Руководящие идеи русской жизни - Лев Тихомиров

Современная политическая наука в Европе, наоборот, обречена изучать монархическое начало народов по образчикам больным и умирающим. Ошибки этого наблюдения могла бы легче всего исправить русская наука, так как она имеет перед собой возможность наблюдать эту форму власти в образчиках нормальных. Но, к сожалению, наша наука лишь в самое последнее время начала приобретать сколько-нибудь самостоятельный характер, осмеливаясь выходить из роли простой компиляции европейских наблюдений и выводов. Она еще почти ничего не успела сделать, а между тем при первых же проявлениях ее самодеятельности перед ней становится, например, такой важный вопрос, как различие между абсолютизмом европейской монархии, самовластием Востока и Самодержавием русской. Вопрос об этом различии, можно сказать, даже не затронут русской наукой, а между тем без разъяснения его монархическое начало власти остается чем-то непонятным.

При наблюдении, например, абсолютизма мы положительно не схватываем никаких существенных отличий монархии и демократии; конечно, абсолютизм есть исторический факт, и, стало быть, несомненно, что монархическое начало способно приводить к абсолютизму. Но если бы мы не знали о монархии ничего больше, кроме этого, она являлась бы настоящей загадкой. Каким образом начало, столь родственное демократии, может быть с ней во вражде, каким образом оно может даже возникнуть, как нечто особенное и держаться столетия, не имея никакого собственного содержания?

Только наблюдение других разновидностей монархического начала способно объяснить судьбы этого принципа, развившегося в абсолютистскую форму, и показать, возможно ли в ней усматривать форму типичную.

Из числа этих других разновидностей особенного внимания заслуживает Монархия Самодержавная, так как в ней мы находим монархическое начало строго выдержанным и в то же время наиболее доступным наблюдению. Для нас, русских, по крайней мере, Россия и отчасти Византия представляют наиболее благодарное поле наблюдения. На нем мы и должны особенно остановить внимание. Но прежде чем рассматривать проявления самодержавной формы монархической власти, необходимо задаться вопросом о том, каким образом власть единоличная превращается в монархическую?

XVI

Переход единоличной власти в Верховную. — Диктатура и монархия. — Свойства единоличной власти

Ясно и бесспорно, что монархия составляет проявление единоличной власти. Но не менее ясно, что не всякая единоличная власть составляет монархическую. Что же превращает единоличную власть в монархию? В древности к этому вопросу не присматривались с большой точностью. Монархом считался и персидский царь, но монархами назывались и тираны. Различали правомерную и извращенную формы монархии в зависимости от того, направлялась ли власть на благо народа или самого правителя. Такое определение скользит по поверхности вопроса. Здесь дело сводится к личности правителя, и образ правления определяется всецело его способом. Сведенные на такую субъективную почву явления власти потеряли бы всякую объективную основу. Между тем и в древности было достаточно фактов, показывающих, что, помимо способа своего употребления, образ правления заключает в себе нечто особенное, ему самому по себе присущее. Пизистрат думал о благе народа, конечно, не меньше Камбиза. Но все-таки греки не мирились с «тиранией». В Персии же самый возмутительный способ правления не изглаживал в сознании нации приверженность к «монархии».

Без сомнения, сама по себе единоличная власть не составляет еще монархии.

Диктатура обладает огромными полномочиями, но все-таки это есть власть делегированная, власть народа или аристократии, лишь переданная одному лицу.

Точно так же и цезаризм, римская императорская идея, сам по себе лишь прокладывает иногда путь монархии, или же, наоборот, от монархии ведет к демократии, но сам по себе не составляет учреждения чисто монархического. Цезаризм имеет внешность монархии, но по существу представляет лишь сосредоточение в одном лице всех властей народа. Это — бессрочная или даже увековеченная диктатура, представляющая, однако, все-таки Верховную власть народа.

Монархия есть не что иное, а именно: единоличная власть, сама получившая значение Верховной.

