Взрослые люди - Ауберт Марие

— Для любви не бывает слишком поздно, — говорит Стейн, похлопывая маму по колену. — Late bloomers.

— Late bloomers — это гомосексуалисты, которые очень долго ждали, прежде чем объявить о своей ориентации, — замечаю я.

Мама смеется, но мне не кажется, что ей весело.

— Это не так, — заявляет Марта, она закончила уборку и устроилась в маминых объятиях.

Кристоффер возвращается, уложив Олею спать, он принес коробку вина и спрашивает, кто хочет.

— Я! — Я поднимаю руку, мама со Стейном просят налить им по полбокала, а Марта просит безалкогольного пива «Мункхолм».

Кристоффер приносит ей пиво. Если бы я была на ее месте, не стала бы постоянно просить Кристоффера принести то одно, то другое. Я бы гораздо лучше обращалась с Олеей, взяла бы ее на лодочную прогулку и научила рыбачить.

— Чему ты улыбаешься? — обращается ко мне мама.

Я мотаю головой.

— Просто думаю, как здорово, что у нас есть эта дача, — говорю я.

Марта и Кристоффер переглядываются как-то странно.

— В чем дело? — спрашиваю я.

— Нет, ни в чем, — отвечает Марта. — Это может подождать.

— Нет! — отрезаю я. — Рассказывай.

Я слышу, что говорю с детской интонацией: ну скажи, ну скажи. Марта чешет нос.

— Значит так, — начинает она. — На самом деле мы не собирались сейчас поднимать эту тему, но мы с Кристоффером думали о том, чтобы постепенно выкупить твою долю, когда дача перейдет нам. Что скажешь?

— Хм, — отвечаю я.

— Ты все равно будешь приезжать сюда, к нам в гости. — Марта как будто отрепетировала свою речь. — Ты можешь получить право пользования, или как это там называется. Но теперь, когда мы ждем прибавления, нам было бы гораздо удобнее, если бы права собственности были только у нас.

— Ты об этом знала? — обращаюсь я к маме.

— Да… Нет… — Мама вращает головой. — Марта говорила, что они об этом думают, это так. Но сейчас мы должны наслаждаться жизнью, — продолжает она, глядя на Марту.

Кристоффер смотрит на фьорд.

— Можешь подумать над этим, — произносит Марта и отхлебывает свой «Мункхолм».

— Вы мучаетесь от того, что я здесь? — спрашиваю я.

— Ты никого не мучаешь, Ида, — говорит мама. — Но такой вариант может быть лучше. Для всех.

Марта истово трясет головой.

— Поговорим об этом в другой раз, — произносит она. — Я не то имела в виду.

— А сейчас мы наслаждаемся, — говорит мама. — Обсудим это в другой раз.

Я выпиваю еще бокал, надо собрать мысли в кучу, я должна взять себя в руки, я улыбаюсь и говорю, что мы можем обсудить этот вопрос в другой раз, ничего страшного. Мама будет воспитывать внуков, детей Марты, и они будут приезжать сюда летом, Марта будет звонить маме и спрашивать, приедет ли она к ним этим летом, и они будут сидеть здесь без меня, меня здесь не будет. Я всегда это знала, думаю я, руки мои трясутся, надо подсунуть их под себя, чтобы никто не заметил, я все время знала, что все обернется именно так. Я выпиваю еще, надо дышать ровно. Я заморожу яйцеклетки в Швеции, все будет нормально. Почему же доктор до сих пор не позвонил?

Около половины одиннадцатого мама желает всем спокойной ночи, Стейн говорит ей, что скоро придет. Марта тоже больше не хочет сидеть за столом, она встает, немного покачивается на пятках, поглядывая на меня, прежде чем уйти, и бросает взгляд на Кристоффера, и я понимаю, что она хочет сказать, чтобы он больше не пил. Ей не нравится, когда я хорошо общаюсь с Кристоффером и Олеей, думаю я, и от этой мысли во мне все бурлит.

— А ты не собираешься закончить посиделки, Стейн? — спрашиваю я, когда Кристоффер уходит в туалет. — Что, если маме будет одиноко?

Стейн улыбается мне, покачиваясь из стороны в сторону. Он совершенно не похож на папу. Папа был высоким и стройным, а Стейн всего чуть-чуть выше мамы, и тело его кажется высохшим.

— Ида, Ида, — произносит он. — Ты рулишь и наводишь порядок.

— Разве я рулю и навожу порядок? — улыбаюсь я.

Никогда не понимала, как разговаривать со Стейном.

— Да, ты очень явно рулишь, — кивает он. — Но я считаю, тебе больше не стоит пить.

Я чувствую, как в моей груди рождается злоба, но все равно улыбаюсь:

— Это уж я как-нибудь сама решу.

