Кнут и пламя (СИ) - Красовская Марианна

Она прошла сквозь большие двери, не удержавшись и прикоснувшись к прекрасной резьбе, изображавшей множество человечков, которые то лежали в постелях, то сидели, а рядом с ними явно были врачи. Эта дверь была просто произведением искусства. В просторном холле на тюфяках и циновках сидели и лежали люди, среди них ходил пожилой славский доктор, за которым, как цыплята, семенили несколько юношей. Как ни странно, не все они были степняками. Виктория учуяла троих оборотней, у пары молодых людей были светлые волосы и голубые славские глаза. Все лекари были одеты одинаково: в просторные штаны и рубахи из небеленого полотна.

- Влас Демьянович, – приветливо улыбнулась девушка врачу. – Здравствуйте!

Ей нравился этот веселый добрый мужчина, который приехал сюда во время пожара с Даромиром Ольшинским, да так здесь и остался, посчитав, что тут он нужнее.

- Виктория, лапушка! – расплылся в улыбке врач. – Ты к Аязу? Он на втором этаже, отдыхает. Всю ночь сидел у постели умирающего. Такой случай интересный был, опухоль прямо возле сердца... А впрочем, тебе не интересно. Беги к своему мужу.

Девушка кивнула и осторожно прошла между сидящими людьми, стараясь никого не задеть. Основная часть больных занимала первый этаж огромного здания. На втором были отдельные помещения, где жили врачи и лежали особо важные больные – не всегда самые богатые, иногда просто серьезные.

Где был кабинет Аяза, Виктория знала. На втором этаже было пусто и тихо, только из-за какой-то двери доносилось еле слышно женское пение.

Девушка прошла по коридору до конца, толкнула простую деревянную дверь и замерла ошеломленно. Ее "отдыхающий" муж стоял посередине большой светлой комнаты и держал в своих объятиях другую женщину. Да не просто держал, а ласково гладил ее по волосам и плечам. У Виктории внутри всё просто заледенело. Вот, значит, с кем он проводит ночи!

Ее супруг любил секс. Даже уставший, вымотанный до предела, засыпавший раньше, чем касался головой подушки, он мог ночью проснуться и, притянув ее бедра к себе, овладеть женой. Он говорил, что не может без нее, что становится злым и раздражительным, если не займется с ней любовью. И тем не менее целую неделю он не появлялся дома... видимо, найдя себе другой объект для поднятия настроения.

Ей вдруг стало так больно в груди, что не было сил ни закричать, ни что-то сказать, ни даже сдвинуться с места.

Наверное, она всё же издала какой-то звук, возможно, слишком резко вздохнула, потому что Аяз заметил ее, отпрянул от женщины и побледнел. Девица тоже обернулась. Она была юна – не больше пятнадцати, но вполне оформившаяся, с высокой грудью и тонюсенькой талией, перетянутой широким шелковым кушаком. У Виктории, родившей двоих детей, никогда такой талии больше не будет, а впрочем, и раньше она не была столь фигуриста.

Женщина и сама не поняла, как смогла взять себя в руки, изогнуть губы в подобии улыбки и произнести спокойным голосом, когда внутри всё отчаянно болело:

- Извините, я не хотела мешать. Я принесла тебе обед, Аяз. Уже ухожу.

Она, до судороги напрягая спину и ровно держа подбородок, поставила на стол узелок с его любимыми лепешками и вышла из комнаты.

- Вики, постой, – ожил, наконец, Аяз. – Прошу тебя!

У него перед глазами всё ещё стояли ее полные ужаса глаза.

Он догнал ее, ухватил за локоть, развернул к себе, ожидая увидеть заплаканное лицо.

- Да стой же ты! Ты всё не так поняла!

Но Вики спокойно улыбалась ему, будто ничего не произошло, только молчала, что было для нее совсем не характерно.

- Вики, милая, – все равно принялся спешно объяснять Аяз. – Это Силия. У нее ночью умер отец. Она сильно плакала и хотела уйти вслед за ним. Я просто пытался ей объяснить, что это не выход...

Жена его не слышала. То есть, конечно, она даже понимала отдельные слова, которые он говорил, только вот в какие-то значимые фразы они не складывались.

- Тебя, наверное, больные ждут, – прервала она степняка, приложив ладонь к его губам. – Иди работай.

