Собачья старость - Надежда Нелидова

Если и студент с ореховыми глазами увидит девушек такими же прозрачными и соблазнительными?

…И вдруг Крошечка-Хаврошечка исчезла. Кто-то говорил, что ее обидело комхозовское начальство, и якобы своими глазами было видено, как она садилась с пожитками в рейсовый автобус. Кто-то утверждал, что робкую банщицу насильно увезла в город родная тетка, потому что, дескать, у нее пропадали какие-то метры и во что бы то ни стало нужно было прописать человека.

Как бы там ни было, но когда егорятинские бабы заявились в баню с вениками, в Хаврошином окошке бойко торговала билетами горластая Машка Логинова. И хотя довольная Машка егозила перед бабами, те хмуро сторонились и молча ныряли в низенькую дверь раздевалки. Не нужно им было никаких машек, у которых и вода была не мягка, и угаром вроде припахивало. И под скамейкой, к всеобщему негодованию, нашли с прошлой, мущинской еще бани, волосяной комок!!!

Все село почувствовало, что с отъездом тихой Крошечки-Хаврошечки осиротели Егорята.

Город, большой, грязный и шумный, произвел на Хаврошу тягостное впечатление. Город нужно было кормить. С этой задачей усиленно старались справиться многочисленные столовки, кафе, блинные, пельменные, пирожковые и закусочные. По теткиной протекции Хаврошу взяли убирать со столов в большое кафе на одной из самых оживленных улиц города.

Если Хаврошечка и в маленьких Егорятах была незаметным человеком, то тут совсем исчезла, растворилась в людском водовороте. Была Хавроша – и нету ее. В первое время она ходила как живой труп. Толкала посудную тележку по кафельному полу с грязными лужами (острый нож в ее сердце были эти лужи, так и тянуло засучить рукава и до блеска, досуха натереть кафель). Лицо у нее было помертвевшее, взгляд – отрешенный, слепой. Хавроша в один день осунулась, постарела. Страдала она, исходила в тоске по милым ее сердцу Егорятам, егорятинской бане, егорятинским ядреным бабам.

Вокруг был чужой, враждебный мир. Хавроша попала в царство таинственных, исполненных глубокого кулинарного смысла слов. Кругом только и слышно было: «Картофель ВО ФРИТЮРЕ, РАСПУСТИТЕ масло, приготовьте НА ВОДЯНОЙ БАНЕ, ЗАЛЬЕЗОНЬТЕ, просят рыбу в КЛЯРЕ…» От этих слов кружилась голова у Хавроши как у пьяной.

Но вот потихоньку и она свыклась с городской толчеей. Не в дремучий лес попала – к тем же людям. Работы было по горло, в обеденные часы только успевай поворачиваться с тележкой. И тут и там сияли голубые глаза, и мелькал белый как снег платочек.

В первые же дни приключился скандал. Это когда она, заметив, что в помойное ведро летят целые, не надкусанные куски хлеба, ужаснулась увиденному. И стала их перебирать. Те, к которым прилипали макароны, или картофель, или крупа из гарнира, отряхивала и снова аккуратно укладывала на поднос хлеборезки. Хлеборезка с пухлыми голубыми от татуировки руками ухмылялась да помалкивала.

В конце концов, одна из посетительниц столовой увидела это. Что тут началось! Женщины выскакивали из-за столов, выплевывая разжеванный хлеб и зажимая рты. Кто-то требовал деньги обратно. Шум из-за новенькой тогда получился большой…

Иногда среди посетителей Хавроша видела модно одетых парней и девчат. Тогда она тихо радостно улыбалась: ведь это были ее старые хорошие знакомые. Они напоминали ей студентов, мывшихся в бане. Только парня с ореховыми глазами она никак не могла встретить между ними.

Вообще, Хавроша в конце концов полюбила посетителей большого кафе так же, как когда-то любила егорятинских мужиков и баб, посетителей её бани.

Но чем дольше работала она в кафе, тем больше с ней начинало твориться неладное. Убирая со столов, Хавроша с тревогой оглядывалась по сторонам. Порой она замирала, и по ее круглому личику пробегала тень.

Хаврошечка была не слепая и видела, как тощие утром и разбухающие к вечеру хозяйственные сумки уплывали в руках уходящих на заслуженный отдых работников кафе – начиная с добродушной толстой заведующей и кончая судомойкой. В сумках лежали крупные птичьи тушки, банки с наваристым бульоном и снятыми сливками.

Когда Хавроше для начала предложили две пачки сливочного масла и килограмм красного, как кровь, фарша, та от великого стыда и страха затрясла головой. «Маленько не в себе», – решили в кафе и отступились от нее. Но полюбили и тоже стали называть ласково Хаврошечкой.