— Знаю. — Стейн машет руками. — Я не буду вмешиваться. Но, понимаешь, тебе не стоит сидеть здесь и флиртовать с мужчиной своей сестры.

— Какую ахинею ты несешь!

— Может, и ахинею. — Стейн встает и тянет спину. — Можно сказать, я несу ахинею. А сейчас я поступлю так, как ты велела, — говорит он и идет к дому. Проходя мимо Кристоффера, похлопывает его по плечу.

Кристоффер еще не хочет спать, Кристоффер хочет выпить со мной вина. Мы укутываемся в пледы и свитера и не заходим в дом. Мы сидим на складных стульях, я пьяна и много смеюсь. Мы хохочем над какими-то эпизодами из старых телесериалов, над словами, которые постоянно повторяют мама со Стейном, мы передразниваем их, и Кристоффер хохочет до упаду, потому что я очень злобно пародирую Стейна, он смеется до слез, я сейчас такая веселая, я не останавливаюсь. Кристоффер тоже веселый, он рассказывает, как Марту отчего-то заклинило, когда они красили дом, и он по-своему, почти злобно, подражает ее голосу, но вчера она разговаривала со мной еще злобнее. Коробка вина становится все легче и легче, и нам приходится перевернуть ее, чтобы налить, ни один из нас не помнит, сколько вина было в коробке, но не страшно, вечер только начался, говорим мы, вставать еще не скоро, мы справимся, раз уж начали, нечего и останавливаться. В животе у меня покалывает, это приятно, выпивать хорошо, в животе все успокаивается, что-то во мне хочет быть здесь, как же давно мне не хотелось находиться именно в том месте, где я нахожусь. Мы не обсуждаем продажу моей доли дачи, я даже думать не хочу о том, что Марта задала мне такой вопрос, что они это обсуждали и что мама согласилась это обсудить. Фьорд потемнел, и мы видим огни лодок, снующих туда-сюда, а совсем далеко видны мигающие огни маяка.

— Как здорово, что вы так хорошо поладили с Олеей, — говорит Кристоффер. — Должен признать, Ида. Черт, как же ты хороша.

Он хлопает меня по колену, хоть и не попадает по нему с первого раза. Он пьянее меня.

— Это приятно, — отвечаю я.

— Так-то так. — Он потягивается. — Черт, как же плечи затекли. Не все умеют находить общий язык с детьми.

— Между Олеей и Мартой сейчас не все ладно? — спрашиваю я.

— Сейчас много чего не ладно, если честно, — говорит он.

— Что, например?

Кристоффер некоторое время молчит, фыркает и долго пьет из бокала.

— Мне не стоит обсуждать это с тобой, — произносит он.

— Да ладно, — говорю я. — Я ничего никому не расскажу.

— О… — Кристоффер трет лицо руками. — Нет, вся эта заморочка с ребенком. Мы все время пытались, пытались, пытались и пытались. Я в конце концов так устал. Думал, не выдержу.

— Но ведь все получилось.

— Да, все получилось. Вот и приехали. — Он крутит свой бокал. — А теперь… теперь я не знаю, что делать.

— В каком смысле?..

— Я больше не хочу детей. — Кристоффер смотрит прямо на меня и, кажется, вот-вот расплачется. — У нас с Хеленой все совершенно расстроилось, как только родилась Олея. До того, как появится ребенок, представить невозможно, как это утомительно. Это сумасшедший дом. Я серьезно, представить это невозможно, — взмахивает он руками. — Когда мы расстались, я подумал, что, если у меня появится другая женщина, у нас никогда не будет детей, потому что слишком велик риск, что мы расстанемся прежде, чем ребенку исполнится два года. Я больше не хотел детей. И не хочу.

— Почему же так случилось? — спрашиваю я.

— Я не смог, — отвечает он, нижняя губа дрожит. — Я не смог сказать «нет». Не мог отказать ей. Нельзя запретить женщине хотеть детей.

— Разумеется, ты мог сказать «нет». Если она тебя любит, все равно останется с тобой.

Не уверена, что сама в это верю.

— Не думаю. — Он вытирает глаза, плачет и говорит все быстрее: — И вот теперь она ходит и старается радоваться, а я испытываю только… только страх. Я не могу спать, я даже не могу до нее дотронуться. Перед летним отпуском, — его дыхание сбивается, — перед летним отпуском мы были в гостях у Кристиана и Анны, да, это наши друзья, думаю, ты их не знаешь. — Я мотаю головой. — Нет, неважно, тогда Марта отказалась от вина, и все такие: ой-ой, что-то происходит, и нам пришлось просто рассмеяться и изображать загадочность. И в тот миг я почувствовал, что почти хочу, чтобы все снова расстроилось. Я даже не мог на нее смотреть. Мне не нужен еще один ребенок. Я не хочу. — Он безостановочно мотает головой.