Девочки Гарсиа - Хулия Альварес

в Перу они были в разлуке, много-много месяцев». – Сэнди закатывает глаза, подражая маме. Она необычайно талантливая пародистка. Три сестры смеются. – «Отто проводил свои исследования в Германии, но писал ей каждый день».

– Каждый день! – смеется Фифи. – Если бы. Иногда писем приходилось ждать неделями.

– Но потом… – говорит Йоланда зловещим голосом из радиоспектакля, – потом папи нашел письма.

– О письмах мами не упомянула, – говорит Сэнди. – История была короткой и ясной: «Он писал ей каждый день. А потом, на прошлое Рождество, она прилетела к нему в гости, он сделал ей предложение, весной они поженились, и вот пожалуйста – они родители!»

– Раз, два, три, четыре, – начинает отсчет Карла.

Фифи улыбается.

– Хватит, – говорит она. – Ребенок родился ровно через девять месяцев и десять дней после свадьбы.

– Благодарение Богу за эти десять дней, – парирует Карла.

– Мне нравится мамина версия истории, – смеется Фифи. – Значит, о письмах она умолчала?

Сэнди качает головой.

– Может, забыла. Она же вечно повторяет, что хочет забыть о прошлом.

– Мами помнит все, – возражает Карла.

– Ну, папи не имел права копаться в моей личной почте, – голос Фифи становится брюзгливым. Малышка ворочается у нее на груди. – Он утверждает, что искал свои кусачки или что-то вроде того. В моем-то комоде?

Йоланда изображает, как их отец вскрывает конверт. Ее глаза расширяются в комическом ужасе. Она хватается за горло. Для пущей драматичности она даже имитирует акцент графа Дракулы. Таланта пародистки у нее нет.

– Почему этот мужчина интересуется, началась ли у тебя менструация?

– Какое этому Отто дело, началась у тебя менструация или нет? – подхватывает Сэнди.

Младенец начинает плакать.

– Ох, солнышко, это всего лишь история, – Фифи укачивает дочь.

– Мы отрекаемся от тебя! – Сэнди передразнивает голос отца. – Ты опорочила семейное имя. Вон из этого дома!

– Прочь с глаз моих! – Йоланда показывает на дверь. Сэнди уворачивается от взметнувшихся спиц. Клубок белой пряжи катится по полу. Две сестры сгибаются пополам, давясь от хохота.

– Да вы, девочки, увлеклись не на шутку. – Фифи встает, укачивая плачущую дочку. – Ничто не разряжает обстановку лучше, чем хорошая история, – холодно добавляет она. – Как видите, наши отношения нисколько не улучшились.

Три сестры, подняв брови, переглядываются. За два дня, прошедших с приезда отца, он не промолвил ни слова. Он все еще не простил Фифи за то, что она «зашла за пальмы». В юности сестры шутили, что скорее останутся девственницами, чем найдут в округе хоть одну пальму.

– Знаю, это тяжело, – будучи психотерапевтом, Карла любит показывать себя самым понимающим в семье человеком. – Но тебе нужно отдать себе должное. Ты их покорила, Фифи. Ей-богу. С тех пор как ты родила, мами у тебя из рук ест, да и папи тоже со временем смягчится, вот увидишь. Сама посуди, он ведь приехал.

– Скорее, мами его сюда затащила. – Фифи опускает нежный взгляд на дочку и снова приходит в хорошее расположение духа. – Ну, главное, что малышка красива и здорова.

Йоланда думает о том, что именно этого она хотела для них с Клайвом – всего красивого и здорового, а не безудержной и всепоглощающей страсти, после которой остаются лишь слабость и изнеможение.

– Не понимаю, почему он так поступает, – вслух говорит она сестрам.

– Допотопные предрассудки, – отвечает Карла. – Он получил еще более высокую дозу, чем мами.

Сэнди смотрит на Йоланду: она поняла, кого та имела в виду. И пытается развеять мрачное настроение сестры.

– Слушай, если жеребец тебе не по вкусу, то всегда можно объездить другого, – говорит она. – Жаль, конечно, что тот симпатичный парень женат.

– Какой симпатичный парень? – спрашивает Карла.

– Какой парень? – спрашивает мать. Она стоит на пороге гостиной, застегивая пуговицы на пестром домашнем платье с цветочным узором. С тех пор как дочери были детьми, у нее вошло в привычку покупать себе цветастую одежду, чтобы никто из девочек не мог обвинить ее в том, что у нее есть любимицы.

– Парень, которого ты подцепила в больнице, – поддразнивает ее Сэнди.

