я не умру, они не получат мои деньги.

– Как же это, ты ведь еще совсем маленькая.

– Я не маленькая, — угрюмо ответила Хильда. — Я взрослая женщина. Я выгляжу маленькой, потому что они морят меня голодом и бьют.

Берт помрачнел.

– Ну, это мы сейчас выясним, — сказал он.

– Ой, только не говорите им ничего! Лучше помогите мне отсюда выбраться, тогда я получу свои деньги и выйду за вас замуж.

Тут Берт впервые заподозрил, что девочка не совсем нормальна.

– Конечно, я тебе помогу. — Он говорил сочувственно, мягко. — Только подожди немного, я непременно тебе помогу.

Он подошел к входной двери и постучал. Дверь почти тут же приоткрылась. На пороге стоял слуга и смотрел на него с неприязнью.

– Могу я видеть хозяйку дома? — спросил Берт.

– Нет, — сказал слуга и захлопнул дверь.

Берт вспыхнул от стыда за свою неудачу и опять, теперь уж довольно сердито постучал в дверь. Дверь снова чуть-чуть приоткрылась, за ней мелькнули черные глаза.

– А я вам повторяю: я хочу видеть хозяйку. Я хочу с ней поговорить о девочке, которая заперта в доме.

– Хозяйка очень плохо. Прошу извинить, — сказал слуга.

Он снова закрыл дверь. На сей раз Берт услышал, как опустилась щеколда. Он побрел прочь.

«Скажу жене, чтобы ноги ее там не было, — решил он. — Девчонка чокнутая, а слуга этот — хам. Да катись они все к чертовой матери!»

Элен крикнула из спальни:

– Джо, что там такое?

В дверях появился слуга.

– Человек приходил. Говорит, пришел вас видеть. Я сказал — вы плохо.

– Правильно. А кто он? Он сказал, зачем я ему нужна?

– Моя не знает. Он сказать, пришел видеть вас насчет молодой хозяйка.

Элен мгновенно оказалась у дверей. Ее лицо пылало от гнева.

– Что он хотел? Кто он такой?

– Моя не знает, хозяйка.

– И ты его выпроводил! Совсем распустился. Пошел вон!

Она снова упала в кресло и закрыла глаза.

– Хорошо, хозяйка. — Джо уже собирался уходить.

– Эй, Джо, иди сюда! — Он вернулся и стоял позади ее кресла, пока она не открыла глаза. — Прости меня, Джо. Я сама не знаю, что говорю. Ты все сделал правильно. Ты останешься у меня, правда?

– Да, хозяйка.

Элен встала и торопливо подошла к окну.

– Сама не знаю, что со мной сегодня творится. Мисс Хильда успокоилась?

– Да, молодая хозяйка теперь хорошо.

– Ладно, разожги, пожалуйста, огонь в камине. Там, в гостиной… А потом, чуть погодя, приведи ее ко мне.

Элен сделала из своей гостиной некое подобие памятника покойному супругу. Она придала ей вид охотничьего домика. Это была большая комната, отделанная панелями и балками из красного дерева. Оленьи морды всех родов и мастей высовывали между ними свои любопытные носы. Одну из стен целиком занимал огромный, сложенный из неотесанных камней камин, над которым висел рваный французский боевой флаг, где-то найденный Хьюбертом. Ружья Хьюберта хранились в запертом ящике со стеклянной крышкой, каждое в своем гнезде. Элен казалось, что пока она может здесь уединиться, муж не окончательно для нее потерян.

На Рашн Хилл она проводила в кабинете, грезя наяву, весьма приятные часы. И ей хотелось, чтобы это и здесь продолжалось. Она создала целый обряд, с помощью которого ей удавалось материализовать свою мечту. Элен садилась перед горящим камином, сложив на коленях руки. Затем она подолгу останавливала взгляд на каждом трофее, всякий раз повторяя: «Хьюберт касался тебя рукой». В конце концов перед ней появлялось видение мужа. Она почти ощущала его рядом с собой. В своем воображении Элен могла до мельчайших деталей представить его себе: руки, узкие бедра и длинные ноги. Потом она вспоминала, как он произносил слова, все его интонации, вспоминала, как лицо его то вспыхивало, то бледнело, когда он чем-то был взволнован. Она вспоминала, как он водил гостей от одного трофея к другому: перед каждым муляжом или чучелом Хьюберт останавливался, покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, и подробно, не упуская ни единой мелочи, рассказывал, как он убил этого зверя.

– Луна спряталась. Вокруг никаких признаков жизни. Фред, мой лесник, говорит: «Ничего нам сегодня не светит». Помнится, в то утро нам здорово не везло. Но вот, знаете, не покидало меня это ощущение — надо бы еще побродить, посмотреть, может, что обломится.

