Сорняк - Кармело Сардо

Джузеппе Грассонелли, Кармело Сардо

Сорняк

© 2014 Arnoldo Mondadori Editore S.p.A., Milano

© С. Сиднева, перевод на русский язык, 2016

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2016

© ООО “Издательство АСТ”, 2016

Издательство CORPUS ®

Посвящаю эту книгу своему дорогому другу Кармело Сардо. Я узнал, что такое зло, пережил голод, отчуждение от общества; но твое появление в моей жизни было подобно яркому лучу солнца, который согревает душу изнутри.

Посвящаю эту книгу Джузеппе, вернувшемуся к жизни. Всем Джузеппе, погребенным в тюрьме, но с честью отбывающим наказание.

Nitimur in vetitum semper, cupimusque negatum.

Я славлю себя и воспеваю себя,И что я принимаю, то примете вы,Ибо каждый атом, принадлежащий мне,Принадлежит и вам.

…Во всех людях я вижу себя, ни один из них не большеменя и не меньше даже на ячменное зерно,И добрые, и злые слова, которые я говорю о себе,я говорю и о других.

…Кто унижает другого, тот унижает меня,И все, что сделано, и все, что сказано, под конецвозвращается ко мне.

События, места и имена живущих и некогда живших персонажей, упомянутые в повествовании, изменены рассказчиком. В остальном всякое совпадение с реальными людьми и фактами является случайным.

Главный герой называет себя Антонио Брассо – такой псевдоним Джузеппе Грассонелли использовал в тот период своей жизни, который описан в книге.

Моему врагу

Что за напасть поразила мою любимую землю? Сколько немых слез, пролитых из нежных глаз наших женщин, оросило ее?

К тебе, мой недруг, мысленно обращаюсь с вопросом: задумывался ли ты когда-нибудь в своей короткой и отчаянной жизни, чьи слезы горше и солонее – те, что обронила на камни мостовой моя мать, оплакивая меня, или те, которыми плакала по тебе твоя мать?

Я думаю, плач матери по убитому сыну, кем бы он ни был, – всегда выражение жестокой душевной боли.

Когда я размышляю вновь и вновь о горючих и уже напрасных слезах своей матери, сердце сжимается от тоски, ведь я знаю, что твоя грустная судьба отныне неотделима от моей.

Эта невыносимая боль будет камнем лежать у нас на сердце, и мы будем отчаянно метаться в поисках хоть какого-то разумного объяснения происходящему. Но разум подведет нас, и отыщется лишь зыбкое оправдание, будто мы убивали ради… мести.

И с каждым днем мы все глубже станем погружаться в это бездонное море печали.

Сорная трава

Лай собак вдалеке нарушает мой чуткий сон: еще одна тягучая и однообразная ночь моего убогого существования.

Открываю глаза. Темноту камеры едва рассеивает треугольник тусклого света.

Собаки не смолкают. Должно быть, это бродячий пес воет на луну. Или сука, потерявшая своих щенят.

Вспоминаю случай из школьных лет, и на губах появляется горькая улыбка.

Закрываю глаза и вижу, как тридцать лет назад, словно в другой жизни, такая же сука лаяла, высунув голову из своего логова. Потом перевела дух и стала беспокойно озираться вокруг. Собака вылезла из норы, юркнула обратно и сновала так еще некоторое время, точно в нерешительности; наконец, выскочила и понеслась прочь.

Уже около часа мы с Тино Манчино, Тото Фимминеддой и Нелло Гроссо ждали этого момента, притаившись за горным хребтом.

Я бегом спустился к норе, ребята за мной. Сунув руку в дыру, я вытащил щенка, тот жалобно заскулил. Я препоручил его Нелло, снова засунул руку в нору, вытащил второго щенка и передал его Тино.

Третий щенок никак не давался в руки. Он забился глубоко в логово, и мне едва удавалось нащупать его.

“Черт возьми, нужно торопиться. Если сука вернется, она порвет нас всех на куски”, – подумал я.

Я заглянул в нору и попытался различить в темноте хоть что-то, а вскоре услышал за спиной крики Гроссо:

– Шевелись, твою мать! Она возвращается!

Я быстро вскочил, оставив в покое третьего щенка, выхватил у товарищей двух первых и затолкал их обратно: нужно было уносить ноги. Но вскарабкаться по почти отвесному склону горы и убежать от разозленной зверюги было нелегко, хотя я надеялся, что, если мы вернем щенков матери, она не станет нас преследовать.

Мне не раз доводилось красть щенков. Но в тот день все пошло наперекосяк. Сука разъярилась и не хотела отпускать нас так просто.

Вдруг Тото поскользнулся и покатился вниз, ударяясь о каждый острый выступ склона.

“Проклятье, – подумал я. – Теперь этот придурок расшибется”.

