Оружие, которое себя исчерпало - Л. Феоктистов

Спустя время после его похорон обнаружил в „Известиях“ любопытную заметку — и, честно сказать, обрадовался. Врут, как оказывается, криминалисты, когда утверждают, что в каждом из нас дремлет потенциальный убийца и что только боязнь возмездия сдерживает врождённый инстинкт.

Статистика свидетельствует, что только 15 процентов пехотинцев во время боя стреляли во врага. Лишь при артналётах и бомбёжках положение иное, потому что перед твоими глазами нет глаз напротив. И совесть на какое-то время в стороне…

Но ведь у нас, дорогие друзья и соратники, богатое воображение и неотвлечённые представления. Мавр сделал своё дело. Быстротечное время расставляет новые акценты. Что вчера казалось абсолютно необходимым, сегодня отходит на второй план, теряет актуальность. Важно найти своё место под солнцем и не цепляться судорожно за обречённость.

Впрочем, каждый выбирает свой путь. И даже тот, который избрал Володя, мы не вправе осуждать, мы лишь бесконечно сожалеем о погибшем таланте.

* * *

В этих фрагментарных заметках я ощущаю дефект неполноты, меня не покидает беспокойство, что упустил нечто важное, может быть, ненароком кого-то обидел, про что-то забыл, о ком-то не смог рассказать. Касается это и дел, и людей. Но как самый полный рассказ не может вобрать в себя необъятное, так и я не в состоянии охватить то многообразие проблем и конкретных задач, над решением которых беззаветно трудились многие мои коллеги и соратники из ВНИИП.

Меня всегда поражало, как при скромных технических возможностях нашей вычислительной техники теоретики и математики держались на уровне, их идеи были новы, предсказания надёжны. Дело, видимо, в совершенстве не столько техники, сколько ума. Безусловными лидерами среди математиков были Н.Н. Яненко и А.А. Бунатян.

Право на существование любой заряд приобретал только после испытаний на полигоне с многочисленными и очень тонкими измерениями. Большое значение имели физические опыты с определением констант вещества, предельных условий разгорания, стойкости к поражающим факторам и т. д. Всю эту сложную работу выполнял коллектив физиков-экспериментаторов во главе с талантливыми В.Ю. Гавриловым и Ю.А. Зысиным.

Люди далёкие от техники плохо представляют себе разницу между теоретическими схемами, эскизами, чертежами и готовыми, в металле, „изделиями“. Они, творения человеческих рук, обрастают массой требований: их работоспособность должна быть обеспечена при температуре ±40°С, в условиях сильных вибраций, при перегрузках и т. д. Они, ввиду крайней опасности, не должны взрываться, когда не надо, но должны выполнить задачу, если придёт для этого час. В обеспечении жизнестойкости зарядов очень многое зависело от конструкторов, инженеров, заводчан.

Я с добрым чувством вспоминаю В.Ф. Гречишникова, П.А. Есина, А.В. Бородулина, И.В. Санина. В этой замечательной плеяде особенно выделялся А.Д. Захаренков, который работал и во ВНИИЭФ, и во ВНИИП, был главным конструктором двух КБ, а с середины семидесятых и до конца своих дней был бессменным заместителем Е.П. Славского в Минсредмаше. И достиг он этих вершин благодаря исключительной энергии, уму, организаторскому таланту.

Многим самоотверженным и знающим своё дело специалистам, о которых я не смог по разным причинам упомянуть и которых уже нет в живых, придёт время — воздадут по заслугам. А кому-то уже сегодня за труд, за глубокий российский патриотизм благодарные горожане воздают память в названиях улиц, площадей, устанавливают мемориальные доски на домах, где они жили и работали.

Текут годы, изменяется жизнь. Кто знает, может, и мы в скором времени перестанем содрогаться при мысли о ядерной войне, а само ядерное оружие отомрёт, исполнив историческую миссию. Но не умрёт наука, физика, ядерная энергетика, в освоении которой — пусть специфическом и однобоком — участвовали и немало преуспели люди Челябинска-70 .

5. Бомба для Никиты Хрущёва. Почему мы нарушили мораторий в 1961 году

История испытаний ядерного оружия, как и хроника борьбы за их прекращение, знает немало спадов и подъёмов. В разные годы разными странами объявлялись моратории, в том числе односторонние, но через какое-то время, под различными предлогами, взрывы на полигонах возобновлялись. В начале 80-х годов был отклонён договор о полном запрещении испытаний (включая подземные) из-за того, что не удалось условиться с США о надёжной фиксации малых взрывов с энергией ниже килотонны в искусственных полостях (декаплинг) . И что же в результате? Вместо проблематичных одного-двух взрывов килотонного масштаба — десятки с мощностью до 150 килотонн.