В эти минуты Элен словно наяву слышала, как он рассказывает свои истории — дурацкие, пустые истории, всегда кончавшиеся одинаково:

– Ну, расстояние было порядочное. Ветер дул слева и притом дьявольски сильно, но я как-то пристроился. Я еще подумал: «А, все равно, ничего не выйдет, ну и черт с ним, промажу так промажу». Так что мне, можно считать, просто повезло.

Потом она представила себе связки перепелов, которые он приносил домой — привязанные за шеи птицы гроздьями свисали с ременного шнура.

– Когда они подыхают вот так, на ремне, они потом долго не портятся, — торжественно заявил Хьюберт.

И тут вдруг Элен поняла, что ей больше не хочется думать о Хьюберте. Воспоминание о нем чуть не уничтожило ее счастливое чувство умиротворения.

Стемнело. Ночь сладко пахла шалфеем. Она слышала, как повар на кухне зазвонил в коровий колокольчик, который она купила, чтобы созывать всех к обеду. Элен вздрогнула, плотнее закуталась в шаль и направилась к дому.

В столовой ее ждала дочь. На лице Хильды не осталось даже следов утренней яростной вспышки, казалось, она счастлива и весьма довольна собой.

– Дорогая, милая моя! Тебе лучше, верно? — воскликнула Элен.

– Да, мама!

Мать обошла вокруг стола и поцеловала Хильду в лоб. Потом на мгновение она судорожно прижала ее к себе.

– Когда ты увидишь, как тут прекрасно, ты полюбишь наш новый дом. Я уверена, что ты его полюбишь.

Хильда ничего не ответила, но ее глаза стали хитрыми.

– Тебе здесь понравится, правда, моя дорогая? — продолжала допытываться Элен.

Хильда держалась загадочно.

– Может, и понравится. А может быть, и нет.

– О чем ты это, дорогая?

– А может, я и пробуду здесь совсем недолго.

– Пробудешь здесь совсем недолго? — Элен быстро взглянула на дочь.

Видно было, Хильда что-то знает и пытается от нее утаить. У нее на лице это было написано.

– Может, я сбегу и выйду замуж.

Элен откинулась на спинку стула и улыбнулась.

– Ах, вот оно что! Что ж, возможно. Только надо подождать несколько лет. Кто же он на сей раз, дорогая? Снова принц?

– Нет, он не принц. Он бедный человек, но я его люблю. Мы сегодня уже все решили. Он, наверное, придет за мной.

Тут Элен вдруг вспомнила:

– Ах, это тот мужчина, который к нам сегодня заходил?

Хильда вскочила.

– Я тебе больше ничего не скажу! — крикнула она. — Ты не имеешь права меня допрашивать! Подожди, я тебе еще докажу… вот увидишь, не останусь я в этом старом доме.

Она выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь спальни.

Элен позвонила в колокольчик. Явился слуга.

– Джо, скажи мне точно, что говорил тот человек, который к нам сегодня заходил?

– Говорит — зайти узнать насчет маленький девочка.

– А какой он — старый?

– Не старый, хозяйка, и не молодой. Может он пятьдесят — моя так думал.

Элен вздохнула. Очередная маленькая драма, еще одна из тех историй, которые выдумывает Хильда. Как же она верит в них, бедный ребенок! Элен не торопясь поела, а потом села в гостиной перед камином и лениво начала сбивать угольки с тлеющего полена. Она везде погасила свет. Отблески огня отражались в глазах звериных голов, развешенных по стенам. Старая привычка вновь напомнила о себе. Элен поймала себя на том, что снова представляет себе Хьюберта, его руки, узкие бедра, длинные ноги. Но тут она обнаружила нечто новое. Когда она представила себе его руки и принялась восстанавливать в памяти все остальное, она заметила, что руки исчезли. После этого она уже не могла удержать весь его образ целиком в своем воображении — он разваливался. И тут она поняла: он ушел, совсем ушел. Это случилось впервые за много лет. Элен закрыла лицо руками и заплакала, ибо к ней возвратилось чувство покоя. И в то же время — страстного ожидания. Она вытерла глаза и медленно прошлась по комнате. Со снисходительной улыбкой, как посторонний человек, разглядывала она головы животных, будто никогда не слыхала, как погибло каждое из них. Комната выглядела совсем другой, в ней поселился другой дух. Она подошла к широким окнам и распахнула их. Ночной ветер ворвался в комнату, он омыл ее обнаженные плечи холодом покоя и умиротворения. Элен выглянула в окно и прислушалась. Множество смутных звуков доносилось из сада и с ближайших холмов. «Здесь все переполнено жизнью, — подумала она. — Жизнь просто кипит».