Руководящие идеи русской жизни - Лев Тихомиров

Эта нравственная, духовная или идеократическая подкладка Верховной власти настолько ощутима, что многие исследователи политических учреждений старались указать связь между формой Верховной власти и нравственным состоянием нации. Известна в этом отношении формула Монтескье, совершенно, впрочем, произвольная. Как бы то ни было, несомненно, что в государственных учреждениях отражается нравственная философия народа или эпохи. В государстве нация стремится поставить высшую охрану того, что считает должным или справедливым. Но почему она для этого в одних случаях доверяет по преимуществу единоличному Монарху, а в других — возлагает надежды на лучших людей или на численное большинство?

В этом проявляется не что иное, как степень напряженности и ясности идеальных стремлений нации. Власть требует силы. В различных формах Верховной власти выражается то, какого рода силе нация наиболее доверяет по своему нравственному состоянию.

Демократия в этом отношении выражает доверие к силе количественной.

Аристократия выражает доверие к силе качественно высшей, некоторую разумность силы.

Монархия является представительницей силы идеальной, нравственной.

Если в обществе не существует достаточно напряженного верования, охватывающего все стороны жизни в подчинении одному идеалу, связующим звеном его является численная сила, количественная, которой нельзя не подчиниться, если бы даже и не иметь к тому внутренней готовности. Это духовное состояние нации выдвигает демократию.

Если целостные идеалы не сознаются достаточно ярко всеми, но при этом не утрачена, однако, вера в существование разумности общественных явлений, является господство аристократии, людей «лучших», наиболее способных отыскать эту разумность.

Монархия является тогда, когда в нации наиболее сильно живет целый, всеобъемлющий нравственный идеал, всех приводящий к добровольному себе подчинению, а потому требующий для своего верховного господства не физической силы, не истолкования, а просто наилучшего выражения, какое, конечно, способна дать отдельная личность как существо нравственное. Единоличное начало появляется тогда и подготовляет монархию…

Уже из того промежуточного положения, которое занимает аристократия в этой формуле, легко видеть, что она наименее, наиреже способна выдвигаться как принцип Верховной власти, но с другой стороны наиболее неизбежна и неустранима в числе сил управления.

Ни в самой полной демократии, ни в Самодержавной Монархии аристократия не исчезает никогда в числе наиболее деятельных сил управления, но возвыситься до положения Верховной власти она большей частью не может, ибо колебательное нравственное состояние нации, выдвигающее аристократию на верховное место, обыкновенно разрешается приближением к какому-нибудь более определенному состоянию, выражаемому либо господством демократии, либо установлением монархии.

Вообще, впрочем, воздвигая какое-либо одно начало власти в верховный, гармонизирующий принцип, нация этим отнюдь не уничтожает других способов, в которых проявляется общественная сила. Цель государства состоит не в уничтожении их, а лишь в установлении между ними известного соподчинения. Какова бы ни была Верховная власть, над ними поставленная, в национальной жизни продолжают жить и другие принципы, но они уже находят себе законное, допускаемое место лишь в качестве силы служебной в отношении Верховной власти, и допускаются ею лишь в сфере управления, под верховным надзором ее.

Совершенство Верховной власти, в числе прочих условий, отчасти измеряется и тем, в какой мере она способна свободно допустить в управлении подчиненные принципы власти, не допуская их в то же время до узурпации и государственного переворота. Способность к этому монархии, аристократии и демократии неодинакова. Но, вообще говоря, ни одно из этих начал не может вырвать из человеческого общества двух других, если бы даже и задалось этой задачей. Аристократия, наиболее слабая, а потому и ревнивая форма власти, все-таки не может отрицать ни численной силы, ни единоличного нравственного представительства ее. Демократия же, в сфере управления почти всегда фактически подчиненная той или иной форме ненавидимой ею аристократии, в то же время постоянно принуждена прибегать к диктатуре каждый раз, когда является настоятельная потребность осуществить назревшую народную волю. Диктатура же, столь часто переходящая в цезаризм, в этой своей стадии развития уже очень близка к принципу монархическому. Что касается монархии, то излишне даже упоминать о широком месте, уделяемом ею в сфере управления принципам аристократическому и демократическому.