Все свои особенности монархия получает от этого существа своего: отличия свои от других видов единовластия она получает оттого, что стала властью Верховной; отличие от других форм Верховной власти (аристократия и демократия) она получает благодаря особенностям власти единоличной.

На эти особенности должно прежде всего обратить внимание.

Нетрудно заметить, что единоличная власть всегда выдвигается в тех случаях, когда предлежащее ей действие совершенно ясно всеми сознается; она представляет, так сказать, коллективное единомыслие. Только в случае такого единомыслия может являться единоличная власть, ибо принудить массу к подчинению против ее сознания одно лицо не имеет силы. Влияние большинства или верхнего слоя избранных в этом случае имеет более шансов. Но в тех случаях, когда имеется народное единомыслие, единоличная власть оказывается наиболее удобной, так как она отличается наибольшей быстротой, энергией и выдержанностью действия. Если ко всем этим свойствам присоединить еще общенародное одобрение цели действия, то единоличная власть сама выдвигается народом как наилучшая.

Сила единоличной власти в отношении подчиненных, таким образом, есть сила преимущественно нравственная, основанная на взаимном понимании и доверии. Конечно, для действия необходима дисциплина, но и сама дисциплина в основе держится нравственным сознанием ее необходимости. Единоличная власть во всех своих проявлениях держится на основе сознательного добровольного подчинения. Это не власть толпы с ее физической силой, которой подчиняются, даже презирая и ненавидя ее. Это не власть аристократии, подавляющей народ своим богатством, умственным превосходством, искусством политической интриги. Это власть, нравственно представляющая сознание самих подчиняющихся ей, откуда она и черпает главную основу своей силы.

Это общее свойство единоличной власти, естественно, проявляется и тогда, когда она становится Верховной. Но каковы же могут быть условия, при которых от Верховной власти требуют или ожидают именно тех свойств, какие возможно найти только у власти единоличной?

XVII

Внутренний смысл трех основных принципов власти. — Психологические основания перехода каждого из них в значение верховной

Мы видели, что политическое творчество человека, создавая Верховную власть, вращается в круге трех основных форм: монархии, аристократии и демократии. Чем же именно обусловливается предпочтение, отдаваемое разными народами и разными эпохами той или иной основе? Почему один народ выдвигает свое государство на начале монархическом, а другой — на начале демократическом, или, покидая одно начало, перестраивает государство на основе какого-либо другого?

Это обуславливается, очевидно, известным психологическим состоянием нации, которому соответствуют свойства самого принципа, выдвигаемого в значение верховного. Я говорю о нации, а не о народе. Нередко высказывается, что первоисточником Верховной власти служит все-таки «народ». Эта мысль залегла во всех абсолютистских учениях — как монархических, так и демократических (Гоббс, Руссо). Но она верна лишь в том случае, если мы под словом «народ» будем понимать не численную «массу», а «нацию» как преемственно живущее коллективное целое.

Нация, то есть народ, внутренне слившийся в нечто целое, с известными привычками, традиционным опытом, общим характером, с известным духом и миросозерцанием, а стало быть, с известными идеалами, — эта нация есть первоисточник власти. Она составляет силу, которая создает Верховную власть того или иного типа, а также при известных колебаниях своего духа дает место замене одного принципа другим.

Политика здесь сливается с национальной психологией. В той или иной форме Верховной власти выражается дух народа, его идеалы и верования, то, что он внутренне сознает как высший принцип, достойный подчинения ему всей жизни. Как высший, этот принцип является самодержавным, неограниченным. Верховная власть, им создаваемая, ограничивается лишь содержанием своего собственного идеала. Здесь имеет место то, что Блюнчли называет идеократией. Всякая Верховная власть идеократична, то есть находится под властью своего идеала, безгранично сильна, пока совпадает с ним, и становится узурпацией (тиранией, олигархией, охлократией), когда сама выходит из подчинения ему. Пределы эти, определяющие нравственную законность и незаконность Верховной власти, не подлежат точной формулировке, но всегда прекрасно чувствуются нацией, то послушно подчиняющейся сознаваемой ею основной правде власти, то возмущающейся против узурпации.