В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно

ВЫСШИЙ ШИК

В событиях, вызвавших скандал с «парижскими платьями», я по чистой случайности тоже немало поучаствовала: произошло это по вине королевы Елены, – или, если хотите, из-за неё, точнее, из-за официального визита, в ходе которого она представляла в нашем городе своего царственного супруга. До того я на семейство Провера никогда не работала – как, впрочем, не работала на Провера ни одна другая швея или портниха в городе, включая и оба «настоящих» ателье со всем их штатом: каждый ребёнок знал, что платья матери и двух дочерей каждый сезон на зависть прочим дамам доставлялись прямиком из Парижа, из роскошного универмага Printemps. Что касается белья, то, кажется, им занималась славившаяся мастерством штопки и вышивки бедная родственница адвоката, синьорина Джемма, которую семейство приютила по доброте душевной.

Поэтому, когда галантерейщица сказала мне, что синьора Тереза Провера лично попросила её порекомендовать надёжную и опытную портниху, да ещё такую, чтобы брала не слишком дорого, я ужасно удивилась. К тому моменту я уже составила себе неплохую репутацию среди семей со средним достатком, в немалой степени ещё и потому, что вернувшаяся из одной из первых своих поездок за границу маркиза Эстер в знак благодарности преподнесла мне восхитительный подарок, переносную немецкую швейную машинку: ручную, без педали и станины, зато в чехле с ручкой, как у чемодана, глянцево-чёрном, с резьбой и позолоченной инкрустацией. Выглядела машинка просто потрясающе, хотя пользоваться ею оказалось не так-то просто: пока правая рука крутила ручку, ткань под иглу приходилось заводить одной левой, менее умелой рукой. Впрочем, попрактиковавшись на старых простынях, я в конце концов поняла, что главное – вести строчку как можно более плавно, и вскоре не только матери семейств среднего класса, но и жёны весьма обеспеченных торговцев время от времени стали заказывать мне уже не постельное белье, а одежду, как для них самих, так и для детей, хотя на первых порах, конечно, самую простую. Ткани они обычно приносили самые дешёвые – отчасти потому, что не могли позволить себе других, отчасти потому, что не до конца мне доверяли: а вдруг испорчу? Шила я к тому времени не хуже своей бедной бабушки и зарабатывала вполне достаточно: хватало и на жизнь, и на кое-какую роскошь, вроде абонемента в библиотеку, где я регулярно брала столь полюбившиеся мне романы, и на журналы, из которых узнавала о том, что происходит в мире.

Желание больше знать о жизни не только в нашем городке, но и по всей стране, и даже за границей, появилось у меня после первых путешествий «моей синьорины», маркизы Эстер: в городе её, невзирая на разрыв с мужем, всё ещё именовали прежним титулом. Мне хотелось следовать за ней, хотя бы мысленно, а по возвращении – перестать ловить себя на том, что слушаю её рассказы, раскрыв рот, как последняя невежда. Время от времени я одалживала у маркизы модные журналы. Бывали среди них и те, что предлагали помимо рисунков ещё и краткий курс шитья: эти страницы я читала особенно жадно, надеясь найти что-то, чего пока не знала сама. Но, видимо, адресованы они были состоятельным дамам, занимавшимся шитьём забавы ради, поэтому инструкции эти обычно оказывались столь простыми и очевидными, что я не могла вынести из них ничего нового.

Вскоре мне удалось выкупить из ломбарда бабушкину цепочку и серёжки с коралловыми подвесками. Кроме того, я завела жестянку, куда каждую неделю откладывала по несколько монет, чтобы иметь возможность хотя бы разок во время оперного сезона попасть на галёрку. Чтобы не поддаться искушению потратить эти деньги на ежедневные нужды, вроде иголок, макарон или угля, я прятала коробку в спальне, за некогда принадлежавшей бабушке гипсовой статуэткой Мадонны, – та держала её в нише, которую превратила в импровизированный алтарь, так высоко под потолком, что мне приходилось вставать на стул, чтобы до неё добраться. Деньги на текущие и непредвиденные расходы я держала в верхнем ящике комода: скромная сумма, которая росла или уменьшалась в зависимости от того, много или мало у меня было работы, но до сих пор позволяла без потерь переживать краткие периоды бездействия, когда ни одна из клиенток не нуждалась в моих услугах.

Несмотря на устоявшуюся репутацию и скромный, но постоянный доход, делавшие меня желанной добычей для холостяков всех мастей, жениха у меня до сих пор не было. Впрочем, я не раз получала предложения руки и сердца, как напрямую, так и через свах, которыми часто пользовались люди моего класса и в городе, и в соседних деревнях, но всё ещё была слишком наивна, а потому рассматривала брак не как способ улучшить своё положение, а как сбывшуюся мечту о всепобеждающей любви. В этом смысле недавний опыт синьорины Эстер меня несколько отрезвил. Если молодой человек, друг детства или просто сосед, поравнявшись на улице, отпускал мне комплимент, строил глазки или предлагал прогуляться в воскресенье где-нибудь в парке, соответствующем нашему классу, у меня сразу закрадывались нехорошие подозрения, и я отвечала колкостью, стараясь побыстрее поставить его на место. Если казалось, что по дороге к заказчику какой-нибудь студент или чиновник следит за мной или даже просто смотрит чуть более пристально, чем обычный прохожий, я сворачивала и шла другой дорогой. От таких не жди ничего хорошего, кроме лжи и стыда: так писали в романах, да и своими глазами я тоже видела немало примеров. Одиночество меня не пугало: все мои мечты, желания и планы на будущее касались работы, искусства кройки и шитья да расширения клиентуры.

Но всё-таки приглашение семейства Провера было последним, чего я могла ожидать. Наверное, думала я, бедная родственница заболела или куда-нибудь уехала, и они зовут меня сшить пару наволочек