XVIII

Монархия как верховенство нравственного идеала. — Значение религии и христианства. — Независимость монархии от народной воли. — Подчинение монархии народной вере

Итак, для того, чтобы единоличная власть могла получить значение Верховной, то есть чтобы могла возникнуть монархия, необходимо народное единомыслие относительно того, что высшим принципом, верховно руководящим все стороны жизни нации, должен быть нравственный идеал.

Высшим идеалом, объединяющим все стороны человеческой жизни, является идеал нравственный. Его живое присутствие необходимо для существования монархии. Единоличная власть, вообще говоря, является наилучшим орудием осуществления того, что ясно и глубоко сознается нацией. Когда такое живое сознание имеется в отношении высшего идеала жизни, наилучшим выражением его осуществления становится власть единоличная, ибо личность человека есть живое седалище нравственного идеала. В его лице нация подчиняет на служение идеалу правды как свою физическую силу большинства (элементы демократии), так и опыт, влияние и авторитет своих лучших людей (элементы аристократии).

Можно теоретически спорить о том, одна ли религия способна давать нации всеобъемлющий идеал, в котором освещаются все стороны ее жизни. Но в практике истории никакие философские системы не способны были в этом отношении заменить религиозного мировоззрения. Это совершенно понятно. Только религия ставит высшую Божественную Личность превыше всего в природе и таким образом в нашей человеческой жизни сохраняет высшее место для начала нравственного, личного. Только при свете религии человек при всех своих подчинениях условиям материальным и социальным сохраняет сознание верховного значения своей личности, а посему переносит такое же понятие верховности на идеалы нравственные. Для верующего, сверх того, понятно, что только реальная связь с Божеством способна дать силу жить нравственным идеалом. Как бы то ни было, в исторической действительности всеобъемлющий идеал, способный объединять все цели, все стороны жизни на почве нравственной, человечество находило постоянно именно в религии. Те или иные религиозные концепции, точно так же, как те или иные расстройства религиозного сознания, могущественно влияют на общественную и политическую жизнь.

Отсюда ясно, что наиболее твердую почву для монархии дает именно христианство.

Власть Монарха возможна лишь при народном признании. Но, будучи связана с некоторой высшей силой, она является представительницей не народа, а той высшей силы, из которой вытекает нравственный идеал. Признавать верховное господство этого идеала нация может лишь тогда, когда верит в его абсолютное значение, а стало быть, возводит его к абсолютному личному началу, то есть Божеству. Истекая из человеческих сфер, идеал не был бы абсолютен; проистекая не из личного источника, не мог бы быть нравственным. Таким образом, подчиняя свою жизнь нравственному идеалу, нация, собственно, желает подчинить себя Божественному руководству, ищет Верховной власти Божественной.

Это и есть необходимое условие, при котором единоличная власть способна перерастать значение делегированной и становиться Верховной как делегированная от Божества, а посему не только совершенно независимая от людей, но выше всякой их человеческой власти. Римский цезаризм чувствовал это, когда старался приписывать императорам личную божественность, но в действительную монархию мог превратиться только с победой христианства, в Империи Византийской.

Вообще, как выше сказано, лишь христианство, открывающее истинные цели жизни, природу человека и действие Божественного Промысла, дает вполне надлежащую социальную среду для развития монархического начала власти во всей его тонкости. Уклонения от начал истинного христианства в римском католицизме или протестантизме дают в политике образчики уже более или менее извращенного типа монархии. Еще менее удачны проявления этого начала в странах языческих и магометанских.

Именно уже значительно потускневшее религиозное сознание дало место и той теории абсолютизма, по которой народ будто бы отрекается от своей власти в пользу монарха. В действительности это идея не монархии, а цезаризма, вечной диктатуры, то есть в основе — идея демократическая. По идее монархической народ вовсе ни от чего своего не отказывается, а лишь проникнут сознанием, что Верховная власть по существу принадлежит не ему, а той Высшей Силе, которая указывает цели жизни человеческой. Народу не от чего отказываться. Он просто признает власть Бога, веря, что в государственных отношениях она вручается Монарху не народом, а Божественной волей. При таком понимании власть Монарха не есть народная, не из народной власти истекает и не народную волю призвана выражать. Но, с другой стороны, эта власть существует не для самой себя, как это может случиться при абсолютизме, но для народа, вообще для исполнения некоторой миссии, свыше указанной. Таким образом, монархическая власть составляет служение, а не привилегию.