Четверть века назад. Часть 1 - Болеслав Маркевич

Громовымъ ударомъ для этой сердечной и мыслившей женщины была вѣсть полученная ею изъ Петербурга отъ племянника объ отказѣ ему въ заграничномъ паспортѣ. Она огорчена и поражена была этимъ гораздо болѣе чѣмъ самъ Гундуровъ, — она была испугана. Всѣ ея упованія, все это зданіе которое она съ такою любовью, съ такою заботою воздвигала впродолженіи столькихъ лѣтъ, — все это разлеталось въ прахъ отъ одного почерка пера!.. „Что онъ будетъ дѣлать теперь?“ спрашивала она себя съ мучительною тревогою, — „чѣмъ наполнитъ жизнь?…“ Не знать „чѣмъ наполнить жизнь,“ чему „отдать душу,“ она, вѣчно дѣятельная и мыслящая, — ничего ужаснѣе она себѣ представить не могла. Отсутствіе живыхъ интересовъ, серьезной задачи, и эта душевная пустота и уныніе, которыя замѣчала она въ лучшихъ людяхъ съ какими случалось ей встрѣчаться — чтобы ни доводило ихъ до того, — ничего, въ ея понятіяхъ, не существовала болѣе позорнаго и печальнаго… Боже мой, и неужели это же должно ждать Сережу, ея питомца, ея надежду, жизнь ея?…

Извѣщеніе его о томъ, что онъ, по совѣту ея брата, вступилъ на службу въ Петербургѣ не успокоило ее, — напротивъ! Она, лучше чѣмъ онъ самъ себя, знала его, знала что это для него не спасеніе, не исходъ, а еще ближе путь къ тому унынію, которому она, со своею энергическою натурой, придавала буквально весь тотъ ужасающій смыслъ смертнаго грѣха, въ какомъ его понимаетъ христіанская церковь… Но слѣдовало ли ей мѣшать ему искать этотъ исходъ, отзывать его изъ Петербурга? Нѣтъ!.. У нея еще въ первый разъ въ жизни опускались руки, — нѣтъ, „какъ Богу будетъ угодно,“ рѣшила она…

И съ какимъ-то двойнымъ ощущеніемъ радости и тревоги ждала она его теперь, въ Сашинѣ, въ этомъ спасенномъ и возсозданномъ ею гнѣздѣ его, послѣ того какъ получила она отъ него наконецъ извѣстіе что чиновникомъ онъ рѣшительно быть не въ силахъ, что онъ возвращается къ ней, къ своимъ книгамъ, къ своимъ занятіямъ, что онъ „положилъ терпѣливо ожидать лучшихъ временъ…“

Она сидѣла на своемъ обычномъ мѣстѣ, въ своей прохладной и просторной спальнѣ, у окна выходившаго въ старый, тѣнистый липовый садъ, и провѣряла какіе-то счеты. Ручная канарейка весело попрыгивала по ея столику, взлетала ей на плечо и, поглядывая избока ей въ лицо своими блестящими глазками, усиленно чирикала, будто спрашивала: отчего ты мною такъ мало занимаешься?… Былъ часъ двѣнадцатый. Въ цвѣтникѣ, подъ окномъ, на пышно распускавшіеся шары пунцовыхъ піоновъ падалъ отвѣсно горячій свѣтъ солнца….

Софья Ивановна вдругъ приподняла голову, насторожила ухо… Какой-то далекій гулъ донесся до нея изъ за сада…

Она не знала когда именно долженъ пріѣхать племянникъ, не знала даже о прибытіи его въ Москву. Но это былъ онъ, — сердце ея такъ сильно не забилось бы, еслибы это былъ не онъ!..

