Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

Герцог отбросил в угол шатра шлем побежденного дю Шастеля, стянул с намокшей от пота головы свой собственный, неторопливо переоделся и, отослав слуг, кликнул виночерпия.

Каково же было его удивление, когда вместо Себастьяна, обычно прислуживавшего ему на турнирах, вино принёс один из оруженосцев.

– Себастьяна мадам герцогиня отправила к мессиру дю Шастель, – пояснил оруженосец, наливая герцогу вино, – справиться о здоровье капитана, да поднести ему флягу Сомюрского красного. А ещё она велела спросить – не соблаговолите ли вы сами навестить шатер мессира дю Шастель?

Луи Анжуйский буркнул в ответ что-то неразборчивое, залпом осушил кубок и, отослав оруженосца, задумался.

Заподозрить супругу в интересе любовного толка ему даже в голову не пришло – мадам Иоланда для этого слишком дальновидна. Но, что такого важного мог представлять собой этот дю Шастель, раз герцогине вздумалось переживать о его здоровье?

И сам Танги, и его брат Гийом, всего лишь дворяне на службе у герцога Орлеанского. Да, храбры, честны и благородны, но таких и при Анжуйском дворе хоть пруд пруди. Неужели его супруга строит на них какой-то расчёт в отношении Орлеанского дома? Нет, слишком мелковаты эти дворянчики для крупных дел.

Хотя… Дела жены всегда так загадочны и так мудрено запутаны…

С одной стороны, довольно странно, что дама её положения заботится о каком-то капитане. Но, с другой – нельзя не признать, что дела герцогини приносят одну только пользу! И вмешиваться в них, не разобравшись.., нет! Пожалуй, лучшее, что его светлость может сделать – это помочь. Да и при дворе не худо благородством блеснуть…

Герцог вздохнул и покосился на новый, ещё ни разу не пользованный шлем, который собирался надеть завтра на поединок с Монлюсоном.. «Что ж, – подумал он, – вещь, конечно, дорогая… Пожалуй, даже слишком дорогая для мессира дю Шастель. Но я, в конце концов, герцог Анжуйский, и моё благородство цены не имеет!.. Сам, конечно, в его шатер не пойду, но шлем отправлю. И, раз уж её светлости так нужен этот капитан, думаю, она будет довольна. Король не расплатился бы щедрее…»

Тем же вечером, когда Гийом дю Шастель наведался в лекарский шатер, где приходили в себя раненные на турнире рыцари, он был немало поражен. Лежа на походной кровати с перевязанной до самых глаз головой, его брат Танги изумленно рассматривал роскошный, невероятно дорогой шлем, стоящий перед ним на специальной болванке, которые обычно можно увидеть в лучших оружейных.

– Однако… – Гийом обошёл вокруг шлема, оценивая не столько красоту гравировок на нём, сколько прочность и удобство. – Если это плата герцога Анжуйского за разбитую голову, то, ей-богу, Танги, твоя голова того не стоит. Какая сталь! Какая работа! У нас такую не делают. Как думаешь, германская, или итальянская?

– Испанская, – медленно выговорил Танги.

– Да? – Гийом с сомнением поднял брови. – Тебе виднее, конечно… Но подарок хорош! Не ожидал от его светлости. Не служи я уже у герцога Орлеанского, поехал бы проситься на службу в Анжу. Если там так залечивают раны – эта служба как раз по мне.

Он ещё раз обошёл шлем и, поскольку брат задумчиво помалкивал, отхлебнул вина из бутыли, стоящей в изголовье походной кровати.

– А вы тут неплохо живете, – Гийом радостно осмотрел бутылку, – и вино отменное! Откуда такое?

– Из Сомюра, – ответил Танги. – Подарок её светлости мадам Иоланды.

– Ого! Семейство решило тебя обласкать? – Гийом присел к брату на край постели и понизил голос. – Что происходит, Танги, откуда такое внимание?

– Не знаю…

Танги дю Шастель покосился на остальных раненных. Сегодня днём, когда принесли сначала вино, а потом шлем, кое-кто из них заметил с усмешкой, что капитану очень повезло с герцогской женитьбой. Дескать, такая щедрость Луи Анжуйскому не свойственна, но с тех пор, как появилась герцогиня, в Анжере всё стало с ног на голову…

– Ты должен чем-то ответить, – развел руками Гийом. – Брат ты мне, или не брат, но, повторяю, твоя голова таких подношений не стоит.

– А я и отвечу!

– Чем же?

Танги дю Шастель осмотрел свои поношенные доспехи, лежащие прямо на земле, далеко не новую одежду на брате и устало прикрыл глаза.

– Бесконечной преданностью, Гийом, – прошептал он. – Больше у меня, всё равно, ничего нет.

В благодатном 1403 году брак между герцогом Анжуйским и мадам Иоландой Арагонской был вознаграждён появлением первенца. Его, как водится, назвали Луи, и жизнь герцогской четы основательно переменилась.