– Что значит «подцепила»? Он приятный молодой человек, и так уж вышло, что его дочь родилась в одно время с моей маленькой милашкой. – Мать распахивает объятия. – Иди сюда, милая, – воркует она, забирая младенца из рук Фифи. И принимается кудахтать в одеяльце.

Сэнди качает головой.

– Господи! Ну прямо зоопарк на выезде.

– Следи за языком, – рассеянно укоряет ее мать, а потом ласковым, воркующим тоном повторяет те же слова внучке: – За языком…

Мужчины постепенно выходят к завтраку. Первым появляется отец, хмуро кивая на поздравления. За ним, желая всем счастливого Рождества, выходит Отто. Бело-золотыми бровями, усами, бородой и пухлым, добродушным красноватым лицом Отто напоминает молодого Санта-Клауса. Психоаналитик присоединяется к ним последним.

– Взгляните на всех этих женщин, – говорит он, присвистнув.

Мать расхаживает из одного конца комнаты в другой, держа внучку на руках.

– Только посмотрите на них, – улыбается Отто. – Видение! Зрелище, достойное трех волхвов!

– Четыре девочки, – бормочет отец.

– Пять, – поправляет психоаналитик, подмигнув матери.

– Шесть, – поправляет мать, кивая на сверток в своих руках. – Нас шесть, – говорит она малышке. – Я так и знала! За неделю до твоего рождения мне приснился очень странный сон. Мы все жили на ферме, и бык…

В комнате сонная тишина. Все слушают мать.

Джо

Йоланда

Йоланда – она же по-испански Йо, или по-английски, искаженно, Джо, или удвоенно Йойо, подобно игрушке, или Джоуи, когда приходится выбирать из ассортимента именных брелоков, – стоит у окна третьего этажа и наблюдает, как по лужайке идет мужчина с теннисной ракеткой. Он дотрагивается до края клумбы ее ободком, потревожив пару диких ирисов.

– Не надо, – бормочет себе под нос Йо, проводя задумчивым указательным пальцем по линии роста своих волос. Это ее тайная гордость: посередине лба волосы образуют галочку, а по бокам огибают лицо дугами, формируя идеальное сердечко. – Не трогай цветы, док. – Она грозит пальцем его двухдюймовой спине.

Мужчина останавливается, подбрасывает в воздух воображаемый мяч и делает подачу горизонту. Горизонт промахивается. Мужчина устремляется к нему и к теннисным кортам.

На нем белые шорты и белая рубашка – экипировка, которая делает его похожим на мальчика… хорошего мальчика… единственного нелюбимого сына финансовых акул. Оба они акулы, как настаивает Йо. Папа – ткано-фруктовая[29] акула. Она ощущает, как мягко обхватывает ее тело резинка трусов.

Мама – Йо оглядывает комнату: шарф, зеркало, мыло, зонтик – зонтичная акула. Темная туча лениво плывет к ней по небу. Призрак теннисного мяча преследует мужчину. Йо улыбается, довольная своими чарами.

«Зонтичная акула» никуда не годится. Еще один поворот по комнате: печатная машинка, красный портфель – хорошо звучит. Но он не красно-портфельная акула. Ветерок колышет белые занавески по обеим сторонам от нее – объятия призрачных рук. Комнатная акула…

Мир сладостно нов и только что создан. Первый мужчина проходит через сад по пути на теннисный матч. Йо стоит у окна третьего этажа, целует кончики пальцев и посылает ему воздушный поцелуй.

– Чмок-чмок, – шепчет она в окно.

И загадывает желание: «Пусть он сорвет с себя свою белую рубашку, раздвинет две половинки своей груди, словно взламывающий дверь Супермен, и выпустит первую женщину».

Ева – прелесть, линия роста волос в форме валентинки, прозрачные белые трусики.

– Вначале… – начинает вдохновленная ракурсом Йо. Четырьмя этажами ниже на лужайке сидит ее уменьшившийся до размеров ребенка врач. – Вначале, док, я любила Джона.

Она распознает безошибочные признаки воспоминаний: женщина у окна, женщина с прошлым, с памятью, с желанием и руинами в сердце. Сегодня она не будет им сопротивляться. Это не в ее силах.

Вначале мы были влюблены. Йо улыбается. Это было хорошее начало. Он подошел к моей двери. Я открыла ее. Мои глаза спросили: «Хочешь зайти, укрывшись от остального мира?» Он ответил: «Большое спасибо, как раз это вертелось у меня на языке».

То было в начале времен, и за окном Йо