Она поднялась съ мѣста, перекрестилась широкимъ крестомъ, и пошла было къ дверямъ, но не могла. Дрожавшія ноги отказывались двигаться…. Она опустилась снова въ свое кресло, нажимая обѣими руками до боли трепетавшую грудь…

Послышались въ домѣ крики, возгласы, возня…. Въ спальню ворвалась горничная Софьи Ивановны. „Баринъ, Сергѣй Михайловичъ!“ визжала она какъ подъ ножемъ…. Подъ крыльцомъ уже грохотала подъѣзжавшая его коляска….

Еще мгновеніе, — и онъ стоялъ на колѣняхъ на скамеечкѣ у ея кресла, и горячо цѣловалъ ея руки….

IX

Ея точно что-то кольнуло, когда узнала она, что онъ прямо отъ Шастуновыхъ.

— Какъ ты попалъ туда? спрашивала она изумляясь.

Онъ началъ разсказывать подробно, — слишкомъ ужь подробно…

Театръ, Ашанинъ, князь Ларіонъ, — все это странно звучало въ ея ушахъ. Она никакъ неожидала, что первымъ предметомъ бесѣды ея съ Сережей будетъ это. Въ этомъ было на ея глаза что-то легкомысленное и необычное ему.

— Онъ знаетъ, что меня тревожитъ, и нарочно отдаляетъ разговоръ, чтобы не навести на меня тоску, на первыхъ же порахъ, объяснила она себѣ это.

Но она никогда не отступала передъ тѣмъ отъ чего ей бывало тяжело и больно.

— Что же ты будешь теперь дѣлать, Сережа? поставила она прямо вопросъ, о которомъ она денно и нощно думала полгода сряду.

— Я вамъ писалъ, тетя… отвѣчалъ онъ какимъ-то разсѣяннымъ тономъ, очень удивившимъ ее.

— Что жъ что ты писалъ, — я тебя спрашиваю теперь, сказала она, съ недоумѣніемъ глядя на него;- неужели же для тебя всѣ надежды на профессорство кончены?

— Нѣтъ, молвилъ Гундуровъ, какъ бы цѣпляясь за убѣгавшую отъ него мысль, — я познакомился съ однимъ…. Я встрѣтился въ послѣднее время случайно…. съ однимъ вліятельнымъ человѣкомъ въ министерствѣ

— Что же этотъ вліятельный человѣкъ? нетерпѣливо подгоняла его Софья Ивановна.

— Онъ говорилъ мнѣ, что если университетъ вступится…. то есть, если онъ войдетъ, съ рѣшительнымъ ходатайствомъ обо мнѣ, то тогда…..

— Фу, какъ ты нескладно разсказываешь! прервала его она;- что-жъ, ты видѣлся теперь, въ Москвѣ, съ какимъ нибудь изъ университетскихъ?…

— Ни съ кѣмъ, тетя, — я къ вамъ спѣшилъ….

— И просидѣлъ все утро у Шастуновыхъ! упрекнула она его съ полуулыбкой;- а я видѣлась, говорила… Университетъ ходатайствовать о тебѣ едва ли рѣшится: каѳедра занята, безъ адъюнкта можно и обойтись, а, къ тому, мнѣ говорили навѣрное, есть какое-то предписаніе университетамъ, чтобъ за границу, впредь до новаго повелѣнія, никого изъ молодыхъ людей не посылать…..

Гундуровъ пожалъ плечами.

— И ты такъ легко миришься съ этимъ? пылко воскликнула за этимъ движеніемъ Софья Ивановна.

— Что-же мнѣ дѣлать! усмѣхнулся онъ слегка, — противъ рожна не прать! Все что отъ меня зависѣло я сдѣлалъ, спеціальности своей я не кину, — я и въ Петербургѣ проводилъ полжизни въ Публичной библіотекѣ за разборомъ славянскихъ рукописей, — къ тому что я знаю много, очень много еще могу я добавить и въ Москвѣ…. А тамъ «Не все-жь на небѣ будетъ дождь, тетя, вспомнилъ онъ слова князя Ларіона, — авось и солнышко проглянетъ!..»