Он ныл с самого начала, просился домой, боялся, что собака вернется. Тото всегда чего-нибудь боялся.

Я повернул назад, чтобы выручить его и оттащить в безопасное место. Оказавшись рядом с Тото, вопящим от боли, я попытался успокоить его.

Сука стояла, наблюдая за этой сценой. Всем своим видом она будто бы хотела сказать: “Только посмотрите на этих дураков!” К счастью, она отказалась от преследования, развернулась и пошла к своим щенятам.

Мимо проезжал друг моего отца: он направлялся на работу. Тото был весь в крови, он сломал ногу и кисть, не говоря уже о ссадинах по всему телу. Друг отца погрузил Тото в машину, чтобы отвезти его в больницу, но прежде успел бросить на меня уничтожающий взгляд и заметить: “Как всегда ты, Сорняк…”

Сор, Сорняк было моим прозвищем.

Вечером я вернулся домой, и мне досталось от всех понемногу – от деда, отца, отцовых братьев, никто даже не сомневался, что я единственный зачинщик. Было бесполезно убеждать их, что это не моя затея, что в краже щенков участвовали и другие ребята. Одна только мать верила в мою невиновность, но ей не удалось оградить меня от наказания и побоев.

После того случая моя родня велела мне находиться подле Тото и всячески оберегать его от неприятностей: он был слабым звеном в нашей компании. Каждое утро мне приходилось провожать его на автобусе в школу, хотя обычно я туда добегал – ради тренировки.

Я мечтал о карьере футболиста. Я был яростным болельщиком “Ювентуса” и боготворил Ромео Бенетти и Пьетро Анастази. Поклялся себе стать такими, как они. Но пока у меня под ногами путался только Тото. По его вине я почти каждый день ссорился с остальными мальчишками. Стоило мне лишь на минуту оставить Тото, и у него тут же крали бутерброды, таким он был недотепой. Зато, конечно, учился хорошо. Именно он делал за меня домашнюю работу с младших классов до средней школы. Благодаря Тото мне удавалось переходить из класса в класс, не оставаясь на второй год.

Вот как все происходило. Я прибегал в школу, взмыленный и уставший, и сразу же засыпал за партой. Учитель пытался разбудить меня подзатыльниками, но напрасно, я тотчас засыпал снова. В конце концов учитель сдавался и оставлял меня в покое. Я просыпался от звонка, означавшего конец уроков, и вот тогда-то начинался мой настоящий день.

Когда отец, рабочий автомобильного завода “Фиат”, трудился во вторую смену – с двух часов дня до десяти вечера, – мы обедали вместе, и, прежде чем отправиться на работу, он мучил меня таблицей умножения. Я получил столько тумаков из-за этой таблицы и вызубрил ее настолько хорошо, что учитель лишь руками разводил от изумления. Да, в преподавании отец оказался сильнее моего школьного учителя. Из-за подзатыльников я знал математику и географию лучше, чем одноклассники. При этом я почти всегда отсутствовал на уроках. Мне не нравилось сидеть и слушать. Я считал это пустой тратой времени.

“Я футболист, а не зубрила”, – подбадривал я себя.

В школе мы с товарищами чего только не вытворяли. Тащили все, что плохо лежало. Не потому, что нам нужны были все эти предметы, а из чистой любви к искусству.

Однажды напротив бакалейной лавки остановился фургончик с мороженым. Водитель вышел, открыл заднюю дверь, вытащил две коробки с мороженым и понес их в магазин. Мы с Тино переглянулись, без лишних слов запрыгнули в оставленный без присмотра фургончик и угнали его со всем содержимым.

Мы позвали приятелей и скрылись с добычей в полях за городом, чтобы объесться там мороженым до тошноты. Нас буквально выворачивало от количества съеденного мороженого. Зачем мы сделали эту глупость, осталось загадкой для нас самих. Едва ли мы сознавали, что серьезно вляпались. Такая кража и кража щенков – вовсе не одно и то же.

Родители мальчишек из нашего квартала провели тщательное дознание, пытаясь выяснить, чьи отпрыски участвовали в затее. Меня, Тино и Нелло дома чуть не прибили, но мы никого не заложили. Как всегда, нас предал Тото, примерный мальчик, который все рассказал своим папе и маме.

Боже, сколько затрещин я схлопотал в тот день от отца! Но это были пустяки. Гораздо хуже оказалось то, что моей семье и семьям моих приятелей пришлось платить мороженщику за украденный товар. У меня не хватало духу смотреть родным в глаза. Одна только мать пожалела меня. Она обнимала меня и, усадив к себе на колени, укачивала, как ребенка, и повторяла, что я, конечно же, не сделаю ничего подобного в будущем. Она была в этом уверена.