А посетители жевали котлеты из прокрученных сухарей и несвежего сала, покорно глотали сметану, смешанную с кефиром, пили компоты из фруктов, списанных в отходы, с сомнением разглядывали извлеченную из щей косточку, похоже, не раз до этого попутешествовавшую по чужим тарелкам. В последнее время популярным среди посетителей был анекдот о раздатчице, угодившей в психушку. Говорили, несчастная сошла с ума, когда, привычно накладывая в тарелки второе, услышала над своим ухом произнесенное громовым, раскатистым голосом: «Контр-рольное блюдо!»

Сами работники кафе кушали еду, приготовленную для себя на отдельном противне и в отдельной кастрюле, на которых, чтобы, не дай бог, не спутать с обычной посудой, снаружи глубоко было выцарапано «специальная».

Что творилось на белом свете? Хавроша помнила, как в Егорятах на воровстве поймали Машку Логинову. Она в страду поварила на полевом стане и утащила из котла пятикилограммовый кус телятины, предназначенный в суп для механизаторов.

Собрание проходило в клубе при большом скоплении народа. На задних скамейках отчаянно дымили папиросами молчаливые мужики. И Хаврошечка тут была. А как же, дело касалось ее самым прямым образом: в ее же бане обманутые Машкой хлеборобы часами отмывали черную земляную пыль.

Вспомнить страшно, как срамили тогда Машку, чтобы другим неповадно было. Посадили страдать на стульчике – на всеобщем обозрении. У Машки обиженно надувались и опадали дряблые щеки, она утирала углом косынки потное лицо – баня ей досталась не прохладнее Хаврошиной.

Однажды Хавроша, поглощенная своими горькими думами, убирала посуду со столов. Случайно подняла глаза на посетителя – и вся просияла, увидев милое, милое лицо с ореховыми глазами. И студент ее узнал:

– А, Крошечка-Хаврошечка! Какими судьбами?

Хавроша несмело опустилась на стул рядом. Боясь, что от нее пахнет распаренными тряпками, а руки у нее мокрые, горячие и красные от хлорки, робко взяла студента за руку и стала просить, чтобы он никогда не ходил в это кафе…

Она пыталась объяснить и не могла найти слов – вдруг стала быстро-быстро целовать его руку и прижимать к своей груди. Она все испортила. Студент нахмурился и отдернул руку. Он вспомнил, что летом что-то про них с этой дурочкой говорили в деревне, название которой он и не помнил. Он искал и не мог найти, обо что вытереть руку. Он вдруг почувствовал такое отвращение, что немедленно бы выскочил из кафе, но не доел еще и супа.

В тот же день Хавроша отомкнула кладовку под лестницей. Среди ведер и тряпок нашла грубый пластиковый мешок, в котором лежали пакетики с зеленым порошком – им травили в кухне крыс.

Вот румяная повариха Сима своими круглыми розовыми руками, одетыми в суконные рукавицы, извлекла из духовки скворчащий спецпротивень с большими кусками свиного спецжаркого, облитого густым коричневым спецсоусом. И поставила его остыть на подоконник.

Хавроша подошла и, кланяясь спине поварихи, испросила разрешения взять немного мяса: что-то сегодня ей раньше хочется кушать. Повариха у плиты, не оглядываясь, кивнула. Всего и было дела: вынуть пакетики из-за пазухи, вытрясти содержимое в противень… А у Хавроши легкие разрывались – так много вдруг там оказалось воздуха. А в груди слева будто кто-то кулачком сильно и быстро тукал изнутри.

Размешав деревянной лопаткой куски мяса, утопив ядовитую зелень в соусе, Хавроша поплелась в зал. Села там за первый попавшийся столик, плетями свесив руки книзу, как после самой тяжкой на своем веку работы…

– Преступницу к вам везем, – сказали вышедшему со связкой ключей санитару. – Полперсонала из кафе чуть на тот свет не отправила. Крысиным ядом. Надо же додуматься. Ладно, быстро спохватились, промыли всех. Кого кишкой, кого клизмой.

Сначала Хаврошечку как представляющую опасность поместили в «одиночку», но уже очень скоро перевели в палату, где лежало семнадцать человек. Хаврошиной соседкой по койке оказалась раздатчица из кафе. Анекдот оказался былью!

Над ней забавлялись веселые ребята санитары, незаметно подкрадываясь и гаркая над ее ухом: «Контр-рольное блюдо!!!» Бедняжка так и приседала и со страху громко портила воздух, вызывая восторженную ругань санитаров. Хавроша взяла над ней опеку: вычесала, вымыла, пристыдила веселых санитаров. Та привязалась к своей заступнице и стала ходить за ней, как собачка.

Скоро Хавроша стала незаменимым человеком в отделении. И когда нужно было обрабатывать инструменты, менять постели и мыть неходячих больных, всегда говорили: «А где у нас Хаврошечка?» или: «Поищите Хаврошечку, она сделает». Никогда еще психиатрическое отделение не сверкало такой чистотой. И всюду сияли голубые глаза и мелькал туго повязанный, белый, как снег, платочек.