Она глядѣла на него, ушамъ своимъ не вѣря… Такъ вотъ какъ философски относился онъ теперь къ этой несбывшейся поѣздкѣ въ славянскія земли, къ которой онъ готовился, о которой мечталъ съ такимъ восторгомъ, безъ которой, писалъ онъ ей еще изъ Петербурга, все что могъ бы еще пріобрѣсти «изъ книгъ» было бы только однимъ безполезнымъ «ученымъ хламомъ», безжизненнымъ матеріаломъ, лишеннымъ всякаго плодотворнаго и оплодотворяющаго духа. Откуда же вдругъ, это равнодушіе, это поверхностное отношеніе къ тому что было, что должно быть ему такъ дорого?… Неужели Петербургъ успѣлъ его такъ скоро испортить?…

Но относительно самаго факта онъ былъ правъ и не заслуживалъ никакого упрека. Дѣйствительно, имъ было сдѣлано «все что отъ него зависѣло», и оставалось единственно ждать когда «на небѣ опять проглянетъ солнышко»… Тѣмъ не менѣе на душѣ у Софьи Ивановны не было покойно: она боялась унынія, а тутъ онъ вернулся вдругъ весь сіяющій, «сіяющій какою-то непонятною фривольностью,» говорила себѣ она….

Она внимательно слѣдила за нимъ изъ подъ опущенныхъ вѣкъ, между тѣмъ какъ онъ, поднявшись съ мѣста, принялся ходить по спальнѣ, останавливаясь передъ шкафами и этажерками, заглядываясь на ея саксонскія куколки, на фарфоровые горшки съ мѣсячными розами, разставленные по окнамъ, на обвитый вѣчной зеленью плюща портретъ Императрицы Маріи Ѳеодоровны въ золоченой рамкѣ подъ стекломъ, — самый драгоцѣнный для Софьи Ивановны предметъ въ ея комнатѣ,- и улыбался какою-то умиленною и радостною улыбкою….

— Онъ счастливъ что вернулся домой, и ни о чемъ другомъ не можетъ думать въ эту минуту! объяснила себѣ Софья Ивановна съ успокоеннымъ чувствомъ — и улыбнулась тоже.

— Позвони, Сережа, сказала она, — ты мнѣ пыли нанесъ въ комнату ужасъ!

Вошедшему слугѣ она приказала отереть пыль съ сапоговъ Сергѣя Михайловича и подмести полъ.

— Вы не измѣнились, милая тетя, весело разсмѣялся Гундуровъ — все та же у васъ мономанія чистоты!..

— Вотъ ты надо мною трунишь, такъ-же весело отвѣчала она, — а я отъ твоей княгини Шастуновой апробацію за это получила, когда была она здѣсь… И все это охала она, громко разсмѣялась Софья Ивановна, — и ахала, удивляясь какъ это я, не смотря на «провербіальную грязь» русской прислуги, какъ я успѣваю «obtenir ces effets lа,» то есть, по просту, какъ достигаю держать домъ въ опрятности. Уморилъ меня князь Ларіонъ; «а это, пресерьезно объясняетъ онъ ей за меня эти мои „effets,“ это иначе не достигается, говоритъ, какъ посредствомъ геометріи; совѣтую говоритъ, вамъ учителя взять»… А она слушаетъ его, и ничего не понимаетъ…

— Онъ удивительно что иногда позволяетъ себѣ отпускать ей сказалъ Гундуровъ, — образъ княжны какъ живой промелькнулъ передъ нимъ въ эту минуту, и онъ передалъ Софьѣ Ивановнѣ эпизодъ съ князькомъ за завтракомъ.

— Да, онъ умный человѣкъ, но… терпкій, молвила она, выслушавъ, своимъ обычнымъ, серьезнымъ тономъ и какъ бы отыскивая подходящее выраженіе….