Ещё более драматичной и политизированной была ситуация вокруг испытаний на рубеже 60-х годов . Полигону на Новой Земле пришлось сыграть в той безумной симфонии „первую скрипку“.

Как известно, в марте 1958 года на сессии Верховного Совета Н.С. Хрущёв объявил о прекращении Советским Союзом в одностороннем порядке испытаний ядерного оружия. Однако эта миролюбивая акция не была поддержана США и Англией. Именно на весну и лето 1958 года пришлось беспрецедентное количество (свыше 50) испытательных взрывов. По настоянию высшего руководства в конце лета 1958 года испытания были возобновлены и у нас. Но уже с ноября 1958 года СССР, США, Великобритания объявили о моратории на испытания ядерного оружия, который, заметим, не нарушался в течение двух с половиной лет.

Что же случилось в 1961 году, когда Советским Союзом в одностороннем порядке было принято решение о возобновлении испытаний? Чтобы решиться на этот шаг, который имел явно негативный политический оттенок, нужны были очень веские технические (или какие-то другие) мотивы.

К этому времени А.Д. Сахаров выступил в печати против воздушных испытаний. В статье, опубликованной в журнале „Атомная энергия“, подсчитывалось количество смертей из-за наведённого радиоактивного углерода. В „Воспоминаниях“ А.Д. Сахаров говорит об этой своей деятельности, и в общественном мнении закрепляется впечатление, что именно Сахаров является центральным лицом в утверждении договора 1963 года о запрещении воздушных испытаний. И это верно. Как верно и то, что многим картина представляется упрощённой, а следовательно, в той или другой степени искажённой.

Впрочем, судите сами. Хронология событий такова.

В октябре 1961 года в СССР, на полигоне Новая Земля, в верхней атмосфере взорвана самая большая бомба — мощностью 50 мегатонн (мощность , с целью уменьшения радиоактивности, была снижена примерно вдвое против проектной заменой урана на неделящиеся материалы) . Из последовавшего вслед за испытанием правительственного заявления мир узнал, что у Советского Союза есть бомбы мощностью 100 мегатонн, а, если надо, то и более.

В 1962 году продолжались испытания бомб — большой мощности (но всё же меньше, чем первая) . Выброшенная радиоактивность, несмотря на некоторые противомеры, существенно повлияла на состояние атмосферы и вызвала озабоченность общественности. В конечном счёте воздушные испытания московским договором 1963 года были запрещены. А.Д. Сахаров удостоен третьей Звезды Героя, многие получили другие награды.

Проницательный читатель в этом голом перечислении фактов наверняка усмотрит противоречия: с одной стороны — борьба против всяких испытаний, с другой — самая крупная серия в воздухе, с одной стороны — декларация о запрещении ядерного оружия, с другой — появление самого мощного вида, сопровождаемое торжеством правительства, пропагандистской шумихой и наградами. Всякому ясно, что за выступления против правительства Героя-то не дают. Как же обстояло дело в действительности?

Где-то в начале 1961 года до нас на Урал стали доходить слухи, что у наших конкурентов в Арзамасе-16 возникла идея новой „супербомбы“. Вскоре стало ясно, что речь идёт не о каком-то сверхоткрытии, а всего лишь об увеличении веса, габарита. Но зачем? Дело в том, что тенденция на наращивание мощности таким простым образом представлялась нам тривиальной, с одной стороны, и ненужной — с другой. Мы в то время были поглощены в точности противоположной идеей — миниатюризацией, о чём я уже говорил.

Вместе с тем (и об этом надо честно рассказать) ажиотаж, поднятый вокруг „супербомбы“, не мог оставить нас равнодушными и возбуждал в нас профессиональную ревность. Мы стали вникать в проблему — и тут же нащупали две слабые стороны у конкурента: их конструкция непрактично и неоправданно усложнена и, второе, перетяжелена настолько, что не лезет ни в один существующий и перспективный носитель.

Сегодня определённо можно сказать, что мы были правы. Все „большие бомбы“ пошли по нашему пути, а гордость ВНИИЭФ (Арзамас-16) 100-мегатонная бомба так и была изготовлена в одном экземпляре (испытательном) и в виде муляжа для музея.

Вскоре нам стала ясна причина повышенного внимания со стороны правительства к большим бомбам — оно было связано с возникшей тогда новой военной концепцией. Здесь уместно обратиться к цитате из „Воспоминаний“ А.Д. Сахарова: