Танцы с дьяволом - Сергей Ильичев

И тут священник замолчал.

– Алеша, ты ведь для чего приехал ко мне?

– Да, мне нужна ваша подпись под документами… И у нас остался всего лишь один час, чтобы успеть передать эти документы в избирком… Может быть, мы в машине продолжим этот разговор?

– Ты же ничего не знаешь обо мне…

– Еще более уверовал, что мое решение правильное! Собирайтесь, отче! Нас ждут большие дела!

В машине отец Михаил и Санников сидели рядом на заднем сидении.

– И вы оставили московский приход, чтобы поехать к сыну? – спросил батюшку Алексей, как бы приглашая его продолжить свой рассказ.

– Не только приход, Алеша, а всего себя прошлого должен был постараться оставить, прежде чем поехать к нему на Магадан…

В избирком они все-таки попали вовремя. Отец Михаил поставил необходимые подписи, и вместе с Алексеем они пришли в гостиницу, где Санников предоставил ему одну из комнат своего люкса. Стол был уже накрыт, но батюшка лишь выпил чай и погрузился в воспоминания. Вспомнил перрон вокзальный, провожающих его чад, обещавших помнить и молиться, вспомнил, как почти трое суток пути практически не спал и все лежал на своей полке с открытыми глазами. А поезд Москва – Владивосток был лишь в начале своего пути…

– Лишь ночью, когда вагон погружался в тишину, под стук колес я вновь и вновь перебирал всю свою жизнь, останавливаясь на каждом эпизоде, так или иначе связанном с сыном. Я пытался понять, где и какие по отношению к нему совершал ошибки. И эта фраза о корзинке с подснежниками, сказанная двадцать лет назад женой и вдруг в тюрьме прозвучавшая из уст сына… Неужели он до сих пор не может простить мне смерти своей матери? Или во всем этом есть какой-то другой потаенный смысл? Господи, прости и вразуми меня, грешного и недостойного иерея.

И с покаянной молитвой на устах на какое-то время лишь забывался в тонком сне…

Санников сидел в кресле с бокалом красного вина в руках. Он собран и внимательно слушает исповедь священника, который сидит за столом, наполненным различными закусками, но так ни к чему и не прикасаясь, продолжает свои воспоминания.

– Почти каждое утро в моем купе менялись пассажиры. Как лицо духовное и будучи в священническом облачении, проехав уже почти полстраны, в этом поезде я, к сожалению, не почувствовал своей востребованности. Меня словно бы и не замечали. Все занимались своими делами: обсуждали последние новости, пили и ели, играли в карты, а больше отсыпались, благо что дорога к этому располагала. Что же это? Почему и здесь, среди простых людей, я почувствовал ту же хладность отчуждения, что и в общении с сыном? И это при том, что все, особенно в столице, лишь и говорят о духовном возрождении новой России. В чем же тогда это возрождение проявляется? Я не понимал…

Один из новых пассажиров, сидевших напротив, крепкого спортивного вида молодой мужчина перелистывал томик популярного в столице писателя и вдруг обратился ко мне:

– Читали?

– Если честно, то нет. Не могли бы вы дать мне эту книгу на пару минут?

И взял в руки протянутую мне книгу. Чуткие пальцы рук мгновенно почувствовали, как от книги повеяло холодом. Наугад раскрыл страницу и бегло пробежал всего лишь один абзац текста – тот, что попался ему в этот момент на глаза. Там в ироничном ключе автор выдвигал свою версию сотворения мира, которая заключалась в том, что ангелам якобы стало скучно, после того как Бог изгнал сатану, и чтобы развеять их тоску, Господь и придумал им новую игрушку, сотворив человека…

Я закрыл книгу и негромко обратился к своему попутчику:

– А как же всепрощающая любовь? Христианские заповеди? Страсти Христовы? Ради чего была принесена в жертву тогда Сама Жизнь? И эта ужасная и позорная смерть на кресте, наконец? Во имя чего? Или это все так же, от скуки?

– Не знаю, но читается легко и с каким-то упоением! – с какой-то долей экзальтации, так не свойственной мужчинам, ответил он мне.

– Тут вы правы. Чем талантливее произведение, тем больше вреда оно может принести. Свою задачу автор выполнил: ему удалось посеять в вас семена сомнения в Истине.

