В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно

делали для личного пользования, голов по шесть-семь, а кроликов – максимум десять, чтобы соседи не жаловались на неприятные запахи и громкие звуки. Но птичник Провера был настолько большим, что мне стало любопытно, кто же успевает съесть все эти яйца, которых хватило бы накормить небольшой монастырский интернат.

Но на этом странности семейства не заканчивались. Когда адвокат ушёл, синьора позвала меня в столовую, где после завтрака (как вы догадываетесь, не слишком обильного) прибирались её дочери.

Мы уже успели договориться с синьориной Джеммой о ежедневной оплате, и я ждала только, когда описания работы, которую мне надлежит выполнить. Однако синьора Провера, отослав обеих девушек и проверив, что окна и двери закрыты, взяла меня за руки и, глядя прямо в глаза, торжественно произнесла:

– Прежде чем приступить к работе, ты должна дать клятву.

Я недоумённо нахмурилась:

– И в чём же мне поклясться?

– Что бы ты ни увидела в этом доме, какие бы слова ни услышала, о чём бы ни узнала, ты никому об этом не расскажешь.

– Я вовсе не сплетница! – воскликнула я. – И не нужно здесь никаких клятв!

Да и потом, о каких-таких ужасах я могла узнать? Что за тайны могло скрывать одно из самых почтенных и уважаемых в городе семейств? Мы же не в романе! Что адвокат – скряга? Об этом и так все знали. Но знали также и о его несметных богатствах, вот я и решила, что синьора, должно быть, опасается воров: я ведь могу рассказать тому, кто умеет взбираться на стены и взламывать замки, где хранятся украшения, деньги и прочие ценности и как туда пробраться.

– Не беспокойтесь, я никому ничего не расскажу, – повторила я.

Но синьора была настроена решительно.

– Идём в церковь, – сказала она, накидывая плащ. – Принесёшь клятву перед алтарём.

Я спустилась вслед за ней по лестнице, бедная родственница замыкала процессию. Передний двор был пуст, засов задвинут: крестьянин, наверное, уже возвращался обратно на свою ферму. Синьорина Джемма открыла ворота большим железным ключом, который носила на поясе, и сразу же закрыла их за нами. Церковь Санта-Катерина находилась ровно напротив, через площадь, всего в паре десятков метров. Внутри было пусто, но на алтаре горела свеча.

– Клянись здесь, перед священной гостией, а мы засвидетельствуем. И помни: если нарушишь клятву, тебя ждёт геенна огненная!

Всё это показалось мне какой-то нелепостью, вроде бабушкиных рассказов о войнах за независимость и карбонариях. С другой стороны, адвокат Провера, как и его отец, в молодости имел репутацию отъявленного мадзиниста[3]. Да и что мне терять, подумала я. В крайнем случае останусь без обеда.

В общем, я поклялась. Синьора подсказывала мне слова, я их повторяла. Вернувшись домой, она велела мне подписать заранее подготовленную бумагу с той же клятвой и очень удивилась, увидев, что я подписалась полным именем: люди моего класса обычно ставили крестик. А мне всегда было интересно, как власти потом узнают, какой именно крестик к какому человеку относится. В качестве свидетелей она позвала дочерей: тогда-то я и узнала, что их звали Альда (старшую) и Ида (младшую). Впрочем, разницы в возрасте между ними не ощущалось: они казались ровесницами, совсем ещё юными, хотя им обеим было уже за двадцать, – стройные, даже грациозные, но ничего особенного, с моей очаровательной синьориной Эстер даже сравнивать не хочется. Впечатление портили и домашние платья, скромные, слегка потрёпанные – в общем, совершенно такие же, как у их матери и тётки: эти модели уже несколько лет как вышли из моды. Наверное, парижские туалеты, сулящие богатое приданое, они надевают только для прогулок в парке и выходов в гости, в театр или на бал и выглядят в них настоящими красавицами, решила я.

Синьора Тереза убрала подписанный документ в ящик комода, который заперла на ключ, и наконец вздохнула с облегчением:

– Ты должна понимать, что случай этот для нас исключительный, а ситуация – чрезвычайная. Обычно мы со всем управляемся сами, но на этот раз времени нет: до визита королевы Елены осталось меньше месяца.

Её слова показались мне странными: я не понимала, какое отношение ко всему этому может иметь королева.

– Мне сказали, что ты умеешь не только шить, но и кроить, – продолжала синьора, – что у тебя к тому же есть переносная немецкая швейная машинка и ты умеешь ей пользоваться. Намного быстрее выходит, правда?

– По-разному. На длинных прямых швах – гораздо быстрее, конечно, – ответила я. Вопрос меня удивил: в то время уже каждая зажиточная семья считала своим долгом купить швейную машинку (пусть даже только для того, чтобы подшивать простыни и кухонные полотенца). И в основном это были модели с педалью, более современные и удобные в использовании, моя же была постарше. Маркиза Эстер выбрала её за размеры: она знала, что в моей крохотной комнатушке новые модели просто не поместятся. Мне казалось, что и синьорина Джемма велела принести её только из любопытства, чтобы посмотреть, как обращаются с ручкой.

Но когда мы перешли в комнату для шитья, я убедилась, что никаких машинок там не было и в помине – ни с педалями, ни без. Зато на большом гладильном столе лежали три рулона прекрасной парчи, все с яркими цветочными узорами, но разного тона и рисунка: я таких ещё не видела. Ткань была двойной ширины и всё ещё намотана на плотный картонный сердечник – по моим прикидкам, метров десять в каждом рулоне: более чем достаточно