Уж и так всю беременность мадам Иоланда провела в Анжере, полностью оградив себя от поездок, волнений и всяких случайностей, которые могли привести к потере ребёнка. Но, когда спустя полгода после рождения Луи выяснилось, что герцогиня снова в тягости, Луи Анжуйскому пришлось столкнуться с новой, ещё не раскрытой чертой её характера, и он уже не знал, радоваться ему, или огорчаться.

– Вам следует возобновить притязания на Неаполитанский трон, мой друг, – заявила мадам Иоланда, едва ли не сразу после крестин новорожденной девочки, которую нарекли Мари. – Если Господу будет угодно даровать нам ещё сыновей, мы не должны волноваться за их будущее

– Но, мадам, – воскликнул Луи Анжуйский, – наш сын и так, по праву рождения, может претендовать на Неаполитанский трон!

– Он должен не претендовать на него, а иметь, – отрезала герцогиня. Но тут же добавила мягче: – И вы можете ни о чём не волноваться здесь – со всеми делами я управлюсь и сама.

Вот уж тут его светлости возразить было нечего. В чём, в чём, а в делах хозяйственных его супругу мало кто мог превзойти. Она прекрасно обходилась без показной роскоши, до которой герцог когда-то был так охоч, но и не скупилась – всё только самое лучшее. В итоге, Анжуйский двор стал, едва ли не самым изысканным двором Франции. И настолько богатым, что и военный поход можно себе позволить…

Так что, пришлось герцогу Анжуйскому встряхнуться и, сбросив счастливую расслабленность последних лет, снова начать собираться в Италию.

Звуки боевой трубы и вид собранного войска вернули герцогу прежнее состояние настоящего, не турнирного, азарта. Мерно покачиваясь в седле он слышал за спиной перезвон уздечек, лязг оружия, тяжёлый скрип обозных телег и, молодея душой, в который уже раз, подумал про жену, что она умница.

А сама мадам Иоланда, наводнив оба своих замка мастеровыми и оставив их на попечение расторопного секретаря, с головой погрузилась в дела духовные.

– Пока в королевстве царит относительное спокойствие, я должна хорошо подготовиться, говорила она отцу Мигелю. – При этом короле здесь не будет порядка. Поверь мне, двор я достаточно узнала, так что, пусть лучше его величество не поправляется вовсе. Не то, просветлев умом, увидит, не дай Господи, что из себя представляет его окружение, и натворит что-нибудь невразумительное. А у меня дети. Им нужно спокойное королевство и уверенная жизнь…

Да, на нехватку наследников в герцогстве Анжуйском жаловаться уже не приходилось.

Распалившийся, как встарь, герцог, лишь ненадолго вернулся домой, чтобы залечить душевные раны от очередного поражения, но этого вполне хватило для новой беременности герцогини.

К сожалению, роды не были удачными, и Луи Анжуйскому снова пришлось возвращаться, только теперь ради душевных ран супруги, что и привело к появлению на свет, в январе 1408 года, ещё одного мальчика, которого нарекли Рене.

До самого дня крестин перепуганный предыдущей смертью герцог велел окружить младенца такой заботой, какой не окружали, наверное, даже дофина Франции.

– Мой муж безумно боится заразы, – объясняла мадам Иоланда герцогине Мари, когда та приехала из Блуа посмотреть на племянника, но не смогла пройти дальше порога детской. – Недавняя чума в Ле-Мане заставляет его осторожничать сверх меры. Если так будет продолжаться и дальше, то на крестинах он велит огородить курильницами даже купель, а всех служек заставит вымыться в подогретой воде и натереться морским камнем.

Мадам Мари рассмеялась. Она с удовольствием смотрела на слегка располневшую после родов жену брата и невольно вспоминала свою первую встречу с невзрачной арагонской принцессой, которую они с Бонной Беррийской и Мари д Алансон – смешно теперь подумать – сочли женщиной не самого большого ума. Теперь же, послушать одну и другую, окажется, что они сразу, с первого взгляда, распознали настоящую правительницу в скромной на вид девушке, без конца роняющей свою муфту…

– Что нового при дворе? – поинтересовалась мадам Иоланда.

Она ещё не до конца оправилась, поэтому всё время проводила в жарко натопленной спальне, куда, кроме мужа, допускались только её служанка, духовник и секретарь. Да вот ещё для герцогини Мари было сделано исключение, никого, впрочем, не удивившее. Между обеими женщинами родственные отношения быстро укрепились до дружеских, крайне доверительных. И, пожалуй, никто больше не мог похвастать такими обширными познаниями об истинных причинах поездок герцогини Анжуйской ко двору и о всей той работе, которую она там проделывала. Только парижские ювелиры могли ещё дополнить общую картину размерами тех сумм, которые мадам Иоланда тратила на всевозможные украшения. Но и они очень бы удивились, обнаружив львиную долю своих изделий не на герцогине, а на фрейлинах её величества. И только для мадам Мари все было яснее ясного – она сама помогала золовке советами в подкупе, тасуя придворных дам, словно колоду карт, раскладывая на самых ловких, самых удобных, самых полезных и самых ненужных.