– Истина? А что есть истина? Одна условность, некие внешние символы…

– Хорошо, могу предложить пример из другой области. Чувствуется, что вы человек в прошлом военный и знаете, чем для солдата является знамя. Знаменосец вел за собой людей в атаку. Перед знаменем преклоняли колени, принимая присягу на верность Отечеству. В годы войны люди жизни свои отдавали, спасая знамя полка. А теперь давайте лишь на минуту попытаемся разобрать этот символ на его составные части. И тогда увидим, что перед нами всего лишь простая палка да красная тряпка, шитая белыми нитками… Вот таким копанием и разрушается Вера во все святое на земле…

– Было бы кому говорить о святости, поди, и вы сами все не без греха?

Я промолчал.

– Должен признаться вам, что мне, например, посредники с Богом не нужны! – сказал и протянул руку за своей книгой.

– Вольному воля! – ответил я. – И грех обязательно придет в этот мир и завладеет миром, но горе будет тому, через кого грех придет в этот мир! – сказал и вернул книгу.

И снова какое-то время мы ехали в полной тишине, если в поезде вообще возможна тишина.

«Что же происходит с людьми в последнее время? – думал я. – Откуда эти заполняющие собою все живое метастазы жестокосердия? Хотя, может быть, и прав этот парень: а чем я лучше его? И если люди проходят мимо меня, то это означает лишь то, что я сам не источаю так необходимого людям тепла и света. Не иначе и я сам давно уже умер для веры, и вся моя служба сегодня заключается лишь в том, что вместе с такими же мертвыми, как и я, предаю земле новых мертвецов.

Но когда же это произошло? Когда покинула меня всеосвящающая благодать Святого Духа? Когда, как бабочка, пытаясь свить себе кокон, ходил по инстанциям, лез из кожи вон, заискивая и ублажая хамов, добиваясь новой квартиры в сталинском доме, которая теперь без жены и сына более напоминает родовую усыпальницу? Когда благоговейно принимал пожертвования от сильных мира сего и частенько путал церковный карман со своим?»

Санников внимательно поглядел на священника.

– К чему лукавить! И такое, к сожалению, иногда случалось. Господи, прости меня, грешного!

– А как складывалась судьба вашего сына в заключении? – спросил священника Алексей.

– Это длинная история…

– Мне некуда спешить, да и завтрашний день у нас с вами свободен.

– Тогда слушай! На самой Колыме, в пятистах километрах от Магадана, как оказалось, практически ничего не изменилось. Переход под надзор Минюста всех лагерей на жизни заключенных практически не отразился. Структура горизонтали власти оставалась у начальника колонии, а вертикальная, глубинная, пробирающаяся до самого донышка, власть над человеческими судьбами так и вершилась самими заключенными. Иоанн после двух с лишним месяцев пути по этапу наконец-то был вброшен, что тот футбольный мячик, в свою постоянную камеру, где его должны были теперь футболить восемь сокамерников.

Был полдень. Лучик столь редкого солнышка, словно лучик надежды, освещал людей, сидящих в тишине. Восемь пар глаз внимательно и цепко всматривались в новичка. Пауза затягивалась. Новенький был молодым, крепким, рослым и хорошо развитым парнем. Но это было не главным. От него повеяло теплом, так не свойственным им самим. Его лицо, взгляд выдавали в нем добротную и заботливо выпестованную и хорошо сохраненную закваску. А более всего их поразили его глаза, их глубина, в которую они чем дольше смотрели, тем глубже погружались. И которые завораживали их своей необъяснимой, неземной добротой.

Иоанн стоял и слышал мысли, витавшие вокруг:

– Кто же ты таков, сынок? За какие грехи Господь наградил и тебя этим нелегким крестом?

– Посмотрим, что он сейчас запоет!

– Как оказался ты здесь среди нас, воров и насильников?

– Смазливая мордашка, вот бы с кем покувыркаться!

Он понимал, что следует с чего-то начать разговор, и непринужденно спросил: «Футболисты среди вас есть?»

– Да это же? Точно Иван Боголюбов, вратарь из Москвы! – узнав московского вратаря, чуть ли не закричал один из молодых.

– И вправду он! – подтвердил его сосед, седовласый, спортивного склада крепыш.

И эта загадочная неопределенность от первого ощущения при встрече вдруг неожиданно отошла на второй план. Иван стал для них и ближе, и понятнее. Стал своим в доску.

– Не знал, что за пропущенные голы нынче срок дают… – проговорил старший по камере. И все замерли, понимая, что Ванино испытание еще не закончилось.

– Насчет пропущенных голов не знаю, но попался я на наркотиках, которыми наполнял наши мячи на сборах…

– Хорошо, что правду сказал, а то ведь вокруг меня одни только невиновные сидят! – сказал старшой и сам же засмеялся своей шутке. – За правду твою дарую тебе и место рядом со мной.