Аяз замолчал, не понимая. Он ждал криков, скандала, упреков – но вместо этого жена вела себя как разумная взрослая женщина. Ее пальцы скользнули по шрамам на щеке и виске, Вики нежно улыбнулась ему и прошептала:

- Я люблю тебя.

Напряжение, завладевшее его телом, отпустило, он поймал ее руку, поцеловал ладонь и кивнул.

- Мне пора идти. Спасибо, что принесла поесть. Я приду вечером домой, обещаю.

То, что его жена вдруг оказалась такой понятливой и спокойной, Аяза очень обрадовало. Он чувствовал себя виноватым перед ней за то, что ночевал в больнице. Первые дни он просто злился и не хотел никого видеть. Потом этот старик с опухолью помирал несколько ночей подряд. Он был обречен, знал это, но сильно страдал от боли. Ему не помогала забыться даже сона, которую здесь использовали только в крайних случаях. Аяз умел облегчать чужую боль, поэтому сидел у постели умирающего и позволял ему хоть немного поспать. Большего он сделать не мог. Всегда, когда смерть одерживала над ним победу, молодой врач переносил это с трудом. Неожиданное появление супруги и ее забота словно оживили его. Он с наслаждением пообедал и с новыми силами помчался вниз: промывать гнойные раны, вправлять вывихи, вскрывать чиреи. Как обычно, ничего действительно серьезного не случилось. Степняки вообще очень здоровый народ.

Уже вечером, когда Аяз собрался домой, мечтая нормально выспаться в супружеской кровати с женой под боком, его остановила дочка умершего старика.

- Аяз-тан, – вежливо склонилась девочка, складывая перед собой ладони. – Дозвольте просить вас о милости.

- Что тебе, Силия? – рассеянно спросил степняк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

- Мне некуда идти. Единственный родной человек покинул меня. Позвольте мне остаться в больнице! – она умоляюще смотрела на него. – Я буду помогать, я умею ухаживать за больными, перевязывать раны, кормить их!

Аяз замер. Просьба Силии была ему по душе. Ловкие руки здесь не помешают, к тому же он лечил не только мужчин, но и женщин, и им было бы спокойнее, если заботиться о них будет девочка. А если ей действительно некуда идти, в больнице она будет в безопасности и, возможно, найдет себе здесь мужа.

- Хорошо, – кивнул он. – Ступай к Власу Демьяновичу, скажи, что я разрешил остаться. Пусть выделит тебе комнату. Завтра решим, сколько тебе будут платить.

И, не слушая слов благодарности, Аяз бежал на конюшню, чтобы, оседлав лошадь, мчаться домой.

Виктория брела по улице, слепо натыкаясь на прохожих. В глазах стояли непролитые слезы, в груди сжималось и ворочалось отчаяние. Кажется, она всегда ждала чего-то подобного. У Аяза были друзья, которые не ограничивались одной женщиной. У его младшего брата уже было две жены. В Степи и мужчины, и женщины относились к этому, как к само собой разумеющемуся. Ее муж любил ее, она это знала, была уверена в его любви. Но что, если ему захотелось чего-то большего? Местные замужние соседки охотно трещали между собой о всяких интимных подробностях своих супружеских жизней – например, о том, что мужчины любят спать с двумя женщинами сразу или, наоборот, с одной женщиной вдвоем. Виктория старалась эти разговоры прерывать, ей претило заглядывать в чужие спальни, но иногда невольно задумывалась, а хотел бы Аяз попробовать двух женщин сразу?

"Возьми себя в руки, – наконец, сказала она себе, в очередной раз чудом избежав столкновения с какой-то женщиной. – Распустила сопли! Ты леди Оберлинг или кто?" Вот только правда заключалась в том, что леди Оберлинг она больше не была. Семь лет она была женой Аяза, и за эти семь лет, казалось, совершенно привыкла жить по местным обычаям, привыкла молчать, когда разговаривают мужчины, привыкла крикливо торговаться на рынке за пучок укропа, привыкла готовить, мыть посуду, стирать его одежду и няньчить детей. А ведь когда-то она помогала самому хану в его работе и мечтала открыть свою кофейню. Разве не сама она потерялась в Аязе? Разве есть его вина, что она стала лишь его тенью? Если он и увлекся молодой хорошенькой девочкой, то не от того ли, что жена